Путь в рай (СИ) - Дори Джон. Страница 11

Посмотрев на слугу, одетого тоже в серое и тёмно-синее, на его длинную жилетку, Амад плюнул и напялил своё, старое.

Сарисс хмыкнул, но вроде одобрительно.

За столом хозяйки не было, зато давешние мужчины были нынче оживлённы и разговорчивы. Пока Амад уплетал плов с изюмом и нутом, выискивая среди жёлтого риса торчащие хвостики чеснока, они завели высокоучёную беседу.

— Из пяти скандх состоит всё видимое и невидимое! — возгласил седобородый.

— Из атомов! Из атомов! — перебил его другой почтенный мудрец.

— Всё видимое состоит из электромагнитных волн, а невидимое — это просто их отсутствие! — пренебрежительно бросил молодой шахин.

Амад отмахнулся от глупостей, а Сариссу, наоборот, очень понравилась беседа, и он залопотал что-то о точке сборки кольца, которая видима, но которой не существует.

Амад, облизав жирные от плова пальцы, попробовав мягкий белый сыр, щербет с орехами, съев похожий на нежную попку абрикос, почувствовал необходимость выйти.

Вопросы видимости и невидимости волновали его в сугубо прикладном смысле: надо было найти удобное местечко, но так, чтобы тебя из дому не было видно.

Не успел он оросить Сад Жизни, пристроившись к пальме, как его поймал слуга и со всем почтением потащил куда-то. Амад мог бы отбиться, но любопытство возобладало.

Как выяснилось, слуга вёл его в беседку.

Беседка была замечательная. Она стояла над потоком воды, была украшена цветами и колокольчиками, которые премило перезванивались под дуновением ветерка. Но ему сейчас было нужно нечто другое: неприметный кустик. Но слуга настойчиво тянул его внутрь. Амад со вздохом покорился.

Внутри всё было тоже очень красиво, да вот беда — роскошный резной трон оказался испорчен. Прямо посреди сиденья зияла большая дыра.

— Это не я, уважаемый! Я сюда не входил! — решительно заявил Амад.

Но слуга недвусмысленно дал понять назначение трона. Ах вот оно что! Но делать свои дела в одном и том же месте — верх бескультурья! Эх, глупая женщина, — колокольчиков понавесила, а от вони как избавиться — не подумала. Впрочем, дурного запаха не было. Колдовство? Ловушка?

Амад опасливо склонился над отверстием — вдруг да выскочит какой джинн? Но из темноты доносился плеск и журчание, пахло холодом и сыростью. Вода! Проточная вода! Ну и ловкачи эти мудрецы! Учёный народ! Как здорово придумали!

Уладив свои дела и поохав ещё раз над замечательным устройством, он с лёгким сердцем отправился погулять. В жизни не видел такой красоты! Если это не рай, то очень, очень близко! А может, всё-таки рай?

Сад Жизни удивлял его на каждом шагу.

Никогда прежде он не видел столько зелени и воды. Он шёл и вертел головой, до мелькания световых пятен, потом стал вертеться целиком, потому что тогда он видел и чувствовал больше.

Вот на лужайке под ивами расхаживают большие синие куры, таская за собой пучки огромных расписных хвостов. Амад узнал их по описанию: в Таре много рассказывали о дивных павлинах, живущих в саду у Сурхан-Саяды (чтоб его!).

А ведь дома, в Таре, он не очень верил в этих самых павлинов. Но вот один из них заорал, и Амад убедился — точно он, такие же отвратительные крики раздавались из-за стен ханского дворца. Так вот они какие — павлины! Красивущие! Но горластые.

Увидел он и розовых длинноногих цапель посреди пруда. Они стояли, стыдливо поджав ногу, отражались в чёрной воде, и когда одна из них распахнула широкие, полные алого света крылья, Амад рассмеялся от внезапного счастья и захлопал в ладоши.

Звуки не спугнули птиц — те не знали страха.

Возле другого пруда он просидел довольно долго. Там на поверхности лежали большие зелёные листья и между ними торчали огромные бело-розовые цветы, в серединке каждого цветка вроде что-то светилось.

Но Амада заинтересовали не они: в пруду обитали маленькие дэвы.

