Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена. Страница 47

— Я сегодня отменил приказ о вашем увольнении.

На кратчайшее мгновение она слегка приподняла брови, удивилась. И молчит.

А чего, собственно, он ждал? Что она кинется ему на шею с горячими словами благодарности?

Ну, было бы неплохо, усмехнулся он. Наверное, вслух усмехнулся, потому что опять в её взгляде промелькнуло недоумение.

Он нахмурился, раздражаясь из-за собственной нерешительности.

— Я поговорить с тобой хочу, но, может, не здесь? Давай съездим где-нибудь пообедаем, заодно и поговорим?

— Спасибо, но это лишнее. К тому же я отпросилась сегодня у Штейн уйти на час раньше и обещала отработать этот час в обед. Мне… в больницу надо.

Ремира так и подмывало спросить, как там с больницей, всё разрешилось? Но так он мог выдать своё участие, а этого ему совсем не хотелось.

— Штейн, я думаю, не обидится. Если хочешь, я ей скажу…

— Нет, не надо. Я сама не хочу никуда ехать. Извините. Просто аппетита нет.

Совершенно очевидно, что она не хочет никуда ехать именно с ним. Вот в чём дело. А всё остальное — только вежливые отговорки.

Досадно как! И неприятно. Но настаивать, наверное, будет глупо, решил он.

— Ладно, как хочешь… как хотите.

Он поднялся из-за стола, прошёл к окну. Вот так, не глядя на неё, говорить было всё же легче.

— Ты не совсем правильно всё истолковала. Я ничего специально не подстраивал. И не собирался тебе мстить вот так. То, что случилось между нами той ночью… я этого не планировал, правда. И не хотел, чтобы так вышло. Это просто неудачное стечение обстоятельств. И я себя за это ругаю, поверь, не меньше. И стыжусь этого очень. В общем, извини.

— Что значит — вот так?

Он обернулся.

Полина смотрела на него в упор, и глаза её вновь горели не то злостью, не то обидой. Но всё лучше, чем отрешённость.

— Не понял.

— Вы сказали: «Не собирался мстить вот так». То есть собирались, но иначе?

Ремир смутился.

— Да нет, я просто неправильно выразился.

Она поднялась со стула, медленно двинулась к нему.

— То есть та ночь — это просто неудачное стечение обстоятельств? Досадное недоразумение? И вы этого не хотели? — она остановилась в шаге и, прищурившись, посмотрела ему прямо в глаза. Хотя ему казалось, что в душу.

Кровь горячей волной прихлынула к щекам.

Зачем она подошла так близко? Зачем так смотрит? Зачем говорит «та ночь» так, что мурашки по спине?

— То есть вы приняли меня на работу без всякой задней мысли? Честно?

Ремир уставился на её губы, а у самого во рту пересохло.

— То есть вы меня не вспомнили? И не поэтому…

— Вспомнил, конечно, — полушёпотом, с лёгкой хрипотцой ответил он. С трудом оторвал взгляд от её губ. — Такое трудно забыть.

— Да, конечно, — кивнула она. — Но я ведь уже извинилась. И мне правда за тот случай очень стыдно, но…

— Я тоже извинился и мне тоже стыдно…

Её близость мешала сосредоточиться, не давала думать чётко, здраво. Да вообще никак не давала думать. В голове пульсировало единственное желание — притянуть её к себе и снова попробовать губы эти, приникнуть, впиться. Внутри аж заныло всё.

И лицо, конечно же, выдало Ремира с потрохами, потому что Полина, внезапно смутившись, сделала шаг назад.

— Значит, вы меня просто приняли на работу и не хотели отыграться за тот случай?

«Скажи — да», — велел себе, но язык почему-то не поворачивался.

Такое простое, коротенькое слово как будто застряло в горле.

И как назло, некстати вспомнилось, что он в действительности думал, когда принимал её на работу, каким спектаклем представлялось себе самому то собеседование. Вспомнил и устыдился.

И снова она всё прочла в его глазах, потому что лицо её на миг болезненно исказилось, во взгляде промелькнула горечь, а затем сменилась всё той же отрешённостью.

Полина всё ещё стояла рядом, но при этом вновь была абсолютно недосягаема.

— Я могу идти? — спросила вежливо.

Ремир кивнул, посмотрев с острым сожалением.

