Ненавижу тебя любить (СИ) - Веммер Анна. Страница 25

Бывшая недовольно сопит, но деваться ей все равно некуда. Правда, я хоть и выиграл войну, в бою несу потери: вместо креветки она берет крошечную — специально самую маленькую выбрала, зараза — помидорку и подносит к моим губам.

— Вишенка, я же не травоядное.

— Тогда почему тебя так привлекают бревна?

Черт, она снова меня поддела. Даже удивительно, никогда не замечал за ней способности подмечать, запоминать и вовремя использовать чужие фразы. Беру эту ее дурацкую помидорину, захватываю губами палец и ласкаю языком подушечку.

От простой, но чувственной ласки глаза бывшей снова заволакивает туманом. Я уже готов послать к черту этот ужин, вернуться к нему как-нибудь потом, утром, превратив в завтрак, повалить Ксению на диван и взять. Мучить, пока она не перестанет смотреть на меня с вызовом, когда сдастся и будет повторять мое имя, умоляя о наслаждении.

Но в тот момент, когда я решаюсь все-таки это сделать, звонит телефон. Звонит настойчиво, долго. Приходится взять, вдруг это няня? Или Стас, он никогда не звонит в такое время без повода?

— Раз хочешь стейк, чтобы к моему возвращению весь съела.

Там его как раз половина.

Это, к счастью, действительно Стас, потому что пока я иду до смарта, успеваю уже заранее настроиться, что услышу Лизин печальный голос и сорвусь к дочери. В прошлый раз она так позвонила мне в Лондон, сообщить, что Маша упала со спинки дивана, и ее осматривал врач.

Но это лишь помощник, так что я расслабляюсь и следующие пятнадцать минут посвящаю работе. В конце концов, впереди целая ночь. Одновременно с разговором лезу в куртку, чтобы достать резинки. Повторения облома в хамаме мне не хочется.

Когда возвращаюсь, то не нахожу Ксению за столом и хмурюсь. Куда она решила отправиться? Слабо верю, что сбежала. Не для того столько терпела, чтобы сейчас смыться. Решила поплавать? Я даже чувствую смутное беспокойство, потому что плавает она крайне фигово, а после вина на голодный желудок и вовсе пойдет на дно топориком. Но в бассейне ее нет, в хамамке и финке — тоже. Остается спальня, туда я и направляюсь.

В спальне ванная, судя по свету в которой, ставшая объектом интереса Ксении. Я успеваю увидеть, как она идет от двери к зеркалу. Она меня не видит, а вот я замечаю, как украдкой бывшая трет глаза. Она плакала?

Меня злят ее слезы, пусть и не показанные мне. Какого хрена ей надо? Я дал ей видеться с дочерью, я привез ее в дорогой отель вместо халупы на окраине, которую она сняла, я накормил ее нормальным, блядь, ужином, она кайфовала, когда я ее трахал. За годы брака мы, блядь, так близки не были. Какого. Хрена. Эта. Дрянь. Ревет.

Когда я злюсь, я не способен сдерживаться. Удивительно, как с таким чудесным качеством я умудрился не проебать бизнес, но вот что интересно: оно работает только рядом с бывшей.

— Ну, раз не хочешь есть, будем развлекаться здесь, — пожимаю плечами. — Спальня так спальня. Ложись. Я прихватил резинку. Думаешь, нам хватит шести штук?

— Тебе это обязательно делать?

— Трахать тебя? Да, я, кажется, уже говорил.

— Издеваться. Мне кажется, тебе нравится, когда мне больно. Это тебя заводит, что ли? Еще чуть-чуть и ты возьмешь ремень?

— А мне кажется, ты слишком много пиздострадаешь. От чего тебе сейчас больно? Споткнулась в ванной? Подавилась орехами? Что тебе сделали, страдалица ты наша? Кончить не дали? Заставили поесть? Боже ж ты мой, какие испытания.

— Ну да. О чем это я? Ты все еще Никольский.

— Да, а до утра еще далеко — и ты все еще моя. Иди-ка сюда.



— Нет…

— Нет? — Я удивленно поднимаю брови.

— Не сейчас, подожди.

— Я достаточно ждал, Вишня, и я свою часть уговора выполнил, а ты — не до конца.

Притягиваю ее к себе, заключаю в объятия, пытаясь поцеловать, но в Ксению словно вселилась дикая кошка. Она будто не добровольно приехала со мной в отель, а встретилась с маньяком в темной подворотне. Бывшая так отчаянно брыкается и выворачивается, что я начинаю сомневаться в том, что еще хочу ее.

