Шумерский лугаль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 18

Поскольку толковых руководителей надо уничтожать в первую очередь, я достал из колчана легкую стрелу с зазубренным костяным наконечником. Дважды несильно натягиваю тетиву с положенной на нее стрелой, разминая руки, после чего резко отвожу почти до уха и отпускаю. Стрела летит с тихим свистом-шуршанием сначала под острым углом вверх, а потом вниз. На подъеме она теряет немного скорость, но при снижении почти всё наверстывает, поэтому легко пробивает смуглую, загорелую почти до черноты кожу в районе поясницы, влезает в тело почти по оперение. Вражеский командир выгибается вперед и взвывает от боли и/или удивления, потом выдергивает спереди из-за пояса конец набедренной повязки. Я догадываюсь, что он там такое интересное увидел — окровавленный наконечник стрелы. Теперь зазубренный наконечник можно обломать и вытащить стрелу. Если бы он был внутри тела, пришлось бы извлекать вместе с кусками кишок. Впрочем, это уже не важно. Вражеский командир еще стоит на ногах, ругается, грозит кулаком в нашу сторону, но он уже мертв. Не знаю, насколько крепок его организм, на сколько часов или дней хватит. Чем крепче, тем дольше раненый будет мучиться. Раны в живот не лечатся без антибиотиков, которые еще не изобрели. Для командира наверняка найдется опий, который поможет уйти в иной мир в радужном полусне. Шумеры выращивают мак, называя его «гил хул» — веселое растение, и собирают сок коробочек, используя его, как болеутоляющее и снотворное. Ширяться и курить пока не научились.

Мескиагнунна и три воина, наблюдавшие за мной, в один голос ахают. Выстрелить из лука так далеко и так точно для них — что-то фантастическое. Еще пара таких выстрелов — и окажусь в пантеоне шумерских богов низшего уровня.

Вражеские солдаты оценили мой выстрел по-другому. Где стояли, там и побросали то, что несли, и ломанулись вдоль берега реки вверх по ее течению. Только трое кинулись к командиру и помогли ему переместиться за корпус плоскодонки. Пару шагов он сделал сам, а потом повис на их руках. Подчиненные с трудом затянули волоком его тяжелое, грузное и обмякшее тело за судно. Я не стал по ним стрелять, хотя цели были легкие. Во-первых, уважаю смелых и преданных; во-вторых, приберегу стрелы для командиров. Хотя после такого выстрела, если потребую, стрелы для меня будет делать весь город.

16

Небо затянули дождевые тучи. Не те, черные и мрачные, ползущие так низко над землей, что кажется, что зацепят ее брюхом, которые приносят на эту иссохшую землю под вспышки ярких ветвистых молний и мощный гром непродолжительные, но проливные дожди, а темно-серенькие, высокие, несерьезные. Надеюсь, если окажутся все-таки серьезными, лить из них будет не обильно и не долго. Тетива моего лука натерта воском, но, если дождь будет сильным, напитается водой и ослабнет, а у нее сейчас будет много дел. Вражеские солдаты, прикрываясь щитами, торопливо шагают к стенам Ура. Обладатели больших щитов идут перед теми, кто несет корзины с землей, охапки тростника, лестницы, прикрывают их. Бросок начали метров с трехсот пятидесяти от городских стен. До начала атаки приближаться ближе опасались. Я отучил, завалив шесть вражеских командиров.

Самым ценным оказался первый — Мебарагеси, который был три в одном: энси, лугаль и эн (верховный жрец) Киша. Бедолага промучился почти сутки. Его закопали вчера в круглой могиле на местном кладбище, насыпав над ней высокий холм. Похороненных, даже врагов, тревожить не принято, иначе, как на полном серьезе верили шумеры, могут отправить вместо себя в царство мертвых. Вечером помянули, зарезав и приготовив на вертелах огромное количество захваченного скота. Из-за этого штурм был отложен на сутки, до сегодняшнего утра.

