Сто и одна ночь (СИ) - Славина Анастасия. Страница 17

— Руки за спину…

Он повиновался.

— Закрой глаза…

Сделал и это.

All I want…

Граф кашляет в кулак.

— А Глеб хоть предохраняется?

Уверена, мой ошеломленный взгляд не сочетается с образом Шахерезады. Я приоткрываю рот, чтобы ответить, — и тотчас же закрываю. Да Граф боится! Ну, может, «боится» — не самое верное слово, но он явно чувствует себя не в своей тарелке. Иначе зачем бы стал прерывать меня на таком месте?

Сидит в развязной позе — нога за ногу, откинулся на спинку стула, одна рука — в кармане. Но пальцы той руки, что на колене, нервно постукивают. И весь он напряжен. Даже ухмылка искусственная.

— …Потому что если нет — то я уже знаю конец истории, — продолжает Граф, делая вид, что не замечает легкую дрожь в голосе.

Мой план действует — мне явно удалось вызвать в нем другие чувства. И это я еще не выполнила все пункты.

— Глеб не предохраняется. Это делают его женщины. Лана принимает противозачаточные таблетки, а Ксения предпочитает презервативы. Вы удовлетворены? — едва заметная пауза. — Ответом?

Решиться на такое, да еще почти в раздетом виде — это вызов даже мне самой. Надо ли? Зачем?.. Но будет так, как я решила. Если, конечно, заставлю себя произнести те слова, которые вслух не произносила никогда. И не просто произнести — а глядя ему в глаза — для полноты эффекта.

Воображение легко рисует картинку, а на деле… На деле я буду выглядеть покруче его Камиллы. Мурашки разбегаются по коже, даже когда я только думаю об этом. Накидываю на себя шаль — словно в комнате прохладно. Приподнимаю бровь — вы позволите?

— Да, продолжайте, — отвечает Граф и снова кашляет в кулак.

— Глеб стоял с закрытыми глазами, пытаясь по звукам уловить, что происходит в комнате, но слышал только музыку. Он жаждал прикосновения, и от того, что Ксения медлила, казалось, его кожа горела.

Дыхание Ксении коснулось его груди — и каждая мышца в нем напряглась — от удовольствия и предвкушения. Ксения аккуратно сомкнула зубы вокруг его соска, слегка прикусила, подразнила его языком — и стала спускаться ниже, к животу, проводя губами по кубикам пресса. Вот ее язычок достиг пупка, обвел его по кругу, нырнул вовнутрь… Глеб до боли сцепил руки в замке — как же ему хотелось опрокинуть эту женщину на спину — и войти в нее, тот час же!..

Язычок двинулся дальше. Спустился по тонкой мягкой полоске волос от пупка к основанию возбужденной плоти. Медленно заскользил вверх, до самой крайней ее точки. Задержался там, чтобы исследовать каждый миллиметр такой чувствительной кожи…

Глеб приоткрыл глаза — и от того, что он увидел, внизу живота стянулся такой тугой узел желания, что все едва не закончилось в тот же момент.

Глеб оперся ладонью о подоконник, едва сдерживаясь, чтобы, положив руки на голову Ксении, не притянуть ее ближе к себе. Словно почувствовала это желание, Ксения обхватила его плоть губами и вобрала в себя, не прекращая ласкать языком.

Казалось, она тоже получала удовольствие, лаская его молодое сексуальное тело. Каждый раз, подводя его к самому пику, Ксения замедляла движения, становилась нежнее, а затем — увеличивала темп — снова и снова — до тех пор, пока Глеб больше не смог сдерживаться…

Я замолкаю, и пауза, которая возникает после этого, кажется куда более неловкой, чем в моем воображении. Как же мне хочется опустить вуаль! Я чувствую, как горят мои щеки. Не знаю, куда деть руки, о чем говорить и что делать дальше.

Граф все смотрит и смотрит на меня. Не двигается, словно врос в этот стул.

Слышу, как часы в кабинете бьют час ночи. Этот глухой звук выводит Графа из оцепенения.

— Послушайте, Шахерезада… — Граф подвигается на край стула и сцепляет пальцы в замок. — Ксения не терпит прикосновений, но может касаться сама. А как насчет вас?

— Давно не практиковалась, — отшучиваюсь я — и понимаю, что лучше было бы мне придумать другой ответ.

