Путь в рай (СИ) - Дори Джон. Страница 17
Примечания:
* Вали — наместник
* Ихшид — (сияющий) титул мага. При получении маг должен был продемонстрировать свечение тела или какой-либо его части.
* Саджак — (букв. «знамя») здесь использовано в значении «начальник крепости, комендант».
* Сердар — начальник
* Хедив — вождь, военачальник
* Наиб — сельский староста
Глава 20. Конец рассказа
Меж тем в столице разгорался скандал.
Великий Визирь, правая рука эмира, был крайне недоволен.
Чем больше он узнавал о смазливом ученичке Аль-Фатлума, тем больше убеждался, что с ним всё запутанно и мудрёно.
Маги, знавшие мальчишку, брызгали слюной и верещали о зазнавшемся юнце, о наглом спесивце, пригревшемся под крылышком Аль-Фатлума (совершенно справедливо покаранного и низвергнутого ныне!), у него только глаза красивые — тем и берёт, нахал, невежа! А сам-то он ничего особенного из себя не представляет!
Меж тем особенное было.
Неправильно сросшуюся ногу Селим-бея сломал — сам! — и срастил снова, уже правильно, всего за неделю! Селим целовал землю и отсыпал золота. Золото проклятый бессребреник раздал нищим, с согласия учителя, разумеется.
Два сапога пара!
Толстого Бахрома пытались отравить, он выжил, потому что умолил Сарисса прийти к нему. Тот вылечил пострадавшего и виновного указал: Бахром-то думал на одну из жён и уже зашил её в мешок, чтобы закопать подальше от города, где-нибудь в пустыне, но мальчишка сказал, что мужчина виноват. Черноволосый и кривой на один глаз. Бахром-ага узнал торговца Сукхара, что живёт неподалёку от кладбища и там наверняка занимается всяким непотребством; жену везти в пустыню не стал, велел честно удушить и прикопать неподалёку, ведь она как-никак была его первой женой, и достойна лечь в ногах Бахрома в мавсолее, когда сам он туда переберётся, а этого ещё долго не случится — дай-то Всевышний! В утешение себе купил толстый Бахром ещё одну жену, потому как человек он нестарый и теперь здоровый, и потребности у него… Вот, правда, с потребностями стало что-то не то, ослабление наступило, а противный ученик мага не хочет больше приходить в дом уважаемого купца. Несчастный Бахром-ага!
Но несчастный или счастливый — Бахром жив и бегает на своих двоих, не сомневайтесь! Ругает всех жён, плохо служат, говорит.
И так во всём — там вылечил, тут вправил, там указал на вора.
Велел в одном доме поставить бочку с водой у крыльца, и когда через два дня занялся было пожар, бочка очень пригодилась — едва успели обгореть резные столбики веранды, а уж огонь потушили. Вот так-то! А ведь мальчишка просто проезжал мимо!..
И чем больше Визирь Акбан размышлял обо всём, что услышал, тем более привлекательной казалась кандидатура бывшего ученика. А что нужно для перехода из учеников в маги? Ну посветит там руками, излечит что попроще, и готово — вот вам новый маг-ихшад!
Мальчик юн — очень хорошо, жизни не знает, значит, им легко управлять. Способен на многое? Отлично! Долгие годы эмиру Дашдемиру обеспечены. И ему, и его верному Визирю.
Но когда Акбан-эфенди потребовал доставить к себе юную знаменитость, то оказалось, что мальчик исчез.
Вот просто два дня назад ещё был, а сейчас нету нигде!
* * *
Счетовод Кабиль задержал караван ненадолго. Всего-то надо было отправить брату в Тар партию списанных халатов. Чего пропадать добру, когда его ещё можно продать в городе? Ждали халатов всего день, что по солончаковским меркам — очень быстро. К вечеру уже стоял во дворе крепости навьюченный ослик, из-под поклажи едва копыта были видны.
Ещё денёк прибавил к ожиданию управляющий солеварней. У него обнаружился избыток соли, которую тоже можно было продать в Таре. Он задержал выход всего на день, что тоже было немного.
Потом наиб Акиф со сломанной лодыжкой добавил денёк — а что ж, пропадать первосортному изюму, которому место только на столичном базаре? Нет, конечно. Из уважения к калеке ждали его хурджины — ох и пахучие!
