Укради меня у судьбы (СИ) - Ночь Ева. Страница 14

Первый этаж будто перестроен заново. Здесь не чувствовалось жизни и тепла. Разве что на кухне и в моей комнате. А так — пустые помещения, очень стильные, но не жилые. Идеально, чисто, стерильно.

Зато второй этаж носил незримое присутствие хозяина: большая библиотека, где книгами пользовались. Кресла, пепельница, плед на стуле возле стола. Словно кто-то вышел и скоро вернётся снова. Здесь убиралось явно — никаких следов пыли, а вещи никто не трогал. Взять хотя бы тот же плед.

Бильярдная, большая спальня — явно мужская. Кабинет. Всё открыто, хотя кое-где имелись замки. Всё на показ, хотя, наверное, можно было что-то спрятать или скрыть от лишних глаз.

Очень тихо, но где-то цокали часы. Большие, наверное. Подумалось: человека нет, а часы идут. Чья-то заботливая рука заводит их, поддерживает порядок в опустевших комнатах.

Меня насторожил шорох. В тишине, где слышно лишь моё дыхание да тиканье часов, шорох кажется подозрительным. Я вспомнила, что в доме кот — он наелся и спрятался где-то. Может, именно он шастает пустыми коридорами. Но мне стало страшно. Захотелось спрятаться куда-нибудь подальше, а вместо этого я нелогично прижалась к стене, чутко вслушиваясь в тишину. Нет. Всё тихо. Показалось, наверное.

На сегодня экстрима хватило выше крыши, и по ощущениям — новые какие-то откровения или потрясения я не была готова вынести. Шла, выключая везде свет. Спустилась вниз и закрылась в своей комнате. Не хочу ничего знать. Кот там или мышь, а может, привидение покойного хозяина бродит по дому.

В последнее я не верила. Но всякая чертовщина всё равно лезла в голову. Правда, уснула я быстро. Но до утра на прикроватной тумбочке горел ночной светильник. Маленькая слабость, которую я позволяла себе и в прошлой жизни. Иногда страшилась засыпать в темноте. И тогда на помощь приходил старый друг — напольный торшер под абажуром. Сегодня его заменила ночная лампа — тусклая, спокойная и, на мой взгляд, очень надёжная.

Андрей Любимов

Катя стояла передо мной несчастная и немного смешная: Ива не поскупилась на зелёнку, А Катька пыталась выдавить слёзы — у неё неплохо получалось. Правда, она тёрла ручонками лицо. Не только ладонями, но и кистями, пытаясь разжалобить, отчего по морадашке у неё расползлись зелёные полосы. Получился какой-то кислотно-мутантовый енот.

Я ещё не успел и слова сказать, а она подготовилась. Психическая атака по родителю. От ворот удирала вполне себе весёлая девочка, которая, пока я прощался с соседкой, придумала неплохой план, как развести папу на эмоции. Моя дорогая артистка.

— Екатерина, — голос построже, потому что на самом деле мне хочется смеяться, но пережитый страх этим не перечеркнуть. К тому же во мне ещё плещется раздражение на белокурую деву.

Катя делает круглые глаза. По щеке течёт одинокая слезинка. Трогательная моя девочка. Больше всего хочется прижать её к себе, но это лишнее сейчас. Она заслужила хотя бы строгий разговор. Для начала.

— Ну, папа! — идёт моя кроха в атаку. — Я хотела с Ивой познакомиться, а ты бы всё равно не дал!

Не дал бы. Она права.

— Расскажи мне, кто тебя надоумил в дырки в заборе лазать.

Катька хлопает ресницами и забавно шлёпает губами, открывая и закрывая рот. Ей не хочется признаваться, но придётся.

— Я сама! Нашла! Давно!

Всё лучше и лучше новости.

— Ты уже лазала в соседский сад?

— Ну нет же, папа! — она снова усиленно трёт глаза. — Зачем мне туда лазать? Там никого не было раньше!

Логично. Но оторванных досок это не отменяет.

— Тогда кто их выломал?

— Не знаю! — слишком преданно таращится. Скрывает. Ну, ладно.

— Значит так. Из дома без моего разрешения — ни ногой. Наказана. Завтра едем к бабушке. Ведёшь себя как шёлковая, пока я буду искать новую няню.

— Катьяна Алексеевна не виновата! — пытается защитить беспечную няньку моя Катюха. Катьяна… Ей иногда сложно правильно выговаривать звуки. — Я сама! Она отвернулась на минуточку. Ей в туалет хотелось!

