Положите ее среди лилий - Чейз Джеймс Хэдли. Страница 2

Дженет Кросби

Повисло долгое и тягостное молчание. Даже Джеку Керману не нашлось что сказать. Наш бизнес развивался благодаря рекомендациям, а четырнадцать месяцев продержать у себя задаток от перспективного клиента и даже не подозревать об этом – так себе рекомендация.

– Срочно и конфиденциально, – пробормотала Паула. – Протаскав с собой письмо четырнадцать месяцев, он отдал его швейцару, чтобы тот показал всем своим приятелям. Просто чудесно!

– Помолчи! – прорычал я. – Почему же она не позвонила и не потребовала объяснений? Должна же она была догадаться, что письмо затерялось. Хотя погодите-ка минутку. А это не она ли умерла? Какая-то из сестер Кросби умерла. Уж не Дженет ли?

– Кажется, да, – сказала Паула. – Я сейчас уточню.

– И заодно собери все, что у нас есть на Кросби.

Когда Паула вышла в приемную, я произнес:

– Уверен, Дженет мертва. Наверное, придется вернуть деньги семье.

– Если мы так сделаем, – возразил Керман, который всегда трудно расставался с деньгами, – об этом может пронюхать пресса. Подобную историю можно раздуть до таких размеров, что мы вылетим из бизнеса. Надо действовать осторожнее, Вик. Было бы разумнее придержать аванс и никому ничего не говорить.

– Мы не имеем права. Пусть мы плохие работники, но обязаны хотя бы быть честными.

Керман снова устроился в кресле.

– Не стоит будить спящего пса. Кросби, кажется, занимается нефтью?

– Занимался. Он умер. Погиб от шальной пули два года назад. – Я взял нож для бумаг и принялся ковырять дырки в промокашке. – Совершенно не понимаю, как я мог забыть письмо в кармане плаща. И теперь придется выслушивать упреки всю оставшуюся жизнь.

Керман, прекрасно знавший Паулу, сочувственно усмехнулся.

– А ты ей дай оплеуху, если она станет зудеть, – с готовностью посоветовал он. – Какое счастье, что это был не я!

Я все еще ковырял дыры в промокашке, когда Паула вернулась с кипой газетных вырезок.

– Она умерла от сердечной недостаточности пятнадцатого мая – в тот же день, когда отправила тебе письмо. Неудивительно, что ты о ней так и не услышал, – сообщила она, закрывая дверь кабинета.

– От сердечной недостаточности? Сколько же ей было лет?

– Двадцать пять.

Я отложил нож для бумаг и потянулся за сигаретой.

– Как-то рановато умирать от сердечной недостаточности. В любом случае надо проверить. Что еще у нас есть?

– Да негусто. В основном то, что мы уже знаем, – сказала Паула, присаживаясь на краешек стола. – Макдональд Кросби сделал свои миллионы на нефти. Он был суровый, неприятный в общении старый квакер, довольно узколобый. Женат был дважды. Дженет – его старшая дочь от первой жены. Морин, его дочь от второй жены, младше сестры на четыре года. Макдональд Кросби оставил бизнес в тысяча девятьсот сорок третьем году и поселился в Оркид-Сити. Прежде жил в Сан-Франциско. Его дочери совершенно не похожи друг на друга. Дженет прилежно училась, почти все время посвящала живописи. Несколько ее картин висят в нашем художественном музее. Судя по всему, у нее был большой талант и довольно нелюдимый, раздражительный характер. Морин – балованная красотка. Взбалмошная, распущенная, развязная. До самой смерти старика Кросби она то и дело попадала на первые полосы газет в связи с какими-нибудь скандалами.

– Какого рода скандалами? – спросил я.

– Примерно два года назад она сбила насмерть какого-то парня на Сентр-авеню. Ходили слухи, что она была пьяна, и это вполне вероятно, потому что пила она как сапожник. Кросби надавил на полицию, и Морин отделалась крупным штрафом за опасное вождение. Еще был случай, когда она проскакала по Оркид-бульвару на лошади совершенно голая. Кто-то поспорил с девицей, что у нее не хватит духу, но духу хватило.

– Позволь уточнить, – вмешался Керман, который уже сидел как на иголках. – Голой была лошадь или девушка?

– Девушка, разумеется, болван!

– В таком случае где был я? Я ее не видел.

