Шумерский лугаль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 68

— Я его выручу, а он опять послушает жену и попадет в плен, — возразил я.

— Не послушает, — заверила жена. — Мама сказала, что заставит Мескиагнунну взять вторую жену, если Рубатум родит девочку. Если вторая родит сына, Рубатум отправят к брату.

Отравить или придушить ребенка от другой жены — любимая игра шумерских женщин. Впрочем, бывают исключения в лучшую сторону. Итхи вроде бы относится к сыновьям Иннашагги, как к родным. Может быть, потому, что городов у меня пока больше, чем сыновей, на всех хватает.

— Хорошо, скажешь матери, что на днях отправлюсь в поход, попробую освободить Мескиагнунну, — пообещал я.

Шастать по раскаленной полупустыне — не самое приятное дело, но на что только не пойдешь, лишь бы выпроводить тещу.

Поднимая пыль, воинская колонна движется по холмистой местности с жидкой растительностью разных оттенков желтого цвета. Здешние места видят зелеными растения только ранней весной. Паводок сюда не добирается, поэтому желтеет все уже к середине апреля. При всем при этом здесь много всякой живности, в основном мелкой. Покрупнее разбегается от нас в разные стороны. Как и семиты. Они всегда на пол дневного перехода впереди нас. Сражаться не хотят после небольшой стычки, случившейся шесть дней назад, когда мои лучники, за пару минут и не потеряв ни одного человека, выкосили два десятка семитских пращников.

Я смотрю на солнце, которое уже присело нижним краем на горизонт, и отдаю приказ:

— Спускаемся в ложбину и останавливаемся на ночь.

Разведчики доложили, что на дне ложбины бьет родник и течек ручеек. Семиты не засыпают родники и колодцы. Уверены, что мы и так скоро уберемся отсюда. Глядя на унылые лица моих воинов, в это не трудно поверить.

Примерно через час возвращаются передовые дозоры и докладывают, что наши враги встали на ночевку, как только заметили, что это сделали мы. Они гонят много скота, который быстро устает и нуждается в пропитании. Раньше эти стада паслись порознь, травы им более-менее хватало, а теперь собрали в одно большое и гонят каждый день. Передним удается схватить что-нибудь на ходу. Задним приходится глотать пыль. Кормятся только ночью, но на всех не хватает, поэтому в последние дни мы все чаще натыкаемся на павших ягнят и козлят, с которых не всегда успевают снять шкуру.

Мои воины разжигают костры, чтобы запечь туши овец и коз, которые отбились от стада и были догнаны и убиты нашими колесничими. Возле ручья давка. Самые шустрые успели попить вволю свежей воды, а остальным приходится ждать, когда в ложе родника накопится столько, что можно будет зачерпнуть. Ручей исчез, осталось только сырое русло.

Я сижу вместе со старшими командирами неподалеку от костра. Над огнем вертится на шесте туша барана, от которой исходит запах слегка подгоревшего мяса. Едим мы два раза в день, утром и вечером, поэтому все сидящие рядом со мной время от времени сглатывают голодную слюну.

Я тоже сглатываю, после чего оглашаю приказ:

— Когда взойдет луна, пойдем дальше. Налегке. Обоз, колесницы и тяжелые щиты оставим здесь.

— Колесницы пригодились бы для погони за врагами, — подсказывает командир колесничих Угмена, которому кажется, что я недооцениваю этот род войск, и хочется захватить побольше трофеев.

— Согласен, но колеса скрипят так громко, что семиты услышат о нашем движении сразу, как мы выберемся из этой ложбины, — сказал я. — Лучше потерять часть, чем все.

Угмена не находит, что возразить. Колеса, действительно, скрипят очень сильно. Их смазывали перед походом и в пути добавляли, но запас жидкого битума оказался маловат. Надо будет учесть это перед следующим походом на семитов и других жителей полупустынь.

Я обговариваю с командиром копейщиков Нумушдой и командиром лучников Тиемахтом, сколько человек пойдет в рейд, а сколько останется охранять лагерь, после чего нам подают на большом деревянном блюде, больше похожем на поднос, куски обгоревшего мяса, а на блюде поменьше — пресные лепешки, поломанные, точнее, разбитые на куски, потому что превратились в сухари. Я хватаю рукой кусок горячего мяса, впиваюсь в него зубами, обрезая ножом, как кочевник, перед губами, затем грузы сухарь. Обожженное небо горит, в ушах стоит хруст, но желудок посылает положительные сигналы. Нигде, как в походах, я не ел с таким аппетитом и не наслаждался так вкусом пищи, самой простой и плохо приготовленной, от которой дома бы отказался, не задумываясь.