Но, наконец, мне удается сжать ее руки за спиной и поцеловать. Щеки мокрые от слез и… блядь. Мне ее жалко. Плевать на ее поводы для страданий, забить и не думать, что там в этой вишневой головке крутится, но я знаю, что такое десять минут на боль. Когда есть только крошечный клочок времени, чтобы собрать себя по кусочкам, а потом снова надо выходить и быть обычным.

Почему я вижу в этой девочке себя? Что она такого потеряла? Мужа, который вместо нее видит пустое место, который, не скрываясь, трахает все, что попадает в поле желаний? Встречи с ребенком, которые успешно и яростно отвоевывает? Сытую жизнь? Что тебе нужно, черт подери?

На миг оторвавшись от ее губ, ослабив хватку, я получаю хлесткую пощечину, а затем весьма ощутимый удар по плечу. Это уже нихрена не эротично.

— Тихо! Успокойся!

И еще пощечина, обжигающая. Сложно представить, что такая худенькая слабая девчонка может так бить.

— Успокойся! Черт…

Держать ее так, чтобы не причинить боль, становится все сложнее. Халат распахивается, обнажая грудь, но она даже не замечает, просто продолжает вырываться. А я уже не хочу ничего, кроме как успокоить ее, но почему-то знаю, что если отпущу, то все станет еще хуже.

— Успокойся, — говорю тихо и медленно, — хватит.

Потом все-таки забиваю на удары, становящиеся слабее — силы не безграничны — запускаю руки во влажные волосы и притягиваю к себе.

— Тихо. Не надо. Ксюш…

Она замирает, услышав.

— Я думала, ты забыл мое имя.

Забудешь его. С тех пор, как я увидел ее на противоположной стороне дороги, это имя выжжено каленым железом. Прямо внутри, там, где мешает дышать.

— Почему ты плакала?

— Неважно.

— Да? И поэтому ты на меня набросилась? Потому что вспомнила жалобную книжку?

— Нет, я…

— Тогда придется рассказать.

— Я не хочу быть героиней смешных историй о шлюхах в сауне, которые ты рассказываешь дружкам за кружкой пива.

— Никому и ни о чем я не рассказываю. Посмотри на меня. Ну-ка, подними голову.

Мне приходится самому взять ее за подбородок и приподнять голову, чтобы заглянуть в глаза. И хоть из меня получился не очень хороший знаток человеческих чувств, я улавливаю ее боль, только не привычную, которой она окатывает меня раз за разом, выбивая почву из-под ног, а самую что ни на есть обычную, физическую.

— Я ведь все равно узнаю, что с тобой. Или от тебя или в процессе…

Многозначительно смотрю на постель — и да! — бывшая едва заметно вздрагивает, словно мысль о сексе со мной ее пугает.

— Тебе было неприятно? — Я хмурюсь. — Больно?

Отводит глаза и будто сжимается. Господи, мне сейчас адски тошно от самого себя.

— Слишком грубо? Я думал, ты меня хотела.

— Ты просто… — каждое слово дается ей с трудом. — Слишком…

Ксюша отворачивается, прячет лицо, а я держу ее в руках, стальной хваткой сжимаю талию. Халат уже окончательно сполз с плеч, обнажил изящную ключицу. Так и хочется снова ощутить вкус ее кожи, особенно теперь, зная, какую реакцию вызывают поцелуи в шею.

— Что слишком?

— Слишком большой. Мне больно.

— Почему ты не сказала?

— Чтобы тебя порадовать? Чтобы было еще больнее?

— Ты же со мной пять лет жила.

— Мы никогда так… я никогда не была сверху.

— Тебе больно сейчас? Хочешь, поедем к врачу?

Мотает головой так отчаянно, что сейчас напоминает мне Машку, которая точно так же, провинившись, прячет глаза и опускает голову, боясь смотреть на родителей или няню. Только Ксюша-то не Маша! Она не ребенок и она не провинилась… ей просто было больно, а я не заметил. Был занят собственными желаниями и не понял, что с почти неопытной девчонкой надо быть осторожнее.

Неужели я ни разу не брал ее так? За все годы брака не хотел, чтобы она оказалась сверху? Даже когда Ксения меня еще привлекала? Когда я верил, что у нас что-нибудь да получится?

Я ничего о ней не знаю и с некоторых пор начисто лишился эмпатии.