– Она проехала на лошади всего ярдов пятьдесят, пока ее не задержали.

– Был бы я поблизости, она бы и столько не проехала.

– Хватить болтать пошлости, помолчи!

– Да, похоже, эта девушка отличный объект для шантажа, – признал я.

Паула кивнула.

– О смерти Кросби ты и сам знаешь. Он чистил в кабинете ружье, и оно случайно выстрелило. Три четверти своего состояния он завещал Дженет без всяких условий, а четверть – Морин, но через доверительный фонд. Когда Дженет умерла, все деньги перешли к Морин, и, судя по всему, она совершенно переменилась. С тех пор как Морин потеряла сестру, ее имя ни разу не упоминали в прессе.

– Когда погиб Кросби? – уточнил я.

– В марте сорок восьмого. За два месяца до смерти Дженет.

– Как же Морин повезло.

Паула удивленно подняла брови.

– Верно. Дженет сильно переживала смерть отца. Она никогда не отличалась крепким здоровьем, и в прессе писали, что потрясение прикончило ее.

– Все равно Морин повезло. Не нравится мне это, Паула. Может, я слишком подозрительный. Но Дженет написала мне о том, что кто-то шантажирует ее сестру. После чего она скоропостижно скончалась от сердечной недостаточности. А ее сестре достались все денежки. Морин просто чертовски повезло.

– Не вижу, что мы можем поделать, – сказала Паула, хмурясь. – Нельзя же представлять интересы мертвого клиента.

– Еще как можно. – Я постучал по стопке стодолларовых купюр. – Мне надо либо вернуть деньги родственникам, либо попытаться их заработать. Думаю, я попытаюсь заработать.

– Четырнадцать месяцев – это очень долгий срок, – с сомнением протянул Керман. – След уже остыл.

– Если он был, этот след, – вставила Паула.

– С другой стороны, – сказал я, отодвигая стул, – если смерть Дженет была неестественной, за четырнадцать месяцев виновный успел увериться в собственной безопасности, а когда ощущаешь себя в безопасности, теряешь бдительность. Думаю, я заеду к Морин Кросби и посмотрю, как она тратит денежки сестры.

Керман застонал.

– Похоже, короткий период безделья закончился, – произнес он печально. – Я так и знал. Это было слишком хорошо, чтобы длиться долго. Мне прямо сейчас приниматься за работу или подождать, пока ты вернешься?

– Подожди, пока я вернусь, – сказал я, направляясь к двери. – Но если у тебя назначено свидание с той «мышеловкой», передай ей, чтобы искала себе другую мышь.

«Крествейз», поместье Кросби, скрывалось за низкими, заросшими бугенвиллеей стенами, за которыми возвышалась подстриженная живая изгородь из казуарины, а за ней тянулась ограда из сетки-рабицы, увенчанная колючей проволокой. Тяжелые деревянные ворота с глазком в правой створке охраняли вход.

Похожих поместий, построенных вдоль Футхилл-бульвара и выходивших задворками на пустынное Хрустальное озеро, здесь было с полдюжины. Каждый участок был отделен от соседнего примерно акром нейтральной полосы, где на песчаной почве под палящим солнцем поднимались заросли кустов и дикого шалфея.

Развалившись на сиденье довоенного «бьюика» с откидным верхом, я без особого интереса разглядывал ворота. Если не считать стилизованной под свиток таблички на стене, сообщавшей имя владельца, этот дом ничем особенно не отличался от всех остальных поместий миллионеров в Оркид-Сити. Все они скрывались за неприступными стенами. Все имели высокие деревянные ворота, ограждавшие от ненужных визитеров. Все были окутаны атмосферой благоговейной тишины, а еще источали ароматы цветов и хорошо поливаемых лужаек. Хотя я не видел того, что скрывали ворота, я знал, что за ними находится обязательный роскошный бассейн, обязательный аквариум, обязательная дорожка, обсаженная рододендронами, обязательный розарий на заднем плане. Уж если у тебя имеется миллион долларов, ты обязан жить так же, как живут другие миллионеры, иначе они сочтут тебя болваном. Так было, есть и будет всегда – если у тебя имеется миллион долларов.

Похоже, никто не торопился открывать ворота, поэтому я вышел из машины и потянул за веревку колокольчика. Колокольчик был чем-то приглушен и лишь робко звякнул.