Ничья - Романовская Ольга. Страница 8

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – вздохнув, покачала головой Куколка.

– Будто ты знаешь!

Переспорить Попку не смогла бы даже сборщица, вот и мы сдались. Да и разве разговорами что-то изменишь? Лучше не думать о Фрегии. Так и поступили. Стараясь не замечать тяжести ножных оков, не чувствовать запаха чужих тел, болтали о всякой чепухе, лишь бы только не молчать. Потому что когда молчишь, хочется плакать.

И вот наступил вечер, возможно, самый последний вечер в Рьяне. Из обрывков переговоров солдат поняли, граница неподалеку. Нас обещали не только нормально покормить, но и вымыть. При мысли о ванной тело чесалось с удвоенной силой. Казалось, на нем осела вся пыль Рьяна.

Чуть подволакивая ногу, – та не хотела нормально сгибаться после цепи – вместе со всеми брела к черному ходу постоялого двора. Девушек выстроили парами, словно в школе. Я шагала вместе с Куколкой, Попка впереди нас с Подарком. Последняя замкнулась в себе и ни с кем не разговаривала после врачебного осмотра. Ее право. Шли медленно, хотя солдаты подгоняли. Им не терпелось отделаться от нас и засесть внизу с кружечкой пива.

На ту девушку обратила внимание глазастая Попка. Словно запнувшись, она на мгновенье поравнялась с нами и шепнула: «Смотри, Веточка!» Речь шла о худенькой девушке, которую привели в фургон сразу после меня. Право, не понимаю, зачем брать ее в храм, плоская как мальчишка. Веточка то и дело останавливалась, жаловалась, будто натерла ногу. В итоге сборщица не выдержала и разрешила бедняжке немного посидеть:

– Потом нагонишь.

Вместе с Веточкой остался солдат, крайне недовольный вынужденной заминкой. Девушка плюхнулась на поленницу и принялась растирать ногу. А у самой глаза бегали. Солдату бы насторожиться, но он особо за ней не следил, убежденный, подопечная никуда не денется. Что случилось дальше, не знала: стукнувшая дверь отрезала от двора. Внутри оказалось душно: черный ход выводил на кухню. Сразу потекли слюнки. Так много всего вкусного! Но пока лишь оставалось мечтать о еде – солдаты упорно гнали вперед.

Сборщица расщедрилась, могла бы поместить всех в одной комнате, а выкупила шесть. Пусть крохотные, но и фургон не хоромы, а ведь в каждый набили по двадцать человек. Кто с кем хочет жить, выбирали сами, и девушки быстро разбились на партии.

– Ой, а Веточки все нет! – первой подметила Фиалка.

Ну мало ли еще отдыхает. Самой же хуже, вода чуть теплая достанется. Словом, я не забивала голову подобными мелочами. Куда там, ведь мы кидали жребий: кому купаться первой. Девочки из других комнат ссорились, дрались, но ведь лучше решить по-честному. Каждая загибала за спиной пальцы. У кого больше, тот и раньше других. Разумеется, жульничали, загибали все разом. Тогда Куколка предложила загадать число:

– Так мы максимальное угадать не сможем.

И ведь действительно, выбирай хоть сто, хоть двести.

Я оказалась второй. Победила Куколка. Кто бы сомневался, с ее-то образованием! Раздосадованная Попка назвала нас мошенницами и целый час дулась. Еще бы, ее «двенадцать» оказалось самым маленьким.

Теплая вода помогла немного расслабиться, ненадолго забыть, кто мы. Сначала стеснялись друг друга, но потом привыкли, даже терли подружкам спину. После унизительного раздевания на отборе все пустяки, той же Попке не придет в голову меня щупать, проверять в потаенных местах. Словом, мы с удовольствием плескались в корыте, когда из-за двери послышался визгливый крик сборщицы: «Всех в кандалы, паршивку – догнать!» Смех разом стих. Фиалка выскочила из воды, понимая, что последует за этим «всех в кандалы» – сюда ворвутся солдаты и увидят нас голыми. Мы с визгом похватали вещи и кое-как натянули рубашки. Еле успели! Сорочка Фиалки липла к мокрому телу, и она старательно прикрывалась руками.

– Пошевеливайтесь, отродья!

Едва не своротив корыто, солдаты, грубо хватая за руки, наградили каждую железными браслетами. Судя по крикам из-за стены, не все девочки успели одеться. Но фрегийцев наша нагота не волновала, они слишком злились на сбежавшую Веточку, чтобы думать о чем-то другом.