Дэвы — прозрачно-красные, с золотыми отсветами, висели в чистой воде, едва шевеля чудесными хвостами и крыльями. Маленькие круглые тела сверкали на свету и отливали перламутром. Наверное, эти дэвы — духи жемчуга, вон его сколько на боках! Маленькие нахалы обложились сотнями жемчужин!

Но едва Амад полез в воду — поймать хоть одного, юркие духи разбежались. Тогда он сел ждать, когда дэвы выйдут на берег. Но хитрые твари не спешили, наблюдая за Амадом из-под больших круглых листьев.

Он окликнул проходившего мимо слугу.

— Эй, уважаемый, кто тут живёт? — Амад указал на пруд.

— Рыбы, господин.

«Господин!» То-то же! А одел бы присланную коварной рани одежду, позарившись на новизну и прочность, потерял бы в чести.

— Как поют эти рыбы? Красиво? — поинтересовался он, помня о павлинах.

Слуга вытаращил глаза, но ответил:

— Рыбы не поют, господин. Они молчат.

— Угу. А когда они выходят на берег?

— Никогда, добрый господин. Они живут только в воде.

Амад кинул прощальный взгляд на недосягаемых рыб — те всё так же мерно обмахивались вуалями хвостов и таращили глупые глаза.

Да, нету в мире совершенства!

Скажи слуга, что этих рыбок называют золотыми, — проторчал бы Амад у пруда весь день в надежде поймать такую — ну хотя бы одну!

А так — повздыхал да пошёл дальше.

Глава 13. Скала Мудреца

Скала открылась сразу — вся. Ещё минуту назад её скрывали густые кроны, как вдруг они расступились, и внезапно стал громким грохот и шум водопадов, поднялся и упёрся в небо каменный исполинский столб. Закручивался у его подножия ручей, сверкали радуги, брызгала и пенилась вода, а Амад стоял на обрыве тропинки, словно на краю мира, и не мог ни оторвать глаз, ни объять видимое.

Бесценная влага падала с высоты, разбиваясь на мириады частиц, сияла радужными переливами — в своём избытке зрелище было почти оскорбительным для Амада, знающего цену каждой капле. И вот — льётся нескончаемый невозможный поток!

Потом что-то привлекло его внимание к самой скале. Он присмотрелся. Кладка! Да это же стены! Вот, прямо перед ним, и вон там, и выше, и ещё! Да тут… Тут они повсюду!

Что это? Скала, сложенная из домов, спрессованных от времени, или строения, прилепившиеся, вгрызшиеся в скалу?

Стены, которые видел Амад, частью были сложены из тонких, стёршихся от времени кирпичей, частью из каменных обтёсанных блоков, то небольших, то огромных. Местами на них уцелела штукатурка, но чаще — нет, иногда и сама стена обваливалась россыпью камней, но как бы то ни было, стены эти ярус за ярусом громоздились, поднимаясь всё выше и выше. Среди них глаз стал различать лестницы, арочные проходы, балконы, дворики над бездной, дверные проёмы без дверей, провалившиеся крыши. Всё это лепилось к скале, теснилось одно над другим, карабкалось и поднималось вверх.

Целый город, построенный ввысь!

Амад видел и двух- и трёхэтажные дома — но здесь этажей была сотня!

Всё это различалось не сразу: строенья скрывала и скрадывала буйная растительность. Громадные зелёные купы висели над уступами балконов, травой зарастали стены, проламывались плиты. На террасах росли деревья, каменные блоки устилал мох, по колоннам взбирались вьюны, через провалы тянулись бородатые мосты лишайников. По всей высоте лианы, как напряжённые жилы, рвались, карабкались всё выше и выше, чтобы на новом месте выбросить новые гроздья соцветий.

Потом он различил статуи.

Как оказалось, они были повсюду. Они лежали, стояли, держали что-то в обломанных руках, играли на разбитых инструментах, грозили кому-то рассыпавшимся оружием, затекали плесенью, их медные головы покрывались патиной, иногда полностью погребённые молодой порослью.

Он разглядел огромное каменное ухо, всё остальное лицо скрыла сплошная стена плюща, но ему показалось, что там — улыбка. Человеческая ли? Он не знал.

Деревья с высокими стволами теснились на склонах, прорастали в пустых домах, во двориках, давно не слышавших людского голоса. Между их стволами сквозь листву били мощные солнечные лучи, целые снопы света, в которых курилась дымка, и вверху чем выше, тем больше она насыщалась светом — до нестерпимого блеска, до сияющего божества.