И так по мелочи накопилось задержек дня на три. Ко всему тому ещё и вышел караван в неурочное время — не с раннего утра, а ближе к полудню, на припёк, и пришлось дневать среди барханов, а уж только к вечеру, когда жара отпустила, пошли в полную силу, на восток, в Тар.
Одному из аскеров, тому что посмышлёнее, было велено требовать встречи с самим Сурханом-Саяды, описать обстоятельства поимки юного прохвоста и сдать оного либо самому властителю, либо его чиновникам под расписку.
В расчёте на грозное имя правителя Тара и отправил Бободжон-бей всего двух солдат охранять небогатый караван. А какой ещё выйдет из солончаков? Соль, виноград да пленник. Солдат и так мало!
* * *
— Теперь понятно. Но всё-таки, что с этим, с Гянджуфом? Чего он хотел?
— Сообразил, кто попался саджаку. Решил, что по получении Сурхан-Саяды отправит меня обратно, в Анджар. Как ещё удобнее это сделать, если не с налоговым караваном? Я бы всё равно попал в Такаджи, но совсем иначе, официально. А ему это было не нужно. Вот и напал.
— А зачем ему ты?
Сарисс раскрыл свои невозможные глаза, сейчас они чуть не светились — столько удивления!
— Как «зачем»?
— Он хотел отдать тебя потом, за отдельную награду? Как будто он тебя спас, да?
— Какая награда ему была бы слаще самой жизни? Гянджуф имел всё. Власть, богатство, силу. Он хотел только одного — сохранить всё это навеки. Для того я и понадобился.
Сарисс умолк, задумался на несколько тяжёлых, как ртуть, мгновений, потом добавил, глядя в пустоту:
— Он забыл, что человек рождается слабым и голым. Очень слабым.
Амад почувствовал, как по спине ползут мурашки.
— А что с ним теперь?
Молчание. Потом медленно, через силу, проталкивая слова сквозь гортань:
— Он лежит… Лежит на боку…
Это было так страшно, что Амад примолк. Страшно. Но и пожалеть Гянджуфа нельзя — из-за него жестокой смертью погибли дадаши. Но и они — не сказать, что вовсе невинны: убили стражника и оставили где-то других детей сиротами. И он тоже убивал… Зачем всё это? Почему так?
— Почему так? — прошептал он.
Сарисс собрал горсть песка, зажал в руке, пустил струйкой обратно. Ветер разбросал, раздул песчинки.
Не умеет он сказать то, что чувствует.
Песок… Ветер. Рука, сгребающая горсть. Жест придающий форму. Песчинки сейчас сложены так, потом рассыпаются, струятся в горку, и её разровняет ветер.
Все мы когда-то были скалой.
Все мы стали песком.
Песок не знает ни руки, ни ветра.
Но как это скажешь?
Быть может, глядя на печальное лицо Сарисса, и вспомнил Амад ту ночь на площади в Таре? Неподвижность, его странные, устремлённые во тьму глаза… Он-то думал, что женщина боится.
— Ты видишь будущее? Ты тогда, в Таре, тоже что-то видел? Да?
— Это обрывки, — говорит Сарисс. — Картины. Чужие чувства. Видишь, а сделать ничего не можешь. Не понимаешь — откуда? Просто возникло. Рядом. Где-то совсем близко. И тёмное. Тёмное висит…
— Ты пытался отвести? Да?
Совсем глухо, склонив голову:
— Пытался. Но невозможно.
Амад подползает к Сариссу, обнимает его колени.
Столько страданий!.. Столько…
— Но почему так?! — вырывается у него, — почему?
— Песок…
Амада осеняет:
— Это всё пустыня виновата, да? Если бы везде были сады, как там… — Амад вспоминает Сад Жизни и осекается.
Сарисс смеётся.
Амад сначала улыбается в ответ, но потом хохочет тоже.
Над пустыней проносится ветер.
Глава 21. Свет Сарисса
Амад не собирался расставаться с Сариссом как можно дольше. Если судьба не сыграет злой шутки, то их связь будет долгой. Амад хотел бы сказать — вечной, но в его реальности вечности было совсем мало — разве что песок да небо, но и они всегда менялось.
Он понимал, что рано или поздно Сарисс потребует равноправия на ложе. И думал, что готов к этому. Чем может удивить его неопытный партнёр?