Положите ее среди лилий - Чейз Джеймс Хэдли. Страница 4

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Да, ничего серьезного. Ей просто нужно побольше отдыхать и соблюдать покой.

Если бы медсестра Герни осмелилась, она сейчас зевнула бы от скуки.

– Что ж, здесь достаточно спокойно, – сказал я и улыбнулся. – Подозреваю, для вас даже слишком спокойно?

Именно этого она и ждала. Было видно, что она уже готова рвануть с места в карьер.

– Спокойно? Да меня как будто в гробнице Тутанхамона замуровали! – воскликнула она, но затем вспомнила, что ей полагается быть сестрой милосердия в лучших традициях Флоренс Найтингейл [4], и зарделась. – Наверное, мне не следовало так говорить, да? Это было не очень-то благопристойно.

– Вам не обязательно вести себя со мной благопристойно, – заверил я. – Я простой беззаботный парень, который становится еще проще от двойного скотча с содовой.

– О, так это очень мило.

В ее глазах застыл вопрос, и в моих она прочитала ответ. Она вдруг захихикала:

– Если вам пока нечем заняться…

– Как говорит один мой старый приятель: «Чем бы этаким тогда заняться?»

Выщипанная бровь снова приподнялась.

– Думаю, я могла бы ему подсказать, если ему действительно интересно.

– Лучше подскажите мне.

– Как-нибудь подскажу. Если в самом деле хотите выпить, пойдемте. Я знаю, где спрятан скотч.

Я последовал за медсестрой Герни из холла в просторную комнату. При каждом шаге она слегка покачивала бедрами, выразительно и сознательно. Ягодицы так и перекатывались под облегающим форменным белым платьем. Я мог бы шагать за ней весь день, наблюдая за ее походкой.

– Садитесь, – предложила она, указав на козетку длиной в восемь футов. – Я сделаю вам коктейль.

– Отлично, – отозвался я, опускаясь на пружинные подушки. – Но при одном условии. Я никогда не пью один. Я в этом смысле весьма щепетилен.

– И я тоже, – сказала она.

Я наблюдал, как она извлекает из укромного уголка в якобинском буфете [5] бутылку «Джонни Уокера», стаканы на две пинты и содовую.

– Можно было бы достать и лед, но тогда придется просить Бенскина, а мне кажется, что мы пока вполне обойдемся без Бенскина, или я не права? – спросила она, поглядывая на меня сквозь ресницы, похожие на заостренные прутья ограды.

– К черту лед, – сказал я, – и будьте осторожнее с содовой. Эта субстанция может погубить хороший виски.

Она налила в каждый стакан на три дюйма скотча и добавила по чайной ложке содовой.

– Как вам такая пропорция?

– Выглядит отлично, – подтвердил я, с готовностью протягивая руку. – Наверное, мне лучше представиться. Я Вик Маллой. Для друзей просто Вик и на «ты», а все хорошенькие блондинки входят в число моих друзей.

Медсестра Герни уселась, не потрудившись одернуть подол платья. У нее были красивые коленки.

– Ты первый гость за пять месяцев, – сказала она. – Я уже начала подумывать, не проклятое ли это место.

– Судя по виду, вполне возможно. Ты не просветишь меня по этому поводу? Когда я был в этом доме в последний раз, здесь не было и намека на запустение. Неужели больше никто здесь не работает?

Она пожала изящными плечами:

– Ты же знаешь, как бывает. Всем просто плевать.

– И насколько же плоха Морин?

Она надула губки:

– Слушай, может, поговорим о чем-нибудь еще? Мне так надоела Морин.

– Ну, не назову ее своей мечтой, – заявил я, пригубив скотч (его крепости хватило бы, чтобы прожечь дыры в шкуре бизона). – Но когда-то мы с ней были приятелями, и мне просто интересно. Что именно с ней приключилось?

Она запрокинула свою светловолосую головку, вливая в себя порцию скотча, и я обратил внимание на ее белокожую, весьма хорошенькую шейку. Судя по тому, как красотка глотала неразбавленный напиток, у нее был талант к выпивке.

– Мне не следует тебе рассказывать, – начала она и улыбнулась. – Но если ты пообещаешь никому не говорить…

– Ни словечка…

– Ее лечат от наркозависимости. Но это строго между нами.

