Дело с двойным дном [Версия про запас] - Хмелевская Иоанна. Страница 33

У меня в кулаке оказалось зажатым горлышко разбившейся бутылки, и я изо всей силы всадила это горлышко ему в голову! Густая нечёсаная шевелюра самортизировала удар, но я все-таки здорово его ранила. Брызнула кровь.

С бешеными проклятиями он ринулся на меня, ярость, коньяк и кровь заливали его лицо. Ни он, ни я не слышали, как в квартиру вошёл Бартек. Увидела я его лишь тогда, когда громила отлетел к стене. Удар был нанесён с такой силой, что кухонная полка, в которую он врубился, свалилась ему на голову. Бартек кинулся ко мне, и это было его ошибкой: громила вскочил на ноги, стряхнул с себя обломки и осколки посуды и кинулся к выходу. Бартек бросился за ним.

Я помчалась следом, крича, чтобы оставил в покое бандита. Не знаю, послушался бы меня Бартек или нет, но исход битвы решил сам бандит, стремительно сбежав с поля боя. Когда мы с Бартеком выскочили на лестничную площадку, негодяй был уже далеко внизу. Он не топал, пытался бежать бесшумно, наверное, был в соответствующей обуви, но в предутренней тишине его шаги гулко разносились в пустом подъезде.

Заперев дверь, мы с Бартеком вернулись в кухню. Сначала молча глядели друг на друга, потом Бартек, не снимая куртки, похлопал себя по карману и шутливо заметил:

— Видишь, любимая, иногда и я бываю умным.

Подумал, тут ничего не найду, и на всякий случай прихватил вот это с собой. Оказывается, очень кстати.

И он извлёк из внутреннего кармана куртки маленькую плоскую бутылку коньяка. Передал её мне, а сам снял куртку и вышел в прихожую, чтобы повесить её.

Я взяла в руки бутылку, и на меня вдруг напал припадок истерического смеха. Смеялась и смеялась, никак не могла остановиться.

— Что с тобой? — удивился Бартек, вернувшись.

— Вот уж и в самом деле тут ничего не найдёшь! — сквозь смех произнесла я. — Наоборот, было много бутылок, да я вылила коньяк, а последнюю бутылку разбила об его голову.

— Но эту не будешь разбивать? — встревожился Бартек.

— Нет, не буду. С тобой все в порядке?

— Со мной? — удивился он. — Со мной-то все, меня он и пальцем не тронул, а вот с тобой…

И он оглядел следы побоища в кухне.

— Со мной тоже все в порядке. А глоточек спиртного и впрямь не помешает.

Мы с ним выпили по глоточку. Нам обоим нужно было прийти в себя. Помогло.

— И в самом деле, слишком много сюрпризов в последнее время, — сказал Бартек. — Откуда он здесь взялся, этот мерзавец?

— А ты что, знаешь его?

— Знаю, тот самый, из Константина.

Какой-то рок нас преследует, неужели так никогда и не удастся отделаться от того, что произошло?

Вынув из шкафчика запылённые стаканы, я тщательно вымыла их — не все же пить из горлышка — и разлила по стаканам остатки Бартекова коньяка.

Уже немного успокоившись, мы стали обсуждать последнее происшествие.

— Как эта скотина проникла сюда? — вслух раздумывал Бартек. — Или отмычкой открыл замки, или Райчик дал ему ключи. Ты как думаешь?

— Не знаю, и то, и то возможно. Во всяком случае, завтра же, нет, сегодня, сменю замки. Здешний дворник очень хорошо умеет их вставлять, куплю что-нибудь получше. А зачем он вообще сюда явился?

— Лучше скажи, зачем ты сюда явилась.

Вздохнув, я допила свой коньяк и призналась.

Все рассказала: как проснулась среди ночи, как испугалась за него, как сломя голову кинулась сюда.

Даже рассказывая, я вся дрожала. Бартек попытался меня успокоить, и ему это удалось. Любимая, сказал, только теперь я понял, как же ты замоталась со всей этой историей, если позабыла о тёткиных мухоморах. А этот мерзавец явился наверняка для того, чтобы хорошенько обыскать квартиру, знал наверное, что тут ещё много чего можно найти. Интересно, что вообще делает твоя полиция? Или у этих глин мозги вообще не варят? Неужели не вычислили его? Неужели до такой степени ничего так и не поняли?

Не знала я, о чем глины думают, а если по-честному, то ведь и сама всеми силами старалась им заморочить голову, может, они и в самом деле запутались.