Что он ещё мог сказать? Постой, просто постой? Потому что ни одной фразы на ум не шло. Потому что сам не знал, как объяснить всё это, и не понимал, что чувствует. И почему так плохо, прямо физически.

Около семи, когда коридоры и кабинеты опустели, Ремир пригласил к себе Стоянова. Тот явился тотчас, старался держать лицо, но излишняя суетливость, натянутая улыбка и бегающий взгляд выдавали коммерческого директора с головой. Он явно нервничал, даже не просто нервничал, а отчаянно трусил.

Ремир кивнул ему на стул, сам поднялся, обошёл стол и присел напротив, прямо на столешницу.

Стоянов заметно побледнел. Когда же в кабинет вошли Астафьев и Анчугин, он и вовсе запаниковал.

— Ч-что такое? — беспокойно оглянулся вправо, влево.

— Не ёрзай, — велел Ремир. — А что такое — ты нам сам сейчас расскажешь.

Макс занял соседнее с ним кресло, а Анчугин встал за спиной, точно стражник. И это, очевидно, разволновало Стоянова ещё больше, потому что сидел он как на иголках.

— Я не понимаю, в чём дело.

— Думаю, что понимаешь, — возразил Ремир. — И давай сэкономим друг другу время. Ты не будешь строить из себя дурачка и честно всё расскажешь. Ну а я учту твоё чистосердечное признание, когда буду решать, что с тобой делать.

— Но я правда не понимаю! В чём я должен признаваться?! — Стоянов почему-то обращался к Астафьеву.

— То есть лёгкие пути — это не про нас, да? Ты спасибо скажи, что тебя в пятницу не было, а за три дня я остыл. Но! Ты сейчас себя ведёшь крайне неразумно, и я снова начинаю закипать. Так что подумай хорошо, оно тебе надо?

— Да вы просто скажите, в чём я должен признаться, — чуть не хныча, залепетал Стоянов. — Про что, вообще, речь?

— Про Назаренко. Знаешь такого? — подал голос Астафьев.

— Ну да, мы вместе на курсах этой зимой обучались, — облизнув губы, быстро проговорил Влад.

— Ну а после курсов сколько раз виделись?

— Не помню точно, раза два. Ну да, два раза. Он на той неделе приезжал, в среду, кажется. А что?

— А то ты не знаешь — что! Випов ты ему слил? — жёстко спросил Долматов. От насмешливого тона не осталось и тени.

Стоянов ответил не сразу, взглянул затравленно на него, на Макса, потом сглотнул и тихо произнёс:

— Я не специально. Я не хотел ему никого сливать. Я вообще не думал, что так получится. Просто разговор зашёл про… успехи. Вот я и… Мы выпили до этого. После окончания курсов.

— А что ж ты, с**а, молчал всё это время?

Стоянов опустил голову.

— Ну а с тендером что? Для этого ведь он с тобой встречался? Про цены спрашивал?

— Спрашивал! — вскинулся Влад. — Но я не сказал!

Ремир молчал, придавив его тяжёлым, немигающим взглядом.

— Я правда ничего не сказал! Он спрашивал про тендер. Позвонил мне, потом к работе подъехал. Денег предлагал, триста тысяч. Я отказался. Вот и всё. Чем угодно готов поклясться.

— И всё? То есть за тендер мы можем быть спокойны?

Стоянов закусил губу.

— Вообще-то, боюсь, что новенькая ему могла рассказать.

— Какая ещё новенькая?

— Полина Горностаева. Они потом после работы вместе уехали.

— Ты уверен? — спросил Макс.

— Абсолютно. Даниил сам сказал, что она его старая знакомая. А потом я своими глазами видел, как она в тот же день вечером села к нему в машину. Мне вообще показалось, что между ними связь.

— Я тебе сейчас самому связь организую. Показалось ему! — вспыхнул Долматов.

— Рем, стой, — поспешил вклиниться между ними Макс. — Погоди ты!

— Я не вру! — Стоянов на всякий случай поднялся со стула и отошёл в сторону.

— Вали давай отсюда, — повернулся к нему Астафьев. И того как ветром сдуло.

— Рем, успокойся. Это ж легко проверить. Сейчас посмотрим запись с камер. Номер его машины у нас есть…

— Она могла просто с ним случайно встретиться, — глухо произнёс Долматов, просмотрев запись.