Заберу тебя у отца (СИ) - Бельская Анастасия. Страница 27

«Хочу, чтоб ты тоже была только моей».

Так, кажется, он сказал мне, когда мы решили стать любовниками. Разве это не значит, что никого другого ни у него, ни у меня быть не может?! Или ему совершенно наплевать, и я сама придумала больше, чем следовало…

Нам нужно поговорить! Решено – я не истеричная дура, я позвоню и обо всем спрошу у него лично. Только сперва успокоюсь и приведу мысли в порядок – а затем мы поговорим, иначе я сойду с ума от рвущих душу мыслей.

Глава 28

Глава 28

Роб

Звонки среди ночи – всегда к беде.

Я никогда не могу тупо вырубить мобильник, потому что работа требует быть всегда на связи. И просыпаясь от мелодии телефона, часто про себя думаю о задравших рабочих проблемах, которые не могут подождать даже до утра.

Но в этот раз я сплю очень тревожно, а не отрубаюсь едва коснувшись подушки. И когда мобильный оживаю – испытываю непривычную тревогу и нехорошее предчувствие.

- Роберт Борисович? – раздается из трубки холодный женский голос, и, клянусь, каким-то шестым чутьем я уже знаю, что услышу от этого бесчувственного тона, - сожалею, но ваша мать сегодня ночью скончалась. Вам следует приехать по адресу…

Я знаю.

Сто раз видел все эти процедуры. Не единожды был в морге. Научился смотреть спокойно на даже самую отвратительную смерть, и не содрогался уже от любых проявлений жестокости.

Но когда я получаю, будем честны, вполне ожидаемое известие, то сжимаюсь внутри до какого-то комка, застревающего на выходе из горла.

Скупо и комкано я прощаюсь с девушкой, которая регламентировано передает мне все, что должна передать. Аккуратно кладу мобильник, садясь на постели, и тупо смотрю в стену, стараясь взять себя в руки.

Вот и все. Отмучилась старушка – хоть и не была она старой, просто алкоголь и жизненные несчастия сделали свое дело, огрубив лицо глубокими морщинами. Я прикрываю глаза, глубоко дыша через нос, как когда-то научился, чтоб успокаиваться и брать себя в руки.

Мы не были близки, но она моя мать. Единственный родной человек, кто еще был жив на этом свете. Я знал, что такая жизнь ее сгубит, и не обманывался детскими иллюзиями, что когда-нибудь она бросит пить. Но только окончательно потеряв ее ощутил, как обрывается нечто важное, та привязанность и ощущение безопасности, которое дается нам с рождения и идущее от родителей.

Это трудно объяснить, но так явно чувствовалось, что я еще пару минут сижу, вообще не осознавая, что делать дальше. На часах – пять тридцать, и уже сейчас я знаю, что эти цифры отчетливо врежутся мне в память, как время, когда я остался совсем один.

Спустя полчаса я уже еду в больницу, где знакомый врач сочувствующе сообщает то, что знает. Смерть мамы даже близко не похожа на что-то хотя бы приличное – напившись, она просто уснула на скамейке рядом с подъездом, и под утро ранний собачник уже не смог ее разбудить. Более точная причина смерти будет установлена после вскрытия, но мне по правде совсем наплевать на причину.

Допилась.

Куда уж очевиднее.

Я хмуро заполняю все нужные бумаги, и звоню на работу, прося отгул. Березнев без единого слова дает мне три дня, и обещает напрячь все связи, чтоб не тянули со вскрытием. Эти три дня становятся самыми смазанными за всю мою жизнь – я договариваюсь в похоронном агентстве, разбираю вещи в маминой квартире, решая выставить ее на продажу, и во всей этой хрени чувствую постоянную тянущую боль в груди.

Мне хреново. Паршиво и гадко от нашей последней встречи с матерью. А еще от того, что даже верни все назад, я бы не нашел в себе сил сказать ей что-то важное, чего не так и не сказал. Слишком хорошо я помню свое детство, и, видимо, все же слишком злопамятен, раз так и не смог отпустить обиду.

В день перед похоронами я до вечера снова разбираю вещи в квартире, а по пути домой захожу в бар рядом, залпом выпивая пару стопок водки. Горячий яд льется по горлу, заставляя сморщиться, и ничуть не притупляет боль в груди. Не знаю, на кой черт вообще решил, будто алкоголь поможет – может, потому, что мама в свое время заткнула свою пустоту в душе именно так?