– Скверно?

Она пожала плечами:

– Достаточно скверно.

– Ну а пока кошка лежит в постели, мышки в пляс, да?

– Примерно так. Никто сюда и не суется. Похоже, пройдет еще немало времени, прежде чем она вернется к нормальной жизни. А пока она там лезет на стены и орет до потери пульса, работники расслабляются. Разве это не справедливо?

– Несомненно, и они имеют право расслабиться.

Она прикончила свой коктейль.

– А теперь оставим Морин в покое. Мне хватает ночных дежурств и без разговоров о ней.

– Так у тебя ночные смены? Какая жалость.

– Почему? – Зеленовато-голубые глаза загорелись.

– Я подумал, как будет здорово увезти тебя отсюда на вечер и показать кое-что.

– Это еще что?

– Ну, для начала отличную коллекцию гравюр.

Она захихикала:

– Если мне и может понравиться что-то больше, чем просто гравюра, так это коллекция гравюр.

Она встала и подошла к бутылке виски. Ее бедра покачивались так, что я сделал стойку, словно охотничья собака.

– Давай освежу твой коктейль, – продолжала она. – Ты совсем не пьешь.

– Он и без того свежий. Я начинаю приходить к мысли, что есть вещи поинтереснее выпивки.

– Правда? Я так и думала, что тебя осенит. – Она плеснула виски в свой бокал и на этот раз не потрудилась добавить содовой.

– А кто заботится о Морин днем? – спросил я, когда она двинулась обратно к козетке.

– Сестра Флемминг. Тебе она не понравится. Она мужененавистница.

– В самом деле?

Она присела рядом со мной, прижавшись бедром к бедру.

– А она нас не услышит?

– Даже если бы и услышала, это не важно, но она не услышит. Она в левом крыле, которое выходит на гаражи. Морин перевели туда, когда она начала орать.

Именно это я и хотел узнать.

– К черту мужененавистниц, – заявил я, положив руку на спинку козетки у нее за плечами.

Красотка прижалась ко мне.

– А ты не мужененавистница?

– Зависит от мужчины.

Ее лицо было так близко, что я прикоснулся губами к ее виску.

Кажется, ей понравилось.

– Как тебе это для начала?

– Очень ничего.

Я забрал бокал со скотчем из ее рук и поставил на пол:

– Он мне мешает.

– Было бы жаль выливать.

– Уже скоро виски тебе пригодится.

– В самом деле?

Она прижалась ко мне, припав губами к губам. Какое-то время мы оставались в такой позе. Затем она вдруг оттолкнула меня и поднялась. На какой-то миг мне показалось, она из тех девушек, которые целуются в знак прощания, но я ошибся. Она подошла к двери и повернула ключ.

Затем она вернулась и снова села рядом со мной.

3

Я остановил «бьюик» перед зданием муниципалитета на углу Фелман-стрит и Сентр-авеню и поднялся по ступенькам в мир распечатанных бланков, тихих коридоров и престарелых младших клерков, с надеждой ждущих, когда освободится место получше.

Отдел регистрации рождений и смертей находился на первом этаже. Я заполнил бланк и протянул его через стойку рыжеволосому клерку, который поставил на бумаге штамп, взял с меня деньги и махнул тонкой рукой в сторону стеллажей с папками.

– Дальше сами, мистер Маллой, – сказал он. – Шестой стеллаж справа.

Я поблагодарил его.

– Как у вас дела? – спросил он и облокотился на стойку, готовый даром тратить время, свое и мое. – Не видел вас уже несколько месяцев.

– Я вас тоже, – сказал я. – Дела идут отлично. А у вас как? По-прежнему умирают?

– И рождаются. То на то и выходит.

– Так и есть.

Больше мне нечего было ему сказать. Я устал. Короткое общение с медсестрой Герни вымотало меня. Я направился к стеллажам. Папка с буквой «К» весила не меньше тонны, и я с трудом отнес ее на стол. И в этом тоже была виновата медсестра Герни. Я полистал страницы и спустя какое-то время нашел свидетельство о смерти Дженет Кросби. Я вынул ручку и старый конверт. Дженет Кросби скончалась от инфекционного эндокардита, что бы это ни значило, 15 мая 1948 года.