Путь в рай (СИ) - Дори Джон. Страница 20

Амад на всякий случай поклонился — к пожилой женщине проявить уважение не грех.

До конца разговора вдова не сдвинулась с места. Только на оглядку управляющего кивнула.

Тогда тот дал работу — отправил Амада в сад, чистить арыки. Работа не слишком тяжёлая, проводи себе мотыгой канавки к деревьям да порыхли землю у приствольного круга. Возился с этим Амад весь день, от работы не отлынивал, в обед не засиживался. На галерее дома время от времени появлялась всё та же укутанная в чарши фигура, и Амад мысленно похвалил вдову — правильная женщина, не выставляет лица. Глаза видны, и ладно. Хотя он и к глазам её не присматривался. Что он, женщин не видел, что ли?

День закончился, и Амад вернулся в лагерь Генти, полный впечатлений. Медная монетка прибыла в его поясе, и он радовался ей, как сорока.

Сарисс слушал вполуха.

Наконец, и он поделился кое-чем:

— Здесь море. Недалеко. Две недели пути.

— Мо-оре? — округлил глаза Амад.

— Да. Настоящее море. Там город. Бааль-Белек. Большой город. Туда караван пойдёт.

— Вот это да! Когда пойдёт? Мне ещё два дня поработать…

— Вот через два дня и пойдёт. Купцы пришлые и от твоей вдовы торговые люди. — Подумал и несмело добавил: — Вот бы и нам с ними.

Это была просьба. Никогда раньше Сарисс ничего не просил, а тут вот…

— Конечно! Пойдём! Вот куплю нож, и пойдём. Здорово!

Сарисс расплылся в счастливой улыбке.

* * *

Утром следующего дня управляющий направил было его к верблюдам — работа ответственная. Но вскоре опять перевёл в сад — поливать розовые кусты, из которых варили варенье. Пахли проклятые розы так, что от запаха на жаре голова раскалывалась. Уж лучше верблюжачий навоз грести!

На галерее опять появлялась вдова со служанками. Долго стояла, смотрела.

Конечно, в саду есть на что посмотреть.

В обед Амад пошёл было за лепёшкой, как и все, но был пойман местным мальчишкой:

— Пойдём, ага.

— Куда? — не понял Амад.

— В дом. Хозяйка тебя зовёт.

Не припомнив за собой ни грехов, ни упущений, Амад смело ступил на ковёр. Посмотрел на ноги. Мда… На руки. Ого!

Как будто в ответ на его мысли, возник давешний мальчик, принёс тазик и холстину. Когда Амад обтёрся, повёл его в глубь дома.

В просторной комнате был накрыт столик, за ним, напротив входа, сидела пожилая вдова.

— Обедай здесь. Я хорошо кормлю людей, но у меня еда вкуснее. Вот, смотри.

Она указала на большое блюдо плова с кусками жирной баранины, на виноград, на дышащие жаром румяные лепёшки.

Голос у вдовы был приятный, манеры скромные, Амад благодарно кивнул и отгрёб себе с краешка плова. Вкусно!

Вдова к еде, конечно, не прикасалась, стыдилась мужчины, но разговор вела.

— Знаю твою историю.

Амад чуть не поперхнулся. Да что ж такое — все тут ясновидящие, что ли?

Но она продолжила, и он отмяк: речь шла не о Таре.

— Нож хочешь купить. Хорошее желание. Правильное для мужчины.

— Красивый и недорого, — поделился он соображениями.

— Мархаб-усто всегда недорого просит за работу. Вещи его хорошие. Я покупаю.

Говорила вдова степенно и понятно. Амад совсем успокоился и скоро с удовольствием слушал её неспешный рассказ — о хозяйстве, об урожае, о набегах и обороне усадьбы. Вместе с сытным обедом тихая речь убаюкивала. Даже голова прошла.

Время пролетело незаметно, и он спохватился, когда солнце уже клонилось к закату. Напомнив женщине о своих обязательствах, бросился к управляющему: так, мол, и так, задержался не по своей вине, но тот в ответ только махнул рукой и выдал причитающийся медяк.

Амад немножко подумал и пошёл в лагерь. По пути встретился Размон, кланялся, называл Вадрин-ака, со всем уважением. Кланялись и другие, даже не Генти, а те, кого он совсем не знал. Интересно, с чего бы это?

Сарисс ужинал у Агрона, к тому ещё гости пришли, и Амад, подождав немного, лёг спать — завтра рано вставать. Завтра последний день, и уже вечером он получит свой драгоценный, необыкновенный нож!

