Сердце ангела - Хортсберг Вильям. Страница 44

Выйдя из здания, Эпифани и Круземарк направились к Пятьдесят седьмой улице. Я двигался прогулочным шагом по противоположной стороне авеню, держась вровень с ними. На углу Маргарет Круземарк простилась с Эпифани, нежно поцеловав ее в щеку, как тетушки, прощающаяся с любимой племянницей.

Когда зажегся зеленый свет, Эпифани двинулась в мою сторону, через Седьмую авеню. Маргарет Круземарк, лихорадочно размахивая рукой, пыталась поймать такси. Я подозвал к тротуару новенький “кэб” с включенным индикатором на крыше и влез внутрь прежде, чем меня заметила Эпифани.

— Куда едем, мистер? — осведомился круглолицый таксист.

— Хочешь получить пару долларов сверх счетчика?

— А что надо делать?

— Проследить за машиной. Остановись-ка на минуту у “Русской чайной”.

Он сделал, как я просил, и повернулся, чтобы посмотреть на мои документы. Я позволил ему взглянуть на “жетон”, пришпиленный к бумажнику, и сказал:

— Видишь даму в твидовом пальто? Она садится в тачку возле Карнеги-холла? Не упусти ее.

— Это пара пустяков.

Указанное такси резко развернулось на Пятьдесят седьмой улице и двинулось обратно по Седьмой авеню. Нам удалось повторить маневр, не привлекая к себе внимания, и мы тронули следом, держась за полквартала от них. Круглолицый поймал мой взгляд в зеркальце и улыбнулся:

— Ты обещал пятерку, парень, верно?

— Пятерку и получишь, если тебя не заметят.

— Я в своем деле дока.

Мы проехали по Седьмой до Таймс-сквер, мимо моей конторы, и тут первое такси свернуло налево и помчалось по Сорок второй улице. Искусно маневрируя в потоке машин, мы не отрывались от них, но старались держаться на расстоянии, чтобы не вызвать подозрений; один раз, видя, что мы отстаем, таксист газанул и проскочил на красный у Пятой авеню.

Два квартала между Пятой и Центральным вокзалом были забиты машинами, и движение резко замедлилось.

— Видел бы ты это местечко вчера, — извиняющимся тоном произнес таксист. — Тут был парад в честь Святого Пэдди [26] . Заварили кашу на весь день…

Такси Маргарет Круземарк снова повернуло к центру на Лексингтон-авеню, и я заметил, как оно останавливается у Крайслер-Билдинг. На его крыше вспыхнул индикатор “свободен”. Дама вылезла.

— Останови-ка здесь, — попросил я, и шофер подъехал к Чейнин-Билдинг. На счетчике набежало полтора доллара. Я протянул ему семь: он отработал эти монеты до единого цента.

Я зашагал через Лексингтон-авеню. Первая машина уже испарилась, — как и Маргарет Круземарк. Но это не имело значения. Я знал, куда она направляется. Пройдя через вращающиеся двери и очутившись в вестибюле, отделанном мрамором и хромом, я сверился с указателем и обнаружил, что компания “Круземарк Маритайм, Инк.” находится на сорок пятом этаже.

Я уже выходил из лифта, когда сообразил, что мне нельзя встречаться с Круземарками. Сейчас они с легкостью могли побить все мои козыри. Дочь выяснила, что я разыскиваю Джонни Фаворита, и помчалась прямо к папаше. Очевидно, то, что Маргарет хотела ему сообщить, было очень важным, и она не решилась доверить это телефону. Я немало бы дал за то, чтобы услышать их дружескую беседу за семейным стадом, и в эту минуту — о, счастье! — заметил мойщика окон, собирающегося приступить к работе.

Он был лысый, пожилой, со вдавленным носом, какой бывает у боксеров. Мойщик шел по блестящему коридору, фальшиво насвистывая прошлогодний шлягер “Птичник”. На нем был зеленый комбинезон, а крепления страховочного пояса болтались позади, напоминая пару расстегнутых подтяжек.

— Минутку, приятель! — позвал я, и он, оборвав мелодию, замер со сложенными в трубочку — будто в ожидании поцелуя — губами. — Держу пари, ты не сможешь сказать мне, чей портрет находится на пятидесятидолларовой бумажке.

— А в чем дело? Это что, телепередача “Откровенная камера”?

— Ни в коем случае. Просто я держу пари, что ты не знаешь, чье лицо изображено на полтиннике.

— Ну ладно, умник: это Томас Джефферсон.

— Ты ошибся.

— Да неужели?.. Ну и что с того?

Вытащив бумажник, я извлек из него сложенную полусотенную, которую ношу при себе на крайний случай, например — для непредвиденной взятки, и поднял так, чтобы он увидел ее достоинство.

— Мне показалось, тебе захочется глянуть на счастливчика-президента.

Мойщик окон кашлянул и моргнул.

— Ты что, чокнутый, или как?

— Сколько тебе платят? — продолжал я. — Не стесняйся, выкладывай. Надеюсь, это не секрет?

— Четыре пятьдесят в час, благодаря профсоюзу.

— А не слабо сделать в десять раз больше? Благодаря мне?

— Ну ты даешь! А что я должен сделать за эти бабки?

— Дай мне на часок свой костюм и прогуляйся. Спустись вниз и купи себе пива.

Он почесал макушку, словно она нуждалась в дополнительной полировке.

— Сдается, ты все же чокнутый. — В голосе его слышалось явное восхищение.

— А тебе не все равно? Мне всего-то и нужно — твоя упряжь и никаких вопросов. Сделаешь полсотни, посидев часок на своей заднице. Ну как, согласен?

— Идет. Заметано, приятель. Если хочешь выложить бабки — я беру.

— Вот и умница.

Мойщик окон кивком позвал меня за собой и отвел в конец коридора, к узкой дверце рядом с пожарным выходом. Это был шкафчик для обслуживающего персонала.

— Оставишь мое барахло здесь, когда закончишь, — сказал он, расстегивая пояс страховки и стягивая грязный комбинезон.

Я повесил свое пальто и пиджак на ручку швабры и натянул комбинезон. Он был грязный, со слабым запахом аммиака — просто как пижама после оргии.

— Галстук лучше сними, — предупредил он, — не то они подумают, что ты баллотируешься в местное самоуправление.

Я сунул галстук в карман пальто и попросил его показать, как пользоваться упряжью. Это оказалось делом довольно простым.

— Ты ведь не собираешься вылезать наружу? — спросил он.

— Смеешься? Я всего лишь хочу подшутить над знакомой дамой. Она секретарша на этом этаже.

— Ну и на здоровье, — заметил мойщик. — Только оставь барахло в шкафу.

Я сунул сложенный полтинник в нагрудный карман его рубашки.