Летней ночью приятно находиться в этих краях. Немного напрягают комары, непонятно как залетающие километров на двадцать вглубь полупустыни. Впрочем, их заметно меньше, чем рядом с реками, каналами и водохранилищами. Ветра нет, но все равно воздух освежающий. Я чувствую, как с меня будто бы стекает дневная жара, уходит, подобно воде, в сухую почву. Почти полная луна светит ярко. Выбеленные ее светом холмы кажутся декорациями фильма о другой планете. Звуки дробятся и быстро затихают. Шаги шестисот человек сливаются в тихий гул. Идем молча. Я запретил разговоры под угрозой смерти. Наверное, матерят сейчас меня про себя. Поднял среди ночи, так еще и выразить эмоции не позволяю!

Впереди гавкает один раз собака, как бы спрашивая себя, не послышалось ли? Затем дважды и строже, словно задает вопрос: «Кто идет?». К ней присоединяется еще одна собака, а потом и вся стая. Не знаю, сколько их охраняет отару, но заливаются громко и мощно.

— Бегом! — тихо командую я и первым перехожу на легкую рысь.

Мои воины растекаются в стороны и бегут, стараясь не обгонять меня. Наш топот и звон оружия и снаряжения заглушают лай собак. Бежим молча, чтобы вогнать противника в непонятное. Семиты сейчас слышат, что к ним приближается что-то большое, но, скорее всего, не живые люди, иначе бы кричали. Люди всегда кричат, нападая. Молча могут нападать только злые духи, с которыми воевать бесполезно и глупо. Я слышу испуганные, истеричные крики наших врагов. Вопят и женщины, и мужчины.

С нашего пути убегает, жалобно блея, огромная отара овец и коз, и открывает покинутый лагерь семитов. Он большой. Ночевало здесь несколько тысяч человек. Везде кострища, от которых идет сильный запах гари, овчины, разложенные вокруг них, тюки со всяким барахлом, щиты и даже копья, воткнутые подтоком в землю. В лагере осталось лишь несколько маленьких детей, наверное, рабов, спрятавшихся среди тюков, да небольшая стая собак, которая, лая, прикрывала бегство хозяев.

— Быстро грузите добычу на ослов и вместе с отарой гоните к нашему лагерю! — приказываю я.

Часть воинов отправляется к стаду ослов, пасущихся рядом с лагерем, а остальные сносят в одну кучу тюки, корзины, бурдюки. Стараются делать это молча, но то тут, то там слышу тихую речь. Тон радостный. Захватили добычу без боя и потерь. Значит, не зря молчали, выполняя мой приказ.

С отрядом из двух сотен лучников я занимаю позицию в той стороне, куда убежали семиты. Они уже приходят в себя, перекликаются в темноте, сбиваясь в группы. Ночью одному страшно. Как мне переводит копейщик, семит по национальности, с детства живущий среди шумеров, речи о нападении на нас и даже о возвращении в лагерь пока нет. Все еще пытаются понять, кто на них напал, но все чаще звучит мнение, что шумеры.

Дождавшись, когда закончили погрузку добычи и погнали ослов вслед за баранами и козами, начал отступать и я со своим отрядом. Семиты к тому времени осмелели, попробовали подойти ближе к лагерю. Прилетевшие из темноты стрелы, ранившие пару человек, остановили их. Уверен, что до рассвета больше соваться не будут. Мой отряд, опять таки молча и стараясь шуметь поменьше, пошел вслед за остальными к нашему лагерю в ложбине. Этот путь показался короче. И потому, что возвращались с победой и добычей, и потому, что последнюю треть преодолели во время утренних сумерек. Заодно пригнали пару сотен коз и овец, отбившихся от захваченной отары.

В нашем лагере уже горели костры. Под веселые крики воины резали баранов и запекали мясо. Несмотря на то, что прободрствовали большую часть ночи, мало кому хотелось спать. Все с нетерпением ждали, когда приготовят мясо, которого сегодняможно будет наесться вдоволь, и с вожделением поглядывали на трофеи, разложенные на пять куч: съестные припасы, оружие, шкуры, одежда, домашняя утварь. Особо ценного ничего не взяли, но зато много дешевого. Да и скот в хозяйстве пригодится. По примерным подсчетам на каждого воина выходило по половине осла и три барана или козы. Баранов и коз мы, скорее всего, съедим до возвращения домой, а вот половина осла — это серьезное подспорье для семейного бюджета, цена молодой рабыни.