Записки сотрудницы Смерша - Зиберова Анна Кузьминична. Страница 41

Меня принял заместитель начальника отдела кадров особого отдела полковник Анатолий Александрович Малыгин, сразу же вызвал начальника особого отдела 1-й армии ПВО особого назначения полковника Михаила Ивановича Зиберова, в аппарат которого я и была направлена. Вошел симпатичный 38-летний мужчина, протянул мне руку поздороваться. Когда я увидела его ладонь, мне чуть дурно не стало: показалось, что это ладонь моего Анатолия Харитонова. Голос спокойный, тихий, ласковый — все это совпадало с моим Анатолием. Михаил Иванович, видя мое замешательство, спросил: «Вам плохо?» Я взяла себя в руки, ответила на все вопросы, главным образом о семье, и Зиберов дал согласие на мой переход в отдел.

1-я армия особого назначения тогда только создавалась, сюда сотнями направляли офицеров и солдат, которых мы проверяли, давали допуск к секретной работе, но многим по разным причинам отказывали. Необходимо было завершить формирование как можно быстрее, поэтому все мы работали даже в выходные. Особые отделы округа и 1-й армии располагались тогда в штабе округа, на Мясницкой улице. Коллектив был отличный, почти все фронтовики, многие прошли войну до Берлина, а некоторые затем направлены на Дальний Восток. Начальником особого отдела округа являлся Александр Иванович Матвеев, отделом кадров руководил полковник Бакиров. По отделу ходила частушка, которую сочинил наш офицер, полковник Трепилец: «На эстраде — комик Миров, а у нас — паша Бакиров» (паша с ударением на последний слог или имя Паша?) Сколько частушек и эпиграмм сочинял Трепилец! Бывало, войду с документами в кабинет, где он сидел, тот всем сообщает: «Вошла девушка с родинками». Всегда смех, не было ни интриг, ни ссор, работалось спокойно. Матвеев был строгим, но справедливым человеком, его очень уважали.

Начальником 2-го сектора был полковник Михаил Петрович Терентьев, подчиненные считали его отцом родным. Как же он защищал своих сотрудников, а если видел, что над кем-то сгущается туча, быстро переводил того в другие отделы. Однако на партсобраниях и совещаниях всегда выступал с критикой и никого не боялся. Начальником 1-го сектора являлся полковник Николай Петрович Травкин, веселый, общительный человек, который также всегда стоял горой за своих подчиненных. Терентьев, Травкин и Зиберов дружили между собой и вообще были самыми веселыми людьми в особом отделе.

Весь коллектив был дружен. Машинистка Галя Суботко увидела, что я в туалете сцеживаю молоко для своей дочурки, и сказала об этом своему мужу, коменданту особого отдела округа. Тот доложил Зи-берову, который просил передать мне, чтобы я в часы кормления брала его автомашину и ездила домой. Но я постеснялась, и мама не советовала пользоваться этим. А вскоре и молоко грудное пропало, стала кормить Лену детским питанием.

Вскоре из особого отдела Московского округа ПВО меня перевели в 3-е Главное управление МГБ, в отдел, где оформляли допуски. Года через полтора у меня был утерян документ — допуск на одного офицера. Так как на нем стоял гриф «секретно», то нас с начальником группы наказали. Меня перевели обратно в МО ПВО, а начальника — в Приволжский военный округ. Сотрудники отдела нас защищали, но ничего не помогло. Впоследствии я узнала: моя должность была нужна для другой женщины, подруги секретаря парткома. С тех пор я еще больше невзлюбила партийных работников, которые пришли к нам в органы, как они всюду твердили, «на укрепление».

Когда возвратилась в особый отдел Московского округа ПВО, то подала заявление на увольнение, но генерал Матвеев так хорошо, по-дружески меня встретил, сказав, что здесь меня очень хорошо знают и как работника, и как человека, и уговорил из органов не уходить. А вскоре секретарь отдела 3-го Главного управления Люба Дроздова обнаружила этот злополучный допуск, подшитый в другое дело, сказала, чтобы я с этим документом пошла к начальнику главка, но я отказалась: в округе мне было хорошо и спокойно, хотя обида в душе осталась. Так и не ушла из контрразведки, хотя Гречанинов всегда говорил, что я была бы хорошим преподавателем в средней школе и меня давно бы выдвинули директором.

