Дело всей жизни (СИ) - "Веллет". Страница 327

— Неужели нет никого, кто бы мог подхватить упавшее знамя? — Шэй повернулся к любовнику.

— Нет, — ясно проговорил Хэйтем. — Вашингтон умеет не выпускать из рук инициативы, и Чарльз Ли — отличный пример. Я не осуждаю Вашингтона за это, стремление очернить противника вполне разумно. Но к этому неплохо бы позаботиться не только о чужой репутации, но и о своей. Он политик, и это заставляет меня надеяться, что предводитель страны из него получится лучше, чем предводитель армии. Пойдем в кровать, Шэй. Я планировал провести этот вечер более приятно, но… извини.

— Чего уж там, мне тоже тошно, — Шэй встал, запер окно и задул свечу.

В спальне было темно и тихо, но Шэй нащупал, что хотел, раньше, чем мистер Кенуэй зажег свет. Мягкая шерсть согрела пальцы, и мистер Кормак негромко проговорил:

— Пойду отнесу Коннору Рохвако. Ему не помешает хороший сон.

— Иди, — по голосу было слышно, что Хэйтем улыбается. — Если он уже спит, погаси свечу.

Коннор не спал, но, кажется, был уже близок к этому. Свеча на тумбочке была зажжена, рядом с ней лежали пистолеты и наручи со скрытыми клинками, а лук был устроен с упором в шкаф. Сам Коннор с уже распущенными волосами и в расстегнутой рубашке полулежал в постели. Шэй сделал вид, что не замечает потеков его на щеках и опухших век, подошел ближе и плюхнул игрушечного волка на тумбочку:

— Чтобы тебе снились хорошие сны.

— Спасибо, — Коннор вытер нос, но с бутылкой не расстался. — Может, Анэдэхи приснится. У нас это называется «одиннонк».

— И что это значит? — Шэй улыбнулся и присел на край кровати.

— М-м-м… — Коннор явно напрягся, пытаясь собрать мысли воедино. — Это то, что ты хочешь, чтобы приснилось — и оно тебе снится. Чаще всего — человек, но может быть и вещь, и событие. Но человек — достойнее, потому что желать вещей или достижений — не очень достойно. Их нужно добиваться, а не мечтать. Самый близкий перевод одиннонк — тайное желание души.

— Вот как? — Шэй склонил голову набок. — Тайное?

— Да сам не знаю, — Коннор завозился, выпростал свободную руку из-под одеяла и забрал Рохвако, усадив того себе на бедро и погладив по шкурке. — Я получил от Анэдэхи два письма. В первом она писала… много. Она не очень хорошо пишет, часто ошибается, но это показалось мне… милым. Писала, чего добился ее отряд и как обстоят дела в деревнях. А второе письмо… Оно совсем короткое, Шэй. И было видно, что она плакала, когда писала, буквы кое-где расплываются. Наверное, поэтому Раксота сразу позаботился о том, чтобы переслать. И это… странно.

— Что именно? — мистер Кормак не понимал. — То, что Ахиллес о тебе позаботился?

— Н-нет, — запинаясь, ляпнул Коннор. — Понимаешь, она же воин. Мне странно представить, что она писала — и плакала.

— Ты ей ответил? — подумав, уточнил Шэй. — Или только собираешься?

— Я думаю, что я приеду к ней, — Коннор булькнул бутылкой, отпил и выдохнул. — Это нужно. И даже если онейда будут враждебны ко мне… а они будут… Надеюсь, сумею объяснить, что боль, которую мы чувствуем — общая.

— Ты уверен, что можешь оставить дела? — осторожно спросил мистер Кормак.

— Надеюсь, — сын пожал плечами. — Скоро в Нью-Йорк вернутся мои ребята… Ну, чтобы вам с отцом не было скучно. Мне в любом случае нужно в Дэвенпорт. Как говорят, горчица хороша к обеду, а не после него, так что отправить снабжение нужно как можно скорее. От Дэвенпорта до моей деревни не так уж далеко, а оттуда можно добраться и до деревни Анэдэхи.

— Тогда тебе нужно отдохнуть, — Шэй поглядел на то, как Коннор держит в одной руке бутылку, а в другой — Рохвако, и не удержался. — Завтра проснешься к обеду.

— Да и пусть, — Коннор отмахнулся, еще раз булькнув бутылкой. — Шэй, одолжишь мне завтра пять фунтов? Мне надо будет купить неплохую лошадь, а денег я с собой не взял. Как прочитал, так сразу к вам помчался.

— Деньги-то без проблем, а сменное белье тебе вообще не нужно? — усмехнулся мистер Кормак.

