Дело всей жизни (СИ) - "Веллет". Страница 169

Если Хэйтем и заметил, то никак на это не среагировал. Шэй видел, что любовник тяжело дышит, закрывая глаза рукой, и шире раздвигает ноги, будто приглашая. Но Шэя приглашать не требовалось, его ограничивала только необходимость подготовиться получше, чтобы не причинить боли, и почти сразу подался вперед. Ногу любовника он так и держал на левом плече, а потому оказался в удачной позиции, едва опустился сверху.

Хэйтем легко подстроился, выгнулся навстречу… Шэй едва ли был способен думать головой, когда надавил на растянутые мышцы и почти без сопротивления вошел. Тело любовника принимало его легко, но Шэй изо всех сил старался не спешить. Он прикусывал губу до тех пор, пока не ощутил, что прижимается бедрами к ягодицам.

Хэйтем запрокинул голову, хрипло перевел дыхание и приоткрыл глаза. Шэй сверху видел затуманенный взгляд, раскрытые пересохшие губы, и от этого по спине сразу пробежали мурашки. Шэй прижал его за плечо, вызвав тяжелый вздох, и пару раз на качнулся, с каждым толчком набирая и силу, и ритм.

Чувствовал, как крепко Хэйтем прижимает его к себе ногой, но у него уже и мысли не было останавливаться. Хэйтем вздыхал и едва слышно постанывал, а потом и сжал зубы, не позволяя звукам прорываться. Сейчас Шэй уже не думал о том, честно это или нечестно, и даже не вспоминал о том, что может вернуться Коннор. Он только смотрел в лицо любовника, едва заметно искаженное — уж точно не от боли, — и набирал темп. Уже не щадил, и Хэйтем сорвался сначала на один стон, а потом и на частые ритмичные звуки, не слишком громкие, но чертовски чувственные.

Шэй провел ладонью по его груди и с легким, почти сразу забывшимся смущением вдруг понял, что даже не ласкал любовника. Целовал — да, а потом почти сразу овладел, не размениваясь на что-либо еще. Это было упущением, но Шэй умел исправлять свои ошибки, а потому, не останавливаясь, не прерываясь и не сбиваясь, положил ладонь на член Хэйтема.

Хэйтем дернулся и подался навстречу. Он выдохнул с каким-то остервенелым отчаянием и притянул к себе за шею. И поцеловал — откровенно и горячо, хотя было не слишком удобно.

Но даже это Шэя уже не волновало. Он позволял себя целовать и сомкнул пальцы на твердой плоти, почти сразу ощутив, что любовник слабеет под ним. Поцелуй прервался с влажным звуком, и Хэйтем вновь откинулся на подушки.

Сознание уже скрывалось за мутной пеленой, как вечернее небо за облаками, но Шэй еще успел ощутить, как Хэйтем вздрагивает и замирает, железной хваткой впиваясь в плечо. Это было последним перед тем, как Шэй, приостановившись на миг, вошел в него рывком и с хриплым стоном кончил.

Смутно чувствовал, как с плеча соскользнула чужая голень, и осторожно пошевелился, освобождая любовника. И вытянулся рядом с Хэйтемом, пока тот возился и чем-то шуршал. Позже шуршать перестал и лениво бросил:

— В общей комнате есть буфет, в буфете — корзинка для рукоделия. Думаю, от хозяев не убудет от одной нитки, так что возьмешь иглу и пришьешь пуговицу на место. Здесь, как и на «Морриган», никаких Дороти и Март нет.

— На «Морриган» есть юнга, — вздохнул Шэй, но спорить не стал. — Ладно, пришью. Надеюсь, тебе важно практическое применение, а не красота, потому что шью я так себе.

На словах о красоте вспомнилось что-то такое, и Шэй открыл глаза. И увидел, как любовник пытается собрать растрепавшиеся волосы. Почувствовав взгляд, мистер Кенуэй пробормотал:

— Моя расческа в сумке, далеко. А твоя?

— А моя — вот, — Шэй продемонстрировал растопыренную пятерню. — Тебе не понравится.

Хэйтем нахмурился и даже приостановился:

— Ты хочешь сказать, что собираясь на французские балы, ты тоже пользовался ею?

— Нет, — мистер Кормак усмехнулся. — Вообще-то у меня и нормальная есть… где-то в каюте осталась.

— Тогда понятно, почему ты предпочитаешь таскать мою, — заключил мистер Кенуэй.

Шэй нетерпеливо отмахнулся:

— Черт с ней, с расческой. Есть куда более важные вопросы. Ты сказал что-то о том, что считаешь меня красивым мужчиной. Почему ты не сказал этого двадцать лет назад? Ну, или хотя бы десять? Тогда это более соответствовало реальности.

