Райские птички (ЛП) - Малком Энн. Страница 25

Он кивнул.

— Мертвый все равно мертвый.

Слова эхом отозвались в комнате, отскочили от тяжелой тишины, прорвались сквозь призраков, висящих вокруг нас. Моя грудь беспорядочно вздымалась и опускалась, дыхание вырывалось с той силой слов, которые я извергла. Мое горло было исцарапано и ободрано от их силы. Грудная клетка болела от того, как жестко сердце билось о нее.

В какой-то момент, пока я успокаивала свое тело, Лукьян осторожно положил салфетку на стол и встал со стула.

— Но мне не нужно быть живым, чтобы трахнуть тебя, — сказал он, подходя ко мне.

Стекло и фарфор хрустели под ногами, как кости.

Я не отступила. А может и не хотела. Не имело значения, почему. Его руки плотно прижимаются к костям моих бедер.

Я не вскрикнула. Не боролась.

С меня было достаточно. Зачем мне бороться с собственной гибелью? Бороться с какой-то грязной и отвратительной частью себя с тех пор, как встретилась взглядом с Лукьяном под маской в ту ночь, когда он пришел убить меня?

Он наклонился вперед, так что его губы коснулись моих.

— Может быть, я трахну тебя обратно к жизни, — прохрипел он. Его зубы впились в мою нижнюю губу. Еще боль. Теплая кровь собралась у меня во рту. Он втянул ее своим поцелуем. — А может мы оба останемся мертвыми.

Я молчала, потому что у меня не осталось слов. Я выполнила свою норму. Впервые в жизни слова не имели смысла. Все, что имело смысл, – это Лукьян и я; наши тела и отчаянное желание связать их вместе.

Его руки рвали – буквально рвали – мою одежду, в то время как его рот атаковал мой собственный, его яростное прикосновение разрывали мои стены, мою душу. Я протестующе вскрикнула, когда его рот оторвался от моего, но звук быстро сменился болью и удовольствием, когда зубы Лукьяна сомкнулись вокруг моего соска.

Его гладкие руки пробежали по моему животу, скользя по шрамам на коже и без колебаний погружаясь в мои трусики.

Я выдохнула еще раз, когда он не стал нежно ласкать меня, а просто засунул пальцы внутрь. Мое тело ждало этого, поэтому оно предоставило ему смазку, чтобы сделать это.

Колени дрожали от усилия удержать свое тело в вертикальном положении, когда его пальцы неистово, но грациозно двигались внутри меня. Его рот оставил мои соски, и холодный воздух напал на нежную кожу. Мне было комфортно в боли, в дискомфорте, прекрасно сливающимися с удовольствием от его прикосновений.

Ледяные голубые глаза встретились с моими. Там должны были быть слова. Какое-то рычание, заявляющее, что я принадлежу ему. Что пути назад нет.

Но ничего не было.

Потому что мы оба знали, что он владел мной с той самой ночи, когда решил не убивать. С того момента пути назад не было.

Вместо слов был просто еще один неистовый поцелуй, когда он довел меня до оргазма. Я не знала, как это пережить. Мое тело никогда раньше не испытывало оргазма. Ни разу. Никто, даже я сама, не была заинтересован в том, чтобы доставить себе удовольствие. Лишь боль всегда была целью.

С каждым трепетом все напоминало о чужих руках, о том, что они осквернены. Я не сопротивлялась. Я позволяла чувствам смешиваться вместе, позволяла им каким-то образом сделать все более мощным, потому что удовольствие работает только с болью, противодействуя ей.

Мой скальп вскрикнул от боли, когда Лукьян схватил меня за волосы, дернул голову назад, чтобы прижаться губами к моей шее, впиться зубами в кожу, заклеймить меня своим прикосновением.

Мы двигались. Я не совсем поняла это, пока не врезалась спиной в стол. Боль рикошетом отскочила. Я ахнула, но не остановила Лукьяна, который грубо толкнул меня на холодную поверхность. Вокруг меня грохотали подсвечники и тарелки. Я их почти не замечала.

Потому что Лукьян смотрел на меня сверху вниз. Пожирал меня.

Моя рубашка каким-то образом исчезла. Бюстгальтер спущен, красные и опухшие соски торчали из чашечек. Его пальцы потянулись вверх, по моей груди. Затем они метнулись в сторону, чтобы схватить нож.