— Пять фунтов и пару рубашек, — сразу поправился сын.

— И расческу? — улыбнулся Шэй.

— И расческу, — задумчиво кивнул Коннор. — В этой комнате, кажется, раньше была расческа, но я не помню, куда ее дел. Может, увез? Хотя вроде нет… Знаешь, Шэй, мне так странно. Что я могу выспаться чуть ли не в тамплиерском штабе.

— Ты в этом тамплиерском штабе десять лет прожил, — усмехнулся Шэй. — А потом, если что случилось — сюда в окно влезаешь, и тебе тут подают пироги и виски.

— Ну, если что случится, вы с отцом тоже можете обратиться за помощью к моим ребятам, — пожал плечами Коннор и снова отпил. — Вы же про них знаете. И они про вас знают.

— А что они знают про нас? — поинтересовался Шэй. — Ну, кроме того, что мы тамплиеры?

— Всё, — просто ответил Коннор. — Кроме личного, конечно. Об этом я никому не говорил. Если кто и догадывается… Но у меня пока никто не рисковал об этом спрашивать. Даже Добби.

— Буду иметь в виду, — фыркнул Шэй. — А твои ребята так легко это восприняли?

— Так они же восприняли это от меня, — возразил Коннор. — И вообще, знаешь, ничто не истинно, все дозволено.

— О, ну всё, тебе точно пора спать, — тихо рассмеялся Шэй. — А вообще странно от тебя это слышать. Живой пример, как широко толкуется Кредо.

— Ну да, — Коннор сонно сполз вниз по подушке. — Прости, я, кажется, уже засыпаю.

Шэй поднялся, забрал у него из рук бутылку и дождался, пока сын устроится и ляжет. В свете свечи было видно, как в разрезе расстегнутого ворота, кроме неизменного «ожерелья охотника», мелькнул и серебряный ассасинский символ — подарок мисс Скотт, побрякушка Эдварда Кенуэя. Коннору всегда нравилось таскать на себе кучу украшений…

Рохвако Коннор обратно на тумбочку сажать не стал, положил себе под бок. И совсем уже заплетающимся языком произнес:

— Спокойной ночи, Шэй. И отцу тоже, если он еще не спит.

— Конечно, не спит, — мистер Кормак поплотнее укрыл сына покрывалом. — Я передам.

========== 3 декабря 1779, Морристаун, Нью-Джерси ==========

— По-моему, мы заблудились, — уныло выдохнул Шэй вместе с облачком пара.

— По-моему, мы опоздаем, — скептически поддержал его Хэйтем. — Но одно я знаю точно: озера остались позади, а значит, нам наверх, — он махнул рукой в нужном направлении.

Начинало темнеть. Склон был крутым, а еще в лесах раздавались подозрительные звуки, и вроде бы кто-то выл. Шэй догадывался, кто. Рохвакор, черт бы их побрал.

— Интересно, как сюда остальные добираются, — буркнул Шэй и пнул уставшего коня. — Шевелись. Раньше доедем — раньше отдохнем.

Хэйтем вскоре вырвался вперед, хотя назвать это вялое передвижение гордым словом «вырвался» было трудно. Шэй прижал к груди озябшую руку в перчатке, удерживая поводья второй, и подумал, что в китобойных рукавицах было бы получше.

Зима в этом году наступила быстро и рано, да еще оказалась суровой и многоснежной. Дули крепкие ветра, как в северной Атлантике, превращая снегопады в метели и вьюги. Лошади тяжело преодолевали заносы на едва угадывающейся дороге, и Шэй уже сомневался, что под этими заносами, собственно, есть дорога.

Правда, вскоре убедился. Едва склон стал более пологим, в вечерних сумерках блеснул яркий огонек, и Шэй невольно направил коня в его сторону. Бедная животина сразу провалилась по брюхо и жалобно заржала. Мистер Кенуэй, который с дороги не сворачивал, притормозил, обернулся и укоризненно проговорил:

— Если бы я желал приобрести мерина, взял бы мерина.

Шэй с усилием выправил коня на дорогу и отозвался:

— Я в ледяных водах плавал — и ничего.

— Нашел, чем гордиться, — фыркнул Хэйтем. — Надеюсь, это и есть особняк Форд, потому что если нет…

— Если нет, наши кони сдохнут прямо там, чтобы дальше не идти, — угрюмо предрек Шэй и сжал конские бока. — Что-то нам этот званый ужин уже заранее боком выходит.

— И это еще учитывая, что нам там не все будут рады, — в тон добавил мистер Кенуэй. — Я получил приглашение от французской стороны, но, думаю, Вашингтон не обрадуется, увидев меня.