– Интересно, а нас покормят? – когда повернулся ключ в хлипком замке, с тоской вопросила пустоту Попка.

Она сидела на полу посреди мыльной лужи – там, куда ее толкнули.

– Даже не знаю. Вдруг накажут?

Несправедливо, но от сборщицы можно всего ожидать.

– И как теперь?..

Фиалка обреченно покосилась на скованные руки. Воду пролили не всю, остыть она тоже не успела.

– Давай вдвоем? – предложила Попка. – Как-нибудь друг дружку вымоем.

Пока они плескались, подошла к окну и прижалась носом к грязному стеклу. Возле постоялого двора мелькали огни, снизу долетали зычные приказы офицера. Не верилось, неужели Веточка действительно сбежала! Но как?! Всем сердцем желала, чтобы ее не нашли, пусть хотя бы одна спасется.

Ужин нам таки принесли, заодно забрали мыло и корыто. Вода в нем потемнела – еще бы, столько грязных тел туда окунулось! Ели молча, боясь упустить что-то важное: обрывок разговора фрегийцев, проклятия сборщицы. Но ничего, постоялый двор словно вымер.

На следующее утро выяснилось, что Веточку не нашли. Наверняка спрятал кто-то. Фрегийцы угрожали, все вверх дном перевернули – пусто. Раздосадованная сборщица прокляла паршивку и пополнила наши ряды подавальщицей. Количество девушек в партии неизменно, если привезешь на одну меньше, оправданий никто слушать не станет.

Именно из-за побега Веточки нас решили переправить во Фрегию по морю. Столь напугавшую меня большую воду я видела дважды: когда всходила на борт и когда пришла моя очередь прогуляться по палубе. Остальное время приходилось бороться с качкой в темном трюме, в котором пахло хуже рыбных рядов. Виной всему отхожее место. Его отгородили выцветшей занавеской, поставили ведро. Выносили туалет раз в сутки, остальное время он щедро ароматизировал помещение.

Глаза быстро привыкли к темноте, и через пару часов я худо-бедно могла рассмотреть скудную обстановку. Вместо коек подвесили гамаки, кинули набитые соломой тюфяки. Их начинка пахла немногим лучше отхожего места. На стенах я нащупала кольца и цепи. Выходит, судно и прежде использовали для перевозки рабов. Нам повезло, сгрузив в трюм, кандалы сняли, хотя бы можно держаться за борта при качке. Она доставляла множество неудобств, от простейших бытовых, когда сложно устоять на ногах или не пролить воду из латунной кружки, до тошноты. Морская болезнь никого не обошла стороной, я тоже мечтала о глотке свежего воздухе и торопила час, когда мир, наконец, перестанет качаться.

Моя очередь прогуляться по палубе подоспела почти у самых берегов Фрегии. Возившийся с парусами матрос даже любезно указал, в какой она стороне – неясное темное пятно на горизонте. После зловонного трюма палуба казалась волшебным местом. Пусть здесь так же шатало, зато довольно свежего воздуха, светло и можно двигаться. Ухватившись за снасти, стояла у высокого борта и пыталась надышаться впрок. Над головой кружили чайки. Сначала их скрипучие крики пугали, но потом я привыкла, задрав голову, подолгу наблюдала за полетом белоснежных птиц. Немного поглазев на очередную «сухопутную» рьянку, команда занялась делами. Теперь за мной наблюдали четверо: конвоиры и сборщица с капитаном. Последние стояли на ярус выше, на мостике, и о чем-то оживленно переговаривались. Судя по косым взглядам, беседовали обо мне. Нехорошее предчувствие шевельнулось в груди, но я поспешила его задавить. Что толку, если ничего не изменишь?

Интуиция не подвела: сборщица велела привести меня в кают-компанию. О, как разительно она отличалась от трюма! Будто комната в богатом доме. На стенах картины, мирно тикают в углу часы. Три по полудню. Мягкий диван, два кресла, столик – уж на корабле ли я нахожусь?

– Подойди! – поманила сборщица.

Вытянув ноги, она вольготно устроилась на диване. Капитан, скрестив руки на груди, стоя замер рядом с ней. Взгляд его быстро пробежался по моему телу и вопросительно обратился на сборщицу. Та кивнула и быстрым движением поднялась.