Как только пришла в округ, меня избрали в партбюро, и я снова втянулась в культурно-массовую работу: раз в месяц проводила беседы на литературные темы, рассказывала о новинках художественной литературы, писателях, художниках, композиторах. У нас в отделе каждый месяц проходили сборы опер-состава, и партбюро решило приурочить эти беседы ко дню сборов, чтобы присутствовали все сотрудники отдела и оперсостав. Мы старались приучить всех офицеров к чтению художественной литературы, поэтому стали организовывать читательские конференции. Они проходили оживленно, выступали почти все присутствующие, так что вскоре стало ясно, что мы добились своей цели. Особенно активным был оперуполномоченный 2-го сектора капитан Роман Соколов, который больше половины своей зарплаты тратил на толстые литературные журналы, был в курсе всех новинок. Я привлекала к беседам и оперсостав, тех людей, кто знал что-то интересное и мог об этом рассказать. Например, подполковник Аполлонии несколько лет прослужил в Польше. Поговорив с ним, я решила, что он проведет беседу «Ленин в Польше». Всем понравилось.

А вот подполковник Прохорович вообще был внештатным корреспондентом в окружной газете «На боевом посту». Однажды он брал интервью у героя Гражданской войны Семена Михайловича Буденного и подробно рассказал нам об этом. У Буденного в это время был юбилей, он еще, как говорится, ходил на своих ногах, хотя ему помогали прикрепленный к нему офицер и жена Мария Васильевна, моложе его на много лет. Буденный похвастался Прохоровичу: «Я-то еще ой-ой-ой, а вот Ворошилов совсем дурак, совсем дурак!» Обижался он на Хрущева, который не разрешает выпустить его книгу воспоминаний о Гражданской войне, настаивая, чтобы он включил его в число бойцов, сражавшихся в рядах Первой конной. Буденный возмущался, как он может это сделать, когда Хрущева там и в помине не было. Он рассказал, что Василий Сталин мечтал быть таким же наездником, как Буденный, и в юности часто катался на лошадях в кавалерийском училище имени Буденного, находившемся на улице Воровского. Там же катались и сыновья Микояна. Василий обожал лошадей, просил отца купить лошадь, но, как сказал Буденный, Сталин был очень честный, дорожил своим авторитетом и не хотел, чтобы говорили, что он балует сына. «Вот заработает сам, пусть и покупает!» — говорил он. Но с 1936 года Василий увлекся полетами Чкалова и решил стать военным летчиком.

Я приглашала к нам в отдел и профессиональных журналистов, например известного в ту пору Александра Давыдовича Брянского. Он очень ярко излагал о старой Москве, Ленине, которого видел на Красной площади, часто встречался с Дзержинским. Много рассказывал о Гражданской войне, в которой участвовал, где его называли Сашей Красным (это был его литературный псевдоним). Привез на лекцию фото: он в группе участников Гражданской войны, а в первом ряду стоит В.И. Ленин. Я ездила за Брянским к нему домой, в район Патриарших прудов. В квартире на стене висел его большой портрет — «Саша Красный». После лекции отвезла его домой, помогла добраться до квартиры, ему было уже под 100 лет. Умер он в возрасте 109 лет.

Кроме того, я каждую неделю проводила политинформацию, готовилась тщательно, привлекала к этому сотрудников, особенно участников войны. Помню, Иван Дмитриевич Изряднов рассказывал, что на войне он был танкистом. Однажды в боях за Сталинград танковая дивизия, в которой служил, столкнулась с немецкими танками. Машины были подбиты, и танкисты, наши и немецкие, раненые и контуженые, вылезли из танков и сражались врукопашную. После этого боя Изряднов попал в госпиталь, оттуда его направили в военное училище, а затем в особый отдел НКВД.

Раз в месяц проводила лекции. Мне это нравилось, я испытывала большое вдохновение и чувствовала себя как рыба в воде. Конечно, самой приходилось бывать на лекциях пропагандистов, где узнавали то, о чем газеты умалчивали. В то время по радио и телевидению транслировали все съезды партии, на политзанятиях мы сдавали экзамены на знание отчетных докладов. Все принимали за правду, верили в лучшее будущее, шли к коммунизму.