Укради меня у судьбы (СИ) - Ночь Ева. Страница 25

Я делаю шаг назад, разжимаю кулаки. Смотрю девушке в глаза.

— Я прошу прощения за вчерашнее. Я вёл себя некрасиво и грубо. Мне бы не хотелось, чтобы раздоры и стычки стояли между нами. Мы можем дружить по-соседски. Ходить друг к другу в гости. Кате очень хочется дружить с тобой.

Это уже лишнее, но, поддавшись порыву, я стремлюсь убить двух зайцев: извиниться и приблизиться к Иве, следуя просьбе Самохина. Иначе мне будет сложно за ней приглядывать. А тут звёзды сошлись.

— Я не сержусь, — лицо у неё расслабляется и становится невероятно красивым. Утончённая. Глаза большие, великолепные скулы, губы притягивают взгляд. Ей идёт белоснежная мраморность кожи. Гладкая. Руки зудят попробовать на ощупь: действительно ли она такая, или это только кажется в неярком свете светодиодной лампочки. — Вам не стоило… мы просто немного не поняли друг друга. Как и сейчас. Вы ведь не собирались бить мальчика?

Она заглядывает не в глаза, а намного глубже, и мне это не нравится.

— Я не мальчик! — отскакивает от неё мой героический сын. Бурю пронесло мимо, можно теперь и из укрытия вылезти.

Ива не оборачивается. Продолжает смотреть на меня. От её взгляда знакомо кидает в жар. Хорошо что длинная футболка удачно скрывает нижнюю часть тела, иначе она бы поняла. А ещё хуже — мог увидеть и понять мой сын.

— Вы уже извинялись. Вчера. Правда, ваш сын не мог этого слышать. К тому же, вы говорили, а я забыла: вы не бьёте женщин и детей, что бы о вас ни говорили.

Ну, конечно. Я закатываю глаза и не могу удержать саркастическую усмешку, что касается моих губ.

— Старый сплетник Козючиц уже донёс?

Она удивляется. Глаза распахиваются ещё шире.

— Я видел вас на крыльце из окна, — плевать, что она подумает.

Илья натужно кашляет, давая понять, что он всё ещё здесь и нам не мешало бы обратить на него внимание. Мы с Ивой синхронно поворачиваемся в его сторону.

— Извините, — бурчит он, — я не хотел. Так получилось.

— Я понимаю, — говорит она, пытаясь и сына гипнотизировать своими глазищами, — хуже другое. Как ты попал в дом? Ведь здесь всё закрыто, я проверяла. Сигнализация.

— Не везде, — дёргает он плечом, и у меня волосы шевелятся на затылке. Она в этом доме совсем одна. А дом уязвим, как ни крути, если даже подросток способен в него забраться. — Я здесь не без спросу. Не подумайте, что я совсем наглый.

Хорошая заявочка. И про наглость — в точку. Совсем — не совсем, это ничего не меняет. Плохо, что он не может понять элементарных вещей. Словно на улице воспитывается. Столько усилий — и всё прахом.

— Мне дядя Серёжа разрешил здесь бывать.

Что?! Кажется, я совсем сына своего не знаю. Никогда не видел, чтобы он с Кудрявцевым общался. Но я мог и пропустить часть Илюхиной жизни. Работал, с детьми то няня, то бабушка, а мне не до них порой.

Меня задевает, что он рассказывает это Иве. Ей доверяет, мне — нет. Кажется, это больно. Не смертельно, но бьёт по самолюбию, а я в очередной раз думаю, что Илья — мешок с сюрпризами.

Не достучаться мне до него, не докричаться. Не хочет он меня в душу впускать, в мысли свои, дела какие-то странные. Взять хотя бы маньячное посещение дома Кудрявцевых. На какую-то наркотическую зависимость похоже. Он же сюда каждую ночь шастает, отрывая время от сна.

— Но дяди Серёжи больше нет, — голос у неё осторожный и мягкий. Хочется провалиться в него с головой. Тактика её отличается от моей. И, вижу, сына пронимает немного. — Ты бы мог рассказать мне. Я бы не стала запрещать тебе приходить. И не пугалась бы. Наверное, я была бы даже рада, что в доме не одна.

— Ты ничего не понимаешь! — огрызается вдруг Илья. И эта его злость, ершистость, переход на «ты» бесят меня, раздражают до ярких точек в глазах. — Ненавижу вас всех! — выкрикивает он с такой яростью и болью, что на миг меня пронимает его отчаяние.

