Ненавижу тебя любить (СИ) - Веммер Анна. Страница 24



Как повезло, что ночь очень длинная.

— Идем в душ. Потом поужинаем и продолжим.

А место укуса все еще ноет, и даже следы еще остались. Нет, рискнуть и потребовать минет я пока не готов.

Оставляю бывшую в душевой и, наспех ополоснувшись, возвращаюсь в гостиную. Жрать хочется, аж скулы сводит, после работы не успел даже сэндвич перехватить. К счастью, здесь неплохо кормят.

Чувствую легкое раздражение, в основном потому что так и не получил, что хотел. Я грезил этим сексом в хамаме всю неделю и так бездарно его закончил!

Ксения возвращается, закутанная с ног до головы в махровый свежий халат. Мне кажется, она избегает смотреть мне в глаза. А еще я совершенно точно знаю, что ей куда хреновее, чем мне, ибо я хотя бы кончил, пусть и не так кайфово, как планировал изначально.

Наливаю в бокал для вина просекко и протягиваю ей, но она качает головой.

— Я не буду.

— Пей, — с раздражением морщусь, — расслабишься.

— Не надо. Я не умею пить.

— Не умеет пить Нин Сергевна, из налоговой. Мы недавно в ресторане сидели, они там отмечали чей-то юбилей, подсели пообщаться. Знаешь, как благовоспитанная пожилая женщина, профессионал с тридцатилетним стажем после четырех стопок коньяка превращается в развратную тигрицу? Вот их было семеро.

Ксения не выдерживает и фыркает, отпивая чуть-чуть из бокала.

— А я чувствую, в районе ширинки кто-то шарохается, смотрю — ну точно, Нин Сергевна, явно мой НДС поднять пытается. Не, говорю, я государству не настолько много должен. Обиделась. Вот и как теперь с ней работать?

— Бедный, да у тебя психологическая травма.

Ты даже не представляешь, как права. Наверное, это ебаный рубец в башке, который не дает жить спокойно. И я все время придумываю причины, по которым не могу спать спокойно. Сначала это жена, которая бесила каждую секунду своего существования рядом со мной. Теперь это бывшая жена, которая бесит желанием, что мне не подчиняется от слова «совсем».

Я как будто превратился в тех взрослых из девяностых, которые запирают на замок дорогой чешский сервиз в надежде, что однажды жизнь наладится, наступит светлое будущее — и в этом светлом будущем все будут непременно жрать из чешского фарфора.

А потом никто не доживает. И будущее не наступает, и чешский фарфор гниет в дрянном разваливающемся серванте, который кто-нибудь когда-нибудь обязательно ебнет со всей дури об пол. Расхерачит весь фарфор вместе с надеждами на светлое будущее.

Только у меня нет серванта с дефицитными чашками, у меня сука ничерта нет. Я не могу быть нормальным отцом, я не могу трахать нормальную бабу, я не могу нормально работать — я все, сука, чего-то жду.

Сначала ждал смерти ее папаши.

Потом развода.

А теперь ждать больше нечего, и меня наизнанку выворачивает от того, что я ненавижу мать своего ребенка. Ненавижу и хочу.

Черт, Никольский, почему бы тебе не вернуться тогда на полчаса позже? Был бы у меня шанс отпустить ее спокойно, не сжигая все мосты и не пряча Машку?

— Володь… а ответь мне, пожалуйста, на вопрос. Это важно… скажи, когда ты мне сказал не вступать в наследство отца, ты действительно думал обо мне или убедил меня, чтобы ударить при разводе побольнее? Чтобы у меня ничего не осталось?

Смотрю на бывшую, пытаясь понять, с чего вдруг она об этом вспомнила. Тарелка перед ней почти нетронутая, пара надкушенных кусочков помидор и вяло обкусанная креветка.

— Ты бы не справилась с его долгами. Не отбилась от тех, кому он должен и навлекла бы на себя беду. Когда он сдох, я уже знал, что подам на развод и не собирался вкладывать свои деньги в его дела только затем, чтобы ты получила памятную избушку на Рублевке. Иногда своре собак лучше кинуть кусок мяса, чтобы самому им не стать.

— Ты из-за него меня ненавидишь? Из-за отца?

И почему ей обязательно надо ковырнуть поглубже? В самое нутро своими глазищами заглянуть, по пепелищу пройтись и добить остатки еще живого… что там еще не сдохло? В душу я не верю, а сердце еще пашет. Лет тридцать протянет, а если перестану бухать и курить — то и тридцать пять. Авось до пенсии доживу.

