Улей (СИ) - Тодорова Елена. Страница 20
Молодые. И счастливые.
«Сука, это пи*дец какой-то!»
Ситуация тупиковая и абсурдная до безобразия. Просто в голове не укладывается.
Титов не может решить этот вопрос самостоятельно, но не рискует привлекать кого-то со стороны. Поэтому, на второй день своего мытарства, он отправляет отцу, дяде и тете сообщения с настоятельной просьбой ждать его вечером дома.
Готовящиеся к плохим новостям родственники встречают Адама гробовой тишиной. В обращенных к нему взглядах он читает настороженность и осуждение. После его «отвратительной антиобщественной выходки», которая «всех Титовых втоптала в грязь», нервишки у них пошаливают и буянят от малейшего сквозняка.
Адам садится напротив своей немногочисленной родни и ответно душит их молчанием. Разглядывает намеренно неторопливо и снисходительно.
— Кто я? — этот вопрос плывет в воздухе дребезжащим эхом.
Спрашивает, и боится услышать ответ, способный разрушить его до основания.
Не чувствует с ними связи. Никогда не чувствовал. Они смотрят ему в глаза. Они сидят с ним за одним столом. Говорят о том, как он важен для них. Но они не принимают его.
Всегда сам по себе. Всегда сам за себя. Чужой среди своих.
— Что за странный вопрос? — хрипло смеется Диана. Отстраненно поглядывает на циферблат наручных часов и хмурится. — Знаешь, у меня времени сегодня совсем в обрез…
— Кто я? — грубо чеканит, обращая взгляд к отцу. — Кто я есть? И есть ли «я» вообще?
— Адам…
— Откуда это имя, папа? Я думал, что у меня есть хоть что-то… — издает горький смешок и резко склоняется над столом. Сверлит отца взглядом. — Я внушал сотням и тысячам, кто такой Адам Титов. Я был им! Я гордился тем, кто я есть. А сейчас… Оказывается, я и не Титов вовсе. Что у меня осталось, папа? Что из громкого «Титов Адам Терентьевич» мое? Скажи мне, черт возьми!
Сцепленные ладони Дианы с глухим стуком опускаются на стеклянную поверхность стола, и Адам молниеносно следует за ней взглядом. Видит полнейшее замешательство на миловидном лице женщины и осознает, что она выпадает из их диалога по причинам своей неосведомленности и бесполезности.
Тогда он устремляет свой пристальный взор на дядю Марка. Обрывки далеких воспоминаний раздирают его сознание.
«Он весь в отца! Из него ничего не выйдет!»
«Все бесполезно, Терентий. Гены пальцем не размажешь».
— Не молчи, — подернутый отчаянием взгляд теряет свою уверенность, невзирая на то, что голос звучит твердо. — Говори, дядя. Я же знаю, тебе есть, что сказать.
Квадратная челюсть мужчины выделяется отчетливее, когда он, в порыве откровенного недовольства, с силой стискивает зубы.
— Марк, — предупреждающе окликает брата Терентий Дмитриевич.
Тот отрывисто выдыхает и, прижимая к губам кулак, отводит взгляд в сторону.
— Это не моя история.
— Какого черта? Что вы скрываете?
— Ничего не скрываем. Ты — мой сын. Всегда был им, и всегда будешь.
Адам непреклонно качает головой.
— А вот я так больше не считаю. Мне нужна правда, а не твои дурацкие сантименты.
— Откуда эти мысли, Адам? — снова вступает в диалог Диана, будто ощущая, что его равновесие утекает, как сквозь пальцы вода. — Конечно же, ты — Титов, — не разделяя всеобщей нервозности, спокойно заявляет она и сжимает ладонь племянника своими теплыми руками.
Только на самом деле она не стремится понять его. Просто пытается приглушить его гнев. Адам не раз замечал в поведении Дианы подобные хитрости. Иногда он даже умышленно шел у нее на поводу. Но сейчас ему не до Дианы.
— Все не так просто, — смотрит на непробиваемо-страдальческую мину отца и снова задыхается злостью. — Кто я, папа? Ответь же мне, наконец!
— Я уже ответил. Ты — мой сын. Титов Адам Терентьевич.
Адам прикрывает глаза большим и указательным пальцами. Растирает их, скрипя зубами. А затем, шумно вдыхая через нос, с силой бьет ладонью по столу, вызывая гулкие вибрации по всему его периметру.