Я стою на верхней площадке башни у самых западных городских ворот, от которых идет дорога к Муру — третьему по значимости городу царства, смотрю на идущих к городским стенам вражеских солдат. Шаг их легок и нетороплив. Сперва им придется завалить ров, наполненный водой. Он шириной метров пять и мелковат, от силы метра полтора, несмотря на то, что, узнав о приближении вражеских армий, его почистили. Река Евфрат несет много ила, который, наверное, в силу медленного течения во рву, быстро заполняет его. Затем врагу приставят к стенам лестницы и, подняв над головой щиты, полезут наверх. В этот момент они будут в самом уязвимом положении для стрелков, расположенных на башнях справа и слева от них, в том числе и для меня.

Первая атака — самая важная. Нападающие переоценивают себя, а защитники робеют перед превосходящими силами. С каждой следующей атакой обе стороны будут утверждаться в обратном. Слева и справа от меня стоят по опытному воину. В первую очередь они должны защищать меня, прикрывать щитами от стрел лучников и камней пращников и вступать в рукопашную, если придется. На другой стороне площадки находятся три лучника, которые будут отбивать атаку на городские ворота. То есть, я один стою их троих, несмотря на то, что стрелять им придется всего метров на двадцать-тридцать, и дальнобойность моего лука перестает быть важным преимуществом.

Добравшись до рва, штурмующие останавливаются. В воду полетели большие охапки тростника, перевязанные им же, и земля из корзин. Сперва старания не были заметны, но постепенно в нескольких местах из воды начали подниматься островки. Какой-то торопыга шагнул на один из островков — и провалился по пояс. Соратники протянули ему копье, чтобы помочь выбраться, а он им свое. Щит закинул за спину, не догадываясь, что для моего лука на малой дистанции это не преграда. Стрела пробила кожу щита и наполовину влезла в тело между лопатками. Судя по тому, как сразу опустились обе руки, попала в позвоночник. Вражеский солдат рухнул вперед на стенку рва и медленно сполз по ней в мутную воду, собравшуюся над притопленным им тростником. Остальные отпрянули, попрятались за обладателями больших и крепких щитов. Они еще не знают, что тяжелой стрелой с близкого расстояния я могу и такой щит продырявить. Может, не насквозь, но держащего щит раню, а при удачном попадании и убью.

Мне не до них. Чуть дальше ров засыпали быстрее и перебрались к стене. Несколько человек поднимают длинную лестницу, связанную из двух коротких. Увлеченные делом, по сторонам не смотрят. Я поражаю двух ближних, после чего лестница заваливается в мою сторону. Поднимать ее не спешат, прячутся за щитами. Я отыскиваю следующего невнимательного штурмовика, потом еще одного и еще…

Засунув руку в колчан за следующей стрелой, обнаруживаю, что он пуст. Тридцать стрел улетели за несколько минут. Один из моих телохранителей подает полный колчан. Кроме этого еще три стоят под зубцом. Я освобождаюсь от пустого колчана, беру полный. На вверенную мне куртину больше никто не лезет, и я перехожу на другую сторону площадки.

Здесь никого нет. Точнее, один из лучников пропал, второй лежит мертвый, а третий сидит на заднице в углу площадки и размазывает кровь, текущую из разбитой щеки. Угадали ему здорово: через рассеченную плоть проглядывает сломанная, белая кость. Наверное, камнем. Я занимаю место раненого лучника и нахожу трех пращников, которые стоят по ту сторону рва. Они увлеченно раскручивают пращи, уверенные, что у защитников города цели поважнее. Убиваю всех троих, после чего переключаюсь на тех, что бьют толстым бревном с черным, обожженным концом по городским воротам. Их защищают сверху толстые длинные щиты, которые держат по два человека. Воины Ура швыряют на эти щиты комки глины, смешанной с битумом и затвердевшей до состояния мягкого камня, но безуспешно. Впрочем, и таран пока не нанес воротам вреда. Тех, кто бьет им, я не вижу, а вот у держащих щиты ноги не прикрыты. Я вгоняю двоим по стреле в район колена. Такие раны очень болезненны. Два щита падают одним краем на землю вместе с ранеными, открыв тех, кто в середине. Их восьмеро. Держат бревно руками по четыре человека с каждой стороны. Этих расстреливаю в спины. Сперва четырех ближних, потом убегающих дальних, а в заключение тех, кто побросал у ворот длинные щиты. Они все остаются по эту сторону рва. Один катается по земле, истошно вопя. Из его спины, запачканной смесью крови и пыли, торчит обломленная во время перекатываний стрела.