Мое сердцебиение усилилось, когда он положил сталь мне на грудь. Я резко выдохнула, когда он острым краем разрезал ткань моего лифчика. Он провел ножом по шрамам: ожоги от сигар, неглубокие ножевые раны.

Его нож двинулся вверх, к моей шее.

— Ты боишься, что я сделаю тебе больно? — спросил он хриплым голосом, я ощущала выпуклость, торчащую из его брюк.

— Нет, — прошипела я, не сводя глаз с его промежности. — Боюсь, что нет.

Его глаза вспыхнули, и он издал низкий горловой звук.

Нож был быстро отброшен, он обеими руками дернул меня за джинсы. Вместе с трусиками. Глаза Лукьяна не отрывались от моей промежности, пока он гладил меня по коленям, толкая дальше на стол, пока мои пятки не приземлились поверхность. Он раздвинул мои ноги еще шире, так что я была полностью открыта его взгляду.

Мой желудок скрутило при мысли о том, насколько уязвимой я была в этом положении. Как это было интимно.

Он не сразу прикоснулся ко мне. Лукьян почувствовал мой дискомфорт, мое болезненное эротическое возбуждение, поэтому продолжал смотреть, прижимая подушечки больших пальцев к внутренней стороне моих бедер.

Будет синяк.

Я надеялась, что будет.

Я молилась, чтобы он превратился в гребаный шрам. Хотела, чтобы метка Лукьяна впилась мне в кожу, прогнав все остальные следы моего прошлого.

Я позволила дискомфорту его взгляда течь сквозь меня, позволила ему прикрепиться к моим внутренностям, как ракушке. Его глаза встретились с моими, когда он медленно и целеустремленно опустил голову, чтобы прижаться ко мне губами.

Мое дыхание вырвалось с болезненным свистом, и я быстро втянула его обратно, задыхаясь, когда он безжалостно прижался ртом к моей нежной коже. Его пальцы вошли в меня и смешались с внутренними шрамами прошлого. Не прогоняя их, а работая с ними в какой-то болезненной гармонии. Я была парализована наслаждением от всего этого.

И снова, когда наступил мой кульминационный момент, это было не просто. Это было не облегчение, не освобождение от наслаждения. Это было нечто большее. Что-то ужасное и прекрасное одновременно.

Мой крик отскочил от стен, когда Лукьян внезапно отодвинулся от моих ног. Его рот напал на мой, я вкусила свое удовольствие и боль на его языке. А потом он оказался внутри. Полностью и жестко.

Он зашипел сквозь зубы, когда вошел в меня. Его лоб врезался в мой, и я увидела звезды. Бедра словно вскрикнули от боли, когда он надавил на них пальцами, сжимая их так сильно, что кость будто размягчилась под его рукой. Я не шевелилась. Не хотела.

Стол сильно задвигался, пока Лукьян врезался в меня. Его рот был повсюду. Мы зубами впились в друг друга, как будто нашей связи было недостаточно. Нам нужно было больше. Нам нужна была кровь, боль и насилие.

Нам нужно было, чтобы все это осталось между нами.

И наша жестокая связь дала нам это.

Его тело раздавило мое изнутри.

И мне это чертовски нравилось.

Его глаза высосали разбитую душу из моего тела, заклеймили ее своей жалкой аурой.

И мне это чертовски нравилось.

Он трахнул меня в бездну, и я молилась, чтобы никогда не вернуться.

***

Мы оказались в спальне Лукьяна. Я не совсем понимала как. Наверное, слишком сильно ударилась головой о деревянный стол.

Или, может быть, мое тело, непривычное к тому, чтобы секс был чем-то иным, чем орудием пытки, просто иссякло от количества оргазмов. От Лукьяна.

Что бы это ни было, меня это не слишком беспокоило. Голова тупо болела, как и нежная кожа между ног.

Боль не исчезала. Если насилие укоренилось так глубоко, повторялось так часто, оно никогда не превратится в ничто. Боль всегда будет тенью. Я не стала зацикливаться на этом. Я приняла ее.

Когда комната попала в фокус, из бездны меня вытащили ярко-синие глаза Лукьяна. Он приподнялся на локте, не касаясь, лишь наблюдая за мной.

По моему телу пробежал холодок. Я посмотрела вниз, на свою наготу в тени. Не было роскошного одеяла, чтобы согреть меня.