— Это ложь! Теперь я знаю. Господи, да как я сам не догадывался…
— Адам, прошу тебя…
— Не проси меня, чтобы я успокоился! Сейчас не проси. Ты не имеешь на это никакого права! Теперь-то я точно буду поступать так, как посчитаю нужным. Я не обязан держать перед тобой ответ!
— Не говори так, Адам. Ничего не изменилось…
— Я хочу знать, кто я есть…
— Ты — Титов, — ледяной тон Марка Дмитриевича каким-то невообразимым способом пригвождает всех присутствующих к местам. Вынуждает замолчать и застыть в оцепенении. — Адамом тебя назвал Терентий. Он же был первым, кто взял тебя на руки. Но он действительно не приходится тебе биологическим отцом. Это часть той правды, которая тебе нужна.
Истина, которую Адам, вопреки здравому смыслу, не может осознать. Человек, которого он девятнадцать лет считал отцом, ему не родной. Долго смотрит на Терентия Дмитриевича, пока боль не застилает глаза. Медленно моргает, в попытке прогнать ее. Но ничего не получается. Жжение не проходит.
Терентий Дмитриевич не выдерживает подобного напряжения и закрывает лицо руками. Он понимает, что никакие слова не способны сейчас успокоить Адама. Да он и не в силах произнести что-то вразумительное.
— Как это понимать? — поразительно тихо спрашивает парень. — Кто из Титовых мой отец? Ты? — смотрит на дядю Марка.
— Я пропустила что-то важное? — растерянно подает голос Диана.
Марк Дмитриевич отрицательно качает головой и опускает взгляд.
— Нет, Адам. Я — не твой отец.
— Тогда кто?
— Я не могу сказать.
— Почему?
Тишина.
Холодная и жгучая. Пожирающая какие-либо вспышки надежды.
Адам снова смотрит на отца. Смотрит с отчаянием и злостью.
— Неужели ты не понимаешь, что это важно для меня? Когда в тебе уже будет достаточно сил, чтобы смотреть мне в глаза и говорить правду?
Тишина.
— Молчишь? Тогда идите вы все на х**!
Вскакивает из-за стола, со звонким грохотом роняя на кафель металлический стул. Сбивает рукой керамическую вазу и неосознанно прослеживает за тем, как разлетаются осколки. Рассыпаются желтые розы. Растекается вода.
Глубоко вдыхает и тяжело выдыхает.
— Я сам все выясню. Без вас, — приглушенно объявляет, перед тем как с грохотом захлопнуть за собой входную дверь.
Выходя из парадной, игнорирует приветствие пожилой соседки. Задевает дверной проем, отстраненно улавливая треск камуфляжной куртки, и при этом не ощущая боли в плече.
Как вдруг короткая вибрация телефона на мгновение обрывает его хаотичные движения. Откидываясь в водительском кресле, читает полученное сообщение.
Аномальная: Субъект. Информация. Действие.
Углубленный в свои собственные размышления, он не замечал того, что Исаева не появлялась в академии ни в понедельник, ни во вторник.
Вспоминает о Еве. О том чувстве беспочвенной ненависти, которое она в нем порождает одним своим взглядом. Об их жестокой войне и громких обещаниях.
Джокер: Адам Титов. Хэллоуин. Будь моей Харли Квинн.
Впервые колеблется при написании своего имени, но отбрасывает эти эмоции, сосредотачиваясь на Исаевой.
«Настало время показать ей, кому принадлежит этот город».
— Куда-то собралась?
Услышав за спиной издевательский голос отца, Ева вздрагивает и неосознанно вжимается в мягкую спинку дивана. С показной небрежностью отбрасывает телефон на подушки рядом с собой и делает вид, что продолжает смотреть телевизор.
— Отвечай, когда я с тобой говорю, — нетерпеливо требует Павел Алексеевич, практически заслоняя широкой фигурой экран.
— Куда я могу пойти, если ты держишь меня взаперти? По-моему, вопрос просто бессмысленный.
— Это ты мне будешь говорить о смысле в моих словах? Дожили!
Ева пронзает отца свирепым взглядом.
— И не смотри волком. Не доросла еще до того, чтобы представлять угрозу. А до меня никогда и не дорасти тебе. Так что, побереги силы, дочь.