Муравечество - Кауфман Чарли. Страница 96
Руни и Дудл входят.
— И что нужно, начальник?
— Нужно построить лестницу на второй этаж.
— Мы не…
— Будет сделано, шеф.
— И чтобы была готова, когда вернусь через два часа, — говорит Дент.
— Но мы не умеем…
— Легко. Лестница на второй этаж. Сделаем.
— Хорошо. Два часа. Ни секундой больше, ни секундой меньше. Или вы больше не построите ни одной лестницы в городе.
— Два часа.
— И лучше не облажайтесь.
— Но…
— Не переживайте, начальник.
Вернон Дент кивает и уходит.
— Мы же не умеем строить никаких лестниц, Джо.
— Проще пареной репы. Сперва делаешь одну ступеньку, встаешь на нее, потом делаешь следующую, потом следующую, и так — пока не доберешься до второго этажа.
— И все?
— И все. Проще пареной репы.
— Ступенька, встать на нее, следующая ступенька, и так — пока не доберемся до второго этажа?
— Вот именно.
— Ясно.
— Тогда за работу.
— Я?
— Да, ты.
— А ты что будешь делать?
— А я прораб.
— Ясно.
Долгая пауза, пока Руни поправляет пояс с инструментами, измеряет доски, оглядывает пилу, разминает руки, опять поправляет пояс. Дудл только наблюдает за ним.
— Джо? — говорит Руни.
— Да?
— Я не умею делать ступеньки.
— А еще плотником называешься.
— Я не называю себя плотником. Это ты назвал меня плотником.
— Потому что я в тебя верил. А теперь не знаю, что и думать. Мне за тебя стыдно.
— Но…
— Ты эту кашу заварил. Теперь расхлебывай и делай дело.
— Ладно, Джо.
Руни неуверенно берет доску, молоток, гвоздь. Смотрит на Дудла.
— За работу! — говорит Дудл.
Руни исполняет замысловатый предстроительный ритуал потягивания рук и разминки пальцев, потом наконец вбивает гвоздь в деревяшку. Дом начинает шататься. Руни и Дудл вскидывают глаза, явно испуганные; на них падает стена. Руни оттаскивает Дудла в комнату. Стена падает внутрь, но оба целы, потому что Руни поставил их под открытое окно. Этот танец повторяется еще пять раз, пока стены дома падают одна за другой. Каждый раз Руни бежит с Дудлом в охапку и ставит ровно под открытое окно. Когда все кончается, дом разрушен, а Дудл с Руни — невредимы. Съемочная группа разражается аплодисментами.
Рецензия «Вэрайети»:
Что можно сказать о «Ломать — не строить» — фильме, в котором мы знакомимся с новым замечательным комедийным дуэтом Руни и Дудла? Картина во многом полагается на отработанные устные дурачества, уже знакомые нам по комедии Эбботта и Костелло, однако эти дебютанты добавляют выдающийся физический юмор. Более того, здесь имеется, возможно, самая выдающаяся сценка, когда-либо попадавшая на пленку. Исследователи кинематографа наверняка помнят «Одну неделю» — немую ленту Бастера Китона 1920 года с эпизодом, когда на незадачливого героя падает дом, но сам он остается невредим, поскольку по исключительной случайности находится на пути открытого окна. Представьте этот трюк, умноженный многократно: Руни и Дудл перебегают из комнаты в комнату в разрушающемся доме, избегая верной смерти не один, а шесть раз. С этим отважным достижением команда Руни и Дудла поднимается на новый уровень физической комедии. После появления звука в кинокомедиях началось движение в сторону исключительно устных дурачеств. Как следствие, новый класс комиков не выработал физические навыки комиков немой эры с их водевильной подготовкой. Это разочаровывает публику, которая быстро устает от избитых хаханек Эбботта и Костелло. Без выдающегося физического трюка картину «Ломать — не строить», пожалуй, сочли бы лишь подражанием, второсортным фильмом в стиле Эбботта и Костелло, но благодаря этой зрелищной добавке мы приветствуем ленту в пантеоне киноклассики всех времен.
Пока я ворочаюсь в спальном кресле, беспокоясь из-за денег и своего наследия, в голову вдруг приходит идея. Благодаря ее гениальности я разбогатею настолько, что хватит на полный ремейк фильма Инго и еще останется, так что я убью этих двух зайцев неудачи одним выстрелом изобретательности.