— Твой отец был мразью. С этим сложно спорить, не находишь?

— Не знаю. Он меня любил.

— Я заметил.

— Что у вас с ним происходило?

Я прикусываю язык, чтобы не вывалить на нее все. Не хочу рассказывать, не хочу видеть жалость в ее глазах и уж точно не хочу лишать себя возможности ее ненавидеть. Что он мне сделал? О, я отомстил ему сполна.

А Вишня… тебя я не хотел ненавидеть. И мучить не хотел, только избавиться от тебя, вычеркнуть из жизни, никогда больше не видеть — вот этого хотел. Только что-то пошло не так, пора уже признать, что вычеркнуть не получилось.

— Твой отец не умел обращаться с деньгами. Он вовремя присосался к кормушке, но ума сохранить не хватило.

— А его смерть случайна?

— Разумеется, нет. Нельзя просто так сцепиться с Царевым и думать, что тебя защитит депутатская неприкосновенность. Это ж, блядь, не суд! Только не вздумай лезть к Цареву со своей справедливостью, или что там у тебя в башке. Пережует и не заметит. Хотя дело твое, можешь и сунуться. Так и быть, оплачу тебе место на кладбище.

— А ты с этим… Царевым взаимодействуешь?

— Нет, — отрезаю я, ибо совсем не планирую посвящать бывшую в тонкости ведения бизнеса и работы с конкурентами.

Она потягивает вино, такими крохотными глотками, что жидкость в бокале даже не убывает. И вскоре мне этот спектакль надоедает.

— Ешь, — требую, пододвигая к ней тарелку с ростбифом.

По-моему, она любила его раньше, ибо всегда заказывала в ресторанах и брала на фуршетах. Или я с кем-то ее путаю? Черт… это слишком сложно, почему я вообще об этом думаю? Меня ебать не должно, что она любит, здесь есть и мясо и трава, да пусть хоть веганкой будет махровой, но сидит и жрет!



— Я не хочу, спасибо.

— Я тебя не спрашивал, хочешь ли ты. Я сказал — ешь.

— Не голодна. Мы с Машей съели вафлю в парке.

— Это было давно. Вишня, я ведь умею считать. Ты сбежала с работы, потом на метро в садик, потом в парке съела вафлю, хотя зная Машу, ты скорее доела вафлю, что не совсем то же самое. Потом мы ехали сюда, разбирались с номером, плавали и трахались. Ну и расскажи мне, что именно тебя так насытило? Или отсутствие оргазма портит аппетит? Ты вообще хоть что-то ешь?

Я не жду от нее ответа, я вообще понятия не имею, почему хочу ее накормить. Наверное, потому что когда держал в руках, боялся сломать ей ребра. Или потому что мне просто нравится командовать. В конце концов, если бы не нравилось, я бы не развивал бизнес.

— Ну? Я могу покормить тебя с рук, Вишенка. Хм… а это отличная идея, зачем терять время на скучный ужин, если можно превратить его в прелюдию. Ну-ка, сядь поближе.

— Ладно, хорошо! — Она закатывает глаза и берет в руки вилку. — Я поем, все, ты победил.

Но меня уже невозможно остановить, я как паровоз, который несется по рельсам, и плевать, кто там на них случайно попал, затормозить при всем желании нет никакой возможности.

— Я говорю, сядь ближе. Я тебя покормлю. Что ты хочешь? Ростбиф? Креветку?

Судя по взгляду она хочет человечинки. А я — ее. Снова.

— Хорошо.

С видом «твоя взяла, но дух мой не сломить» Ксюха садится рядом, запахивает поплотнее халат и смотрит на стол задумчиво, выбирая, чем я буду ее сейчас кормить.

— Хочу стейк.

— Но это мой стейк.

Пожимает плечами и принимает равнодушный вид. Девочка сегодня определенно хочет крови, плечо все еще напоминает об острых зубках. Украдкой я кошусь на ее руки, но, к счастью, ногти короткие. Если она еще и расцарапает мне спину, придется надевать на нее варежки и купить в секс-шопе кляп.

— Ну, хорошо, стейк так стейк.

Отрезаю кусочек ароматного, еще горячего, сочного мяса и подношу к ее губам. Мне безумно хочется слизать капельку сока с ее нижней губы.

— Рассчитываю на симметричный ответ, — взглядом показываю на ее тарелку с креветками. — Только не вилкой. Пальчиками.