— Судя потому, что вы себе позволяете, вы безрассудная… И очень смелая… Давайте проверим, насколько. — Мне кажется, или он нервничает? — Вам не нравятся мои прикосновения, но, возможно, вы можете касаться меня.

— Эта… сцена не была намеком, — я трушу. Трушу!

Чувствую себя совершенно голой. Теперь меня страшат не только прикосновение — даже мысль о вторжении в личное пространство отзывается морозом по коже.

— Я ни в чем вас не обвиняю… Кроме кражи, конечно, — верный своей манере общаться, вворачивает Граф. — Но если этот момент с прикосновением-наоборот есть в вашей истории, вы же тоже думали об этом, верно? Давайте, попробуем. Никто ничего не теряет. В худшем случае, вам не понравится, а я получу пощечину.

Допустим…

Любопытно, что согласиться меня подталкивает именно картинка, как я даю Графе пощечину.

Он садится на край кровати. Я невольно отодвигаюсь, но командую:

— Руки за спину.

— Не стесняйтесь, говорите прямо — вы хотите меня связать, — усмехается Граф.

— Связать, запихнуть в рот кляп и запереть вас в шкафу — если озвучивать весь список желаний.

— Я пытаюсь создать благоприятную атмосферу, а вы все портите! — журит меня Граф, но руки за спиной прячет.

Сажусь рядом с ним, поджав под себя колени.

— Закройте глаза.

Слушается.

И вдруг я осознаю, что в горле пересохло, а сердце стучит громко и быстро. Коротко, неслышно выдыхаю — и взмахиваю рукой, словно дирижер перед началом симфонии… Так и застываю, прикусив губу. С чего начать-то?.. Осторожно кладу ладонь на плечо Графа. Хм. Ничего ужасного со мной не происходит — только сердце начинает захлебываться.

Осмелев, скольжу ладонью по рукаву ниже. Прохладный шелк просто создан для прикосновений… А что при этом чувствует Граф? Не прекращая движения, поднимаю голову — и оказываюсь всего в десятке сантиметров от его лица. Граф глаза не открывает — играет честно. Он замер и, кажется, вслушивается в свои ощущения. Медленно втягиваю воздух… Как же я люблю этот запах…

— Вы вкусно пахнете, — словно читает мои мысли Граф — и я тотчас же отдергиваю руку.

Граф открывает глаза.

— Ну, вы и трусишка, — в его голосе сквозит ирония, но во взгляде нет даже намека на улыбку.

— Для первого раза отличный результат, я считаю.

— В самом деле? — ухмыляется Граф и пересаживается на стул. — Так что там дальше с нашими героями?

Песня зазвучала по второму кругу. Ксения поднялась с колен и выключила запись.

— Хочешь чая?

Глеб попытался ответить, но горло пересохло. Поэтому он просто кивнул.

Ксения ушла, а он все продолжал стоять, обнаженный, опираясь ладонью о подоконник. Глеб осознавал: его жизнь изменилась и больше никогда не будет прежней. Какую роль он играл в этом новом мире? Кроме предателя Ланы и любовника замужней женщины?

Мелкий дождь размывал пейзаж за стеклом. На асфальт, лопаясь, падали каштаны. По серой улице куда-то спешила женщина в сером пальто, с раскрытым цветастым зонтом. Кленовый лист, который к нему прицепился, едва различался на пестром фоне. Глебу показалось, что это единственное яркое пятно в унылой Вселенной может что-то значить.

На кухне закипал чайник. Ксения заперлась в ванной.

Глеб так ждал близости с этой женщиной — и близость была волшебной, тогда почему же сейчас он чувствовал себя обманутым? Потому, что те минуты ничего не изменили? Вырезать их — и все останется, как прежде: он в гостях у Ксении, она заваривает ему чай… А как могло быть иначе? Они, обнимаясь, лежат на полу, одаривая друг друга теплыми ленивыми поцелуями?.. Такая картинка даже в его голове не оживала.

Ксения не любила его. Похоже, она вообще ничего к нему не чувствовала — тогда как Глеба эмоции разрывали на куски. Но разве можно влюбить в себя женщину, которая этого не хочет?.. И разве можно перестать любить женщину, если сильно этого захотеть?..

Глеб сжал кулак и легонько ударил им по подоконнику. Пестрый зонт — это спасительное пятно на сером фоне — ничего не значило. То, что произошло между ним и Ксенией, — тоже ничего не значило. Но жизнь продолжалась.