На третий день управляющий смотрел на него задумчиво, теребил бородку и в конце концов велел идти на кухонный двор, следить за огнём под большими котлами.

Работа нетяжёлая, котлов всего два, Амад не устал совсем — знай себе ветки да кизяки подбрасывай.

Беда случилась ближе к обеду. Мальчишка, пробегавший мимо с большой миской супа-лагмана, запнулся да и выплеснул на него всё содержимое. Хорошо, что лагман был едва тёплый. Но плохо, что приготовлен он был на славу — жирный, красный, с пахучими приправами, въелся в ткань — не отдерёшь. Эх, вот незадача! Вся одежда в разноцветных пятнах: тут тебе и розовый перец, и оранжевая куркума, и зелень. Не отстирать…

Показался управляющий, посочувствовал, глядя на такое несчастье, поцокал языком.

— Ополоснись пока, прямо тут, во дворе. Вон вода, мочало. Возьми, мойся.

Амад заголился без смущения — кого стесняться? — вокруг одни мужчины — и начал оттирать сочный жир с тела.

Хороший лагман! И пахнет вкусно.

После помывки случилось удивительное: из дома прибежал мальчишка, принёс одежду — да не старую Амадову, а совсем новую! Штаны навроде тех, что он приметил на ярмарке, нет, даже ещё лучше! Ткань хоть и смотрится простой, но выделка тонкая, нить кручёная, сносу не будет, плетение такое плотное, что солнца не видно.

Рубаха тонкая, с неброской вышивкой по низу. Красиво и мужчине подходит. Жилет длинный, похож на тот, который ему ещё в Саду Жизни глянулся — единственный из подарков рани, о котором он жалел. И шарф с птицей — павлином. Глаз у павлина вышит синей и зелёной нитью.

Словом, Амад оделся во всё новое и почувствовал себя — как водится — дурак-дураком.

Но долго ему стоять без дела не дали, затормошили:

— Пойдём, господин, пойдём. Тебя в дом кличут. Минуш-апа зовёт.

Глава 25. Белый верблюд, совсем белый

Вдова встретила его, как и в прошлый раз — за накрытым столом.

Кивком предложила сесть.

— Кушай, Вадрин-джан!

Амад оглядел стол, заставленный мисками, глазированными широкими блюдами, металлическими соусничками.

Чего тут только нет!

Куриные крылышки в меду с лимоном, рис, запечённые овощи, маленькие шашлычки из арбуза и солёного сыра с кусочками лепёшки на шампуре, миндальное печенье, персики, мелкий, очень сладкий виноград, чёрный, как бархатная ночь.

После первого перекуса Амад смог отвлечься от насущного и выжидательно посмотрел на вдову. Что всё-таки происходит?

Вдова беспокойно пошевелилась, потом заговорила:

— Есть у меня к тебе разговор, Вадрин-джан.

— Говори, уважаемая.

Вдова начала издалека.

— Муж мой, господин Махрин, умер давно. Три года прошло. Я других мужчин не искала, забот и без того много. Всё хозяйство на мне. Я и при жизни мужа распоряжалась. Так уж получилось. Не подумай, Вадрин-джан, что я какая-нибудь чересчур властная или люблю на радугу поплевать*, нет. Но жить в пустыне трудно. Надо и зёрнышко склевать, и коршуна приметить.

— Так везде живут, апа.

— Да, наверно. Я мало где была. Совсем нигде. Только дома, в роду, да здесь. Я простая женщина. Многого не знаю. Прости меня.

Она понурилась, вздохнула.

Амад был уже на взводе. Что происходит? Ласковое «джан» — это как к сыну? Или…

— Можно ещё говорить?

Амад кивнул: можно. От нервов отщипнул виноградину, кинул в рот. Вкуса не почувствовал.

— Одной тяжело. Наким-ака хороший управляющий. Лучше многих. Других я гнала — плохие. А он хороший. Но только… Он чужой человек. За дом не болит, за сад не болит. Не своё — не болит. Мне бы… Вадрин-джан. — Она собралась с духом. — Хочешь быть хозяином в Яране? Мне мужем, а в усадьбе господином? Ты сильный и умный. И ты мне по сердцу. Я, конечно, старше тебя, но возьмёшь другую жену — молодую, я слова не скажу.

Женщина умолкла, видно было, что под покрывалом теребит браслет или кольцо — ткань дрожала.