Господи, на что только ни способен детский мозг. Любое враньё придумает, чтобы выгородить никчемную бабёнку, которая за ребёнком уследить не сумела.

— Екатерина, — говорю спокойно, но холодно, — о няне тебе следовало думать в тот момент, когда ты от неё удирала. Человек из-за тебя потеряет работу. А всё потому, что ты её подставила. Ты могла попросить меня ещё раз и, возможно, мы бы нашли правильное решение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Но ты же обманываешь, папочка! — теперь она ревёт по-настоящему, в голос, всхлипывая и подвывая. — Сам не захотел с цвето-о-очками! А Ива хорошая!

Чувствую, будет мне ещё с этой Ивой геморрой настоящий.

— Прекращай реветь. Умойся. Посиди в своей комнате и подумай над своим поведением. Жду тебя к ужину. С нормальным лицом и без лишних истерик. Всё понятно?

— Да, папочка! — трогательно дрожит она губками. Ресницы у неё мокрые, глаза несчастные. Вся мировая скорбь на лице. Но, к счастью, это поправимо. Обычно больше часа Катя страдать не умеет.

С няней разговор был короче.

— Вы уволены, — сказал я ей. — Но сегодняшний день настоятельно прошу доработать до конца. Завтра я отвезу вас в город.

Она не возражала, не просила прощения, не заверяла, что больше такого не повторится. Татьяна Алексеевна прекрасно знала: подобных осечек я не прощаю, а все подробности мы обсуждали при найме на работу. Видимо, она расслабилась и понадеялась, что за забором, на территории дома, можно особо не напрягаться. Но это не так.

Даже если не брать сегодняшний случай. Катя могла упасть, залезть куда-то, травмироваться или почувствовать себя плохо. И если няня смотрит в телефон, а не на ребёнка, то обязательно что-то случится, а она не в силах будет вовремя помочь.

У меня был конкретный подозреваемый. Но я знал: если не будет доказательств, я его не прижму. Поэтому решил не торопить события. Я намеренно ничего не сказал Иве о поломанном заборчике. А пока все были заняты, вызвал охранника и распорядился поставить видеонаблюдение за местом, где находились выломанные штакетины. Кто бы там ни был, я должен увидеть, кто отсюда лазает в соседский сад или наоборот — из соседского сада попадает на территорию моего загородного дома.

14. Самохин и Андрей Любимов

Самохин

— Поздравляю.

Самохин всё бы отдал, чтобы не слышать этот глухой сорванный голос. Но ему уже и отдавать нечего, поэтому приходилось терпеть. Неизменная сигарета в руках. Издёвка в единственном слове. Пауза, которая тяготила и напрягала.

Почему этот человек любит стоять или сидеть спиной? Неужели он не понимает, что тому, кто стоит сзади, так и лезут в голову мысли ударить по большой голове или схватить обеими руками за шею?..

Самохин знал, что слишком труслив и воспитан, чтобы сделать это. К тому же, у Спины есть охрана. Наверное. Наверняка он знать не мог. Но успеет ли она, если вдруг кто-то окажется сильнее духом и телом, чем простой нотариус?

Впрочем, он врал самому себе: он тоже не так прост, как сейчас хотелось бы. Наверное, всё бы отдал, чтобы быть простым клерком, ходить на работу, выполнять скучные действия, но зато никогда не иметь дело с подобными людьми.

— Итак, она заселилась в дом. Не смогла удержаться от соблазна.

Снова этот пренебрежительный яд. Самохин гадал: что за этим стоит? То, что этому человеку позарез нужно было вдохнуть в дом Кудрявцева жизнь, он не сомневался. К чему теперь яд и горечь? Будто его обманули в лучших чувствах?

— Всё, как вы и хотели, — снова хочется удрать отсюда и избавиться от прилипчивого табачного дыма. Но ему не было команды уходить. Поэтому Самохин стоял и тихо ненавидел Спину.

— Вы не можете знать, чего я хочу.

Логично. Настоящих мотивов Самохин не знал. И, наверное, не хотел бы знать, если бы не одно «но»: ему понравилась девушка. Это трудно описать словами. Ощущения. Искренность. Что-то ещё. Она молодец. Храбрая. И, кажется, понимает, что дом, упавший с барского плеча, — бомба с часовым механизмом.