Но, кажется, на мне это не работает. Да и это к лучшему, если честно.

К дому я подхожу поздно, чувствуя злость от выпитой водки, и от мерзкой погоды с ледяным порывистым ветром. Худший вечер, от которого не спрятаться даже в теплом доме, потому что дыра в груди достигает колоссальных размеров, и болит даже острее, чем в первый день.

Кажется, в психологии это называется осознание? Черт его знает, никогда не шарил за все эти штуки.

- Привет, - неожиданно слышу знакомый, тихий голос слева от подъезда.

Резко разворачиваюсь, утыкаясь взглядом в Софу, которая делает шаг ко мне, и плотнее кутается в пушистую бежевую куртку. Она с какой-то решительностью смотрит на меня, не говоря больше ни слова, словно это я что-то должен сказать ей.

- Почему ты здесь? – вырывается гораздо грубее, чем хотелось бы, но мне сейчас не до того, чтоб контролировать свой тон.

Не хочу никого видеть. Больше всего тянет остаться одному, и нырнуть в собственное состояние, чтобы хоть немного разобраться в себе. Это слишком сложно – общаться сейчас с кем-то, и тем более с девушкой, от которой ни разу не веет скорбью.

С Софой я развлекался. И ее губы, взгляды, запах – все ассоциируется с нашим временем бесконечных препирательств и улыбок. А это совсем не то, что мне нужно сейчас.

- Ты не брал трубку… - Выдыхает она, явно не ожидавшая такого тона при встрече.

Не брал. И смски не читал – хоть Софа отправила их с десяток за эти два дня. Я вообще, блять, не хотел ни с кем контактировать, да и не до того было, но девушке, кажется, это невдомек.

- А должен был?

На этот раз выходит гораздо спокойнее, но сам смысл слов, кажется, ранит Софу намного сильнее. Я морщусь, потому что мне не нравится быть причиной ее боли – но сейчас я не способен не то что утешить – даже просто нормально общаться и находиться рядом. Ну нет у меня ресурса на это! И как же бесит, что Софа тут…

- Я… Нам надо поговорить.

- Мне не надо, - трачу последние усилия на три слова, и пытаюсь обойти ее, чтобы зайти в подъезд.

- Роб! – порыв ветра сдувает ее волосы, и Софа руками старается убрать их с лица, почти с отчаянием глядя на меня, и не давая пройти, - я думала, между нами… Это все из-за нее, да? У тебя кто-то появился, и ты просто решил забыть меня… Скажи просто так, как есть! Я знаю, что ты не один, но хочу услышать правду…

Что?!

Я с минуту еще тупо стою, глядя на девушку, что дрожит на ветру, и пытаясь взять в толк ее слова. У меня кто-то есть? Это она о…

- Ты про Ольгу, что ли? – особо не думая, на автомате спрашиваю я, и Софа буквально застывает, даже забывая дышать.

Смотрит так, будто я сейчас медленно-медленно кручу ножом ей где-то под сердцем. Так, словно тысячи самых страшных предательств объединились в одной моей случайно брошенной фразе, и теперь один за другим летят в нее, Софу, а у той нет никаких щитов против них.

Я знаю, смутно понимаю, как все это выглядит.

Но я реально не хочу даже пытаться тут сейчас разбираться.

- Почему? – очень тонко и тихо шевелит губами Софа, и делает шаг назад, - мы же обещали друг другу…

- Уймись, - прошу, отводя глаза, потому что не способен больше наблюдать это несчастное создание, - я обещал тебе секс, он у нас был. Что еще? Ты звонила для того, чтобы обвинить меня, хоть мы и никто друг другу.

- Мы не никто!

- Не устраивай детский сад. Сама захотела взрослых игр – так получай, на здоровье. Я блять сразу сказал, что между нами ничего серьезного не будет. А ты устроила не пойми что, еще и пришла сюда, хоть я и просил соблюдать осторожность!

Я чувствую, что перебарщиваю, но настолько срать и нет сил, что забиваю на это. Просто позволяю самому себе спустить курок – и вылить на Софу то, что совсем ей не предназначено.

- Отец на работе, а я не могла больше ждать, и не знать правду! Ты... ты действительно с другой? Почему не сказал?