Хэйтем усмехнулся и встряхнул волосами, так их и не собрав:

— Если бы я сказал тебе это тогда, ты бы много о себе возомнил. То есть еще больше, чем есть. Где моя лента?

— Наверное, среди подушек осталась, — рассеянно отозвался Шэй. — Я не брал. Значит, ты и тогда считал меня красивым… Что ж, лучше поздно, чем никогда.

Хэйтем отвечать не стал, опустился на локоть и пошарил по кровати. Ленту он действительно выудил, но его это очевидно не удовлетворило, потому что он продолжил ощупывать подушки и наконец извлек из них и пузырек с маслом, и книгу. На обложке остались жирные пятна.

— Так, — голос мистера Кенуэя не предвещал ничего хорошего.

Шэй с досадой подумал, что, видно, все-таки пузырек закрылся неплотно, и что-то просочилось. Но до него ли было?

— Ты сам говорил, что не слишком интересное чтение, — превентивно заявил мистер Кормак.

— Это не значит, что нужно демонстративно подчеркивать, что ты на эту книгу клал, — раздраженно бросил Хэйтем. — В сумку убирать не буду, придется оставить здесь. Хотя что-то мне подсказывает, что в этом доме ничего художественнее векселей не читают.

Шэй закатил глаза и отвернулся. Взгляд упал на окно, и только теперь он увидел, что золотые краски погасли, а небо окончательно затянулось, из-за чего сумерки выглядели темнее и мрачнее. Нужно было вставать, пока не притащился Коннор. С добычей или без, но он обязательно появится в доме, так что следовало как минимум натянуть портки.

Хэйтем проследил за взглядом и явно пришел к тем же выводам, поскольку небрежно стянул волосы и, едва уловимо морщась, натянул штаны с оторванной пуговицей.

Шэй тоже оделся кое-как, в то же, в чем и был, сочтя, что запас чистых рубашек, любовно выстиранных руками Дороти, и без того исчезает слишком быстро — одна после купания сохла на веревочке во дворе, вторая выглядела так, словно за нее кто-то дрался.

— Полагаю, нам следует убрать эту дрянь со стола, — вдруг заметил Хэйтем. — Это и горячим было мало съедобно, а холодным, наверное, вообще не годится к употреблению.

— Пусть остается, — мстительно бросил Шэй. — Тогда, возможно, завтра нам приготовят что-то более съедобное.

— Тогда хотя бы тарелки, — сдался мистер Кенуэй. — Класть обратно в общую посуду — отвратительно.

— Есть идея, — мистер Кормак улыбнулся. — Сам займусь.

Идея действительно мелькнула. Шэй так же босиком прошлепал в столовую-гостиную-кухню и старательно сгреб остатки неудачного обеда в одну миску. «Дрянь», — метко охарактеризовал варево Хэйтем, и сейчас это слово подходило как нельзя лучше. Шэй с трудом справился с вязкой и липкой дрянью и, выглянув на крыльцо, шагнул на землю. Вечерело, вытоптанная земля была уже прохладной, и Шэй чувствовал каждый шаг. Впрочем, и без того идти приходилось с опаской.

Псина, учуяв одного из чужаков, встрепенулась и загремела цепью, поднимаясь на мощные лапы. Шэй сделал еще один шаг — и услышал глухое ворчание.

— Тише, тише, — с успокаивающими интонациями протянул он. — Я тебе пожрать принес. Ты-то, наверное, к хозяйской стряпне привык? Вот тебе еще целая миска.

Ворчать здоровенный кобель перестал, на миску посматривал заинтересованно, но вся его поза оставалась напряженной — лапы расставлены, хвост опущен. Шэй медленно подошел и плавным движением поставил миску с варевом перед квадратной клыкастой мордой.

Псина принюхалась и, покосившись на Шэя, начала, чавкая, жрать. Хвост уже не выглядел таким напряженным, да и обстановка явно немного разрядилась.

Шэй начал отступать, и тут, словно из ниоткуда, рядом возникла чья-то тень. Развернулся мистер Кормак машинально, хотя никакого оружия у него с собой не было.

— Это же я, Шэй, — раздался укоризненный голос Коннора, а мигом позже Шэй узнал и фигуру, и косичку.

За плечом у Коннора был мешок, и по объему и весу было видно, что не пустой. В сгустившихся сумерках цвет мешка оценить удавалось с трудом, и Шэй не мог сказать, есть ли на мешке пятна крови.