А затем он кидается к окну и вываливается наружу. Это жуткий момент. Третий этаж. На доли секунд мне кажется, что он просто выкинулся из окна. Видимо, так же думает Ива. Она вскрикивает, кидается вслед, а затем поворачивается ко мне. На лице у неё — облегчение, но мне непросто отойти. Я закаменел. Пошевелить рукой и ногой не могу.

— Там лестница. Слышите? Лестница. Он просто убежал. Андрей!

Рука её касается моего предплечья. Я медленно опускаю взгляд. Смотрю на её пальцы, что кажутся слишком белыми по сравнению с моей смуглой кожей.

В глазах её — тревога. В глазах её — вопросы. А я не знаю на них ответов. Кажется, у меня шок. Я… не знаю, что делал бы, если бы потерял сына. Сейчас я слаб настолько, что стыдно. Перед девушкой хрупкой стыдно. Перед сыном… тоже стыдно. Что не могу, не получается у меня достучаться. Стать ему другом. Узнать, что его тревожит. Откуда столько ярости и ненависти? Что гнетёт его и грызёт изнутри?

— Здесь лаз в заборчике, — зачем-то начинаю объяснять. Может, чтобы прийти в себя. — Его Катя нашла. Так она тогда попала в твой сад. А Илья… похоже, ходит сюда каждую ночь зачем-то.

— Если я попрошу… вы пообещаете?

Даже она пытается манипулировать мной. Невинная девочка с ресницами хлоп-хлоп. Как там Самохин говорил? Монашка? А искусством выпрашивать владеет в совершенстве. Интересно, что она будет просить? Благоразумно молчу, ожидая её «бесхитростных» просьб. Но она тоже ждёт. И тогда я решаюсь.

— Пообещаю, если ты будешь говорить мне «ты».

Она задумывается на миг, а затем согласно кивает. Очень серьёзно это делает. Мы будто сделку заключаем.

— Пусть всё остаётся, как есть. Оставь этот лаз в покое. И… скажи… Как сына твоего хоть зовут?

— Илья.

Что она задумала?

— Скажи Илье… пусть приходит, когда захочет. Я буду знать. И не буду мешать.

Ненормальная. Сумасшедшая. Нет, не совсем, но явно что-то с ней не совсем так. И просьба у неё странная. Я… ожидал чего-то другого. Более меркантильного, что ли. Или вымогательства милого, как обычно делают женщины. А тут… всё, что угодно, но не то, о чём она попросила.

А потом я без логики, без всяких предварительных мыслей делаю то, чего не понимаю. Два шага — и она очень близко. Стоит, не шевелясь. Не делает попыток отпрянуть. Не боится меня.

— Договорились, — произношу еле слышно и впиваюсь в её сочные губы. Не слишком нежно, но мне… нужно куда-то вытолкать адреналин и шок, что засели внутри. Спортивный клуб далеко, бегать в темноте я не желаю, а Ива — рядом.

Одно лишь касание — и взлетает вверх сумасшедший костёр. Дикий и средневековый. Не знаю, сжигали ли когда-то ведьмаков — не припомню, но сейчас я горю так, что не прочь захватить с собой эту нежную изящную ведьму, что распаляет меня ещё больше своей неподвижной немотой и какой-то бессловесной покорностью.

24. Ива

Это было неожиданно. Кажется, я его раздражаю очень сильно. Но, оказывается, не только. Очень взрывоопасно. Этот поцелуй не похож на осторожное касание Никиты. О, мне теперь есть с чем сравнивать. На секунду я забываюсь. Меня накрывает его энергией, силой, неистовством, которые он вкладывает в движение губ. Это страшно и приятно.

Он не позволяет себе ничего лишнего. Лишь пальцы путаются в волосах да проходятся по лицу, будто Андрей меня изучает. Лёгкие, но уверенные касания.

Несколько томительных мгновений — и всё заканчивается. Кожа горит в местах соприкосновения с жёсткой щетиной мужчины. Губы пылают от слишком властного поцелуя. Трогаю их пальцами — будоражащий привкус, и кровь пульсирует толчками.

— Это скрепление договора, — голос у Андрея невозмутимый, но я вижу, как в такт дыханию приподнимается его грудь. Это Любимова выдаёт, но он не смущается. — Своеобразный брудершафт.

— Без спиртного? — кто меня за язык тянет?

Он приподнимает бровь. Немного иронично и с улыбкой. Она у него какая-то вымученно-усталая..

— Если ты нальёшь, я, пожалуй, не откажусь сделать пару глотков.

Я колеблюсь, переступаю с ноги на ногу.

— Поздно уже.