Впрочем, неужели уж они такие беспомощные, что из-за ложных показаний одного свидетеля у них рушится вся концепция следствия? Да нет, вряд ли.

Тут я вспомнила, как выглядел бандит, грязный и небритый. Щетина трехдневной давности, если не больше, так что, возможно, полиция и ищет его, а он скрывается. Отращивает бороду, потом изменит внешность, его и не распознают. Может, он не знал, что полиция передала мне квартиру, думал, тут никого нет, пересидит несколько дней спокойно, потом скроется. Может, напрасно я опорожнила бутылки с коньяком?… Пусть бы угостился мухомором.

— До мухомора он мог и не добраться, — заметил Бартек. — Мог начать с неотравленных, трех бутылок ему хватило бы дня на два. Послушай, ты и в самом деле подозреваешь свою тётку в том, что она способна отравить все на свете?

— Я не подозреваю, я знаю.

Бартек долго смотрел на меня, потом произнёс:

— Любимая, пора тебе начинать наконец нормальную жизнь. Ладно, наведи здесь порядок, раз уж ты так решила, у меня осталось на неделю работы, придётся вкалывать и днём, и ночью, время поджимает. Мне дали неплохой аванс, по окончании получу хорошие деньги. И тогда я сам займусь квартирой, так что все тяжёлое оставь мне. А пока будешь здесь крутиться, запирайся и на ключ, и на цепочку.

Я спросила, стоит ли мне рассказать полиции о взломщике. Он подумал, ответил не сразу.

— Все зависит от того, как ты объяснишь своё присутствие в этой квартире в четыре часа утра. Без всякой причины человек в такую рань по городу не носится.

— А я уже придумала причину. И даже не очень совру. Среди ночи вспомнила об отраве и уже не могла заснуть. Решила, уж лучше поеду и вылью, чем мучиться, все равно не смогу заснуть.

— Что ж, правдоподобное объяснение. И расскажи им в подробностях о взломщике, опиши его внешность. Если не идиоты, поймут — тот же, что и в Константине орудовал. Хотя, кто их знает… Может, там его никто не видел? Ну да ладно, ты расскажи о взломщике, а у меня возникла одна идея…

— Анонимный звонок, — торжественно сообщил Болек, трудясь над уткой с яблоками.

Приготовление утки не доставило мне особого труда, если честно, я купила её в уже готовом виде в баре «Корнер».

Мы с Янушем вопросительно смотрели на поручика Болека, ожидая продолжения, и он продолжил:

— Некто позвонил по телефону и попытался шёпотом сделать важное сообщение. А иногда, для разнообразия, говорил в нос. Знаете, когда у человека сильный насморк, он говорит в нос? Вот и этот, похоже, зажал нос двумя пальцами и говорил. Чтобы не узнали по голосу.

— А почему он не ограничился только шёпотом?

— Потому что мы его совсем не слышали, вот и пришлось анонимному информатору перейти на насморк.

— Так что это была за информация?

— Очень краткая. Он знает, кто пристукнул мужчину в ветеринарной клинике. Дал подробное описание внешности убийцы. Получается, Доминик. И ещё: он отращивает бороду. Кася подтвердила.

— Излишне кратко, — поморщился Януш. — Пожалуйста, немного подробнее. Какая связь между Касей и Домиником?

— Доминик вломился в квартиру на Вилловой и напал на Касю. Не для того, чтобы убить, пытался изнасиловать. И Кася утверждает: он отращивает бороду.

— А когда это произошло?

— Ночью. Точнее, на рассвете.

Было совершенно ясно: пока Болек не разделается с уткой, будет отделываться короткими высказываниями в телеграфном стиле, связного рассказа из него не выудишь. Пришлось набраться терпения и ждать. К счастью, утка — не страус, кончилась довольно быстро. И Болек сообщил подробности:

— Позвонивший в полицию неизвестный утверждает, что библиотекаря прикончили потому, что тот пытался помешать грабителям. Да, мы так и не узнали, кто звонил, назвать себя он отказался. А потом позвонила Кася со своим сенсационным сообщением.

Тиран попросил её приехать. Она сказала, что проснулась среди ночи от ужаса, внезапно вспомнив об отраве, спрятанной дорогой тётей в буфете. Она её и в коньяк подлила. Вот Кася и сорвалась с постели и ночью помчалась в такси на Вилловую. Доминик уже был в квартире, напал на девушку, когда она в кухне выливала в раковину содержимое коньячных бутылок. Ясно, она о Доминике, как таковом, представления не имеет, просто описала бандита, напавшего на неё. Опознала Доминика по фотографии и сообщила, что бандит несколько дней не брился.