Стучусь в окно Марджори Морнингстар. Она поднимает штору, с прохладцей смотрит на меня, спрашивает «Что?» через все еще закрытое окно.
— Я надеялся быстренько кое-что обсудить, — говорю я.
— Да?
— Можно войти? У меня есть идея.
Она так театрально вздыхает, что мне слышно даже через новоустановленный звукоизолирующий стеклопакет, открывает окно, отходит.
— Спасибо, Марджори Морнингстар.
Она кивает. А я перехожу к своему спичу:
— Что самое худшее в долгой поездке?
— Эм-м, не знаю. Что? — спрашивает она.
— Ну, угадай. Нужно угадать.
— Когда ноги затекают.
— Что?
— У меня затекает нога от того, что я слишком долго держу ее на педали газа.
— Бред какой-то!
— Ты спросил, я ответила.
— Но это неправильно.
— Ладно. Тогда, может, сам скажешь? Я сейчас немного занята.
На ее кровати лежит на спине мужчина с эрекцией.
— Грязные туалеты.
— Угу. Круто. В общем, я тут вроде как занималась…
— Тебе нравятся грязные туалеты?
— Нет…
— Вот именно. Никому не нравятся. Так что у меня есть бизнес-предложение, чтобы предложить владельцам «Слэмми».
— А.
— И я надеялся, ты поможешь до них достучаться.
— Хочешь предложить помыть туалеты?
— Хочу открыть сеть люксовых придорожных туалетов. И мне нужен стартовый капитал. Это прекрасная идея, я уверен. За номинальную плату — скажем, три доллара — получаешь нетравматичный туалетный опыт.
— У меня вряд ли получится…
— Просто помоги мне достучаться. Даю двадцать процентов за хлопоты. Приблизительно двести двадцать миллионов человек проводит в машине в среднем девяносто минут в день. Скажем, одна восьмая этих добрых честных людей, скажем приблизительно, заплатит три доллара за чистый люксовый туалет. Это двадцать семь миллионов человек в день. По три доллара на брата — восемьдесят один миллион в день! Так что если родительская компания «Слэмми»…
— «Дегеш Норт Америка Холдингс»[138].
— Правда? Вау. Не ожидал. Ладно. Если «Дегеш» даст мне один процент, то для меня это восемьсот десять тысяч долларов в день, двести девяносто пять миллионов долларов в год, из которых тебе я передам двадцать процентов, или почти пятнадцать миллионов долларов. В год.
— Я вообще-то…
— Скажем, я ошибаюсь на порядок — что невозможно, потому что моей второй специальностью в Гарварде была стратегизация бизнеса, — это все равно полтора миллиона долларов. Для тебя. В год.
— Частные туалеты для путешественников?
— Да. «Свой Туалет», я бы назвал это так.
— Хм.
— В честь Вулф, — добавляю я.
— Ага.
— Вирджинии Вулф[139].
— Ясно.
Голый человек, уже без эрекции, встает и идет в туалет.
— Чтобы добавить элегантности. И я ссылаюсь не на тот нелепый фильм Мелвина Франка с тем нелепым Джорджем Сигалом (не путать со скульптором, он-то выдающийся!), который, к сожалению, надо признать, был прекрасен в роли Хани с банджо в «Кто боится Вирджинии Вулф» Майкла Николса, на чем мы завершаем полный круг.
— О’кей.
— О’кей?
— О’кей.
— Отлично!
— Я позвоню начальнику и узнаю, можно ли что-нибудь устроить.
— Отлично!
Я остаюсь стоять. Она тоже остается стоять, ее взгляд перебегает с меня на окно и обратно.
— Когда ты уйдешь.
— Ладно.
Я ухожу.
— Только слишком много им не рассказывай! — кричу я в уже закрытое окно. — Я сам!
Глава 52
Руни и Дудл попивают мартини в популярном и многолюдном голливудском баре. Проходящие мимо хлопают их по спинам. Они знаменитости. В отдалении, за столиком в углу рядом с мужским туалетом, за ними наблюдают Эбботт и Костелло, угрюмые и забытые.
— Студия хочет, чтобы мы как можно скорее сняли еще один фильм, — говорит Дудл.
— Отлично. Уже в процессе.