Путь в рай (СИ) - Дори Джон. Страница 7

Примечание:

* Галла́бия — длинная, до пят, просторная рубаха.

Глава 8. Имя

Ветерок был без узды, поэтому неслись незнамо куда, лишь бы подальше от страшной резни. Сначала скакали галопом, потом шли шагом, потом остановились.

Спешились.

И едва Амад успел отцепить полупустой бурдюк с водой, как Насими развернулся и унёсся прочь.

— Насими! Вернись! Вернись! — надрывался Амад.

Но в ответ из темноты донеслось лишь короткое ржание, как будто Ветерок простился с хозяином.

Они остались одни посреди пустыни.

Одни.

Вдвоём.

Наедине.

Но горькое же это было свидание!

Амад ломал руки: что случилось? Кто напал на столь надёжно защищённый караван? Как такое возможно? Кто посмел?

Он и не замечал, что выкрикивает вопросы вслух, пока мягкий голос не ответил:

— Гянджуф лютует.

От звука этого голоса Амаду уши будто маслом намазали. Так стало хорошо! Сладкий как мёд, не женский, конечно, пониже, с переливами — как у барса мышцы под шкурой, перекатываются глуховатые созвучия, как гром рокотнул вдали. Что сказал марджим*?

Гянджуф?

— Кто это?

— Наместник эмира в Хораме. Тот, что сидит в Такаджи

Амад заморгал.

О ком говорит тот, кто ещё недавно был женщиной, а теперь вот оказался неизвестным парнем?

Марджим меж тем вглядывался в ночь, туда, где мрак уже начала подтаивать, — на восток, в сторону Такаджи.

— Только зря он надеется на дружбу эмира. Дашдемир ни с кем не дружит. — В голосе говорившего прозвучало что-то вроде печали, как будто он сочувствовал судьбе неведомого Гянджуфа. — Ни Акбан-заде, ни маги Амджурва хлеб свой зря не едят. Дознаются…

— Кто это — Амджурв? — растерянно спросил Амад.

— Эмир всего Бахрийяра, Дашдемир из рода Амджурвов. Акбан-заде — цепной пёс его, великий визирь.

Амад побледнел. Всё ясно, бедный парень — сумасшедший. Разве может простой человек называть владык по именам, как соседских мальчишек? Или он не совсем простой?

— Кто ты? — спросил Амад, с ужасом ожидая зловещего хохота и слов «я — джинн», или «я — Бог», или кем там ещё воображают себя безумцы. Тогда придётся беднягу убить. Такого красивого.

Но марджим пожал плечами, усмехнулся:

— Что полегче спроси.

Амад перевёл дух. Непонятно, но вроде не полоумный.

— Но разве не Сурхан-Саяды — остолоп-благодетель-истребитель, — скороговоркой, — разве не он самый главный?

— В Таре — да. Хотя Джак-Вытеснитель вряд ли с этим согласится. Но что такое Тар? Маленький городок на западной границе. Гарнизон там держат большой — вот и всё величие.

Мир Амада скрипнул и покосился. Как так? Как это? Тар — светоч культуры, самое цивилизованное место на земле — маленький городок?

Может быть, марджим всё-таки сумасшедший?

Амад с сомнением посмотрел на спутника. Но тот стоял тихо, лицо открыл, подставил под ласку прохладного пока воздуха. Красивый…

Что красивый — это стало хорошо видно. Эх, совсем светло! Солнце вот-вот выкатится из-за горизонта, а им ещё идти и идти, мерить пустыню не верблюжьими — своими шагами.

Он подобрал упавший бурдюк, с беспокойством заметив, как мало там плещется воды, и скомандовал:

— Пошли.

Он не сомневался, что раб пойдёт за ним. А куда он денется?

Шли долго.

Молчали, берегли дыхание.

Ноги вязли в песке. На бархан поднимешься — кругом всё те же его братья, бесчисленные песчаные горки с одного боку освещённые солнцем. Пока только с одного. Но скоро светило повиснет над головой, зальёт всё жаром, раскалит песок, и пустыня неслышно заголосит, завоет смертью, и всё живое попрячется куда сможет.

Воды мало.

С каждым глотком страх холодной змейкой заползал в сердце: не дойдём! Мало, мало воды

Марджим оторвал подол чарши (хорошая ткань, плотная!) и обмотал ноги. Правильно — ноги у него нежные. А так удобнее идти.

Долго идти.

По страшным пескам. До самого горизонта. До самого Тара.

В полдень остановились. Солнце ровно над головой — чего плутать, надо ждать. И отдохнуть надо. И выпить глоток воды.

Посидеть, прикрыть голову.

Марджим придумал хорошее: снял свою галлабию — длинную, широкую, сверкающую белыми искрами шёлка и набросил на них обоих, от солнца. Сам завернулся в чарши, но небрежно: то плечо покажется из-под сползшей ткани, то живот в кубиках мышц… Амад сглотнул. Ночью ведь ткнулся губами в самый член — крепкий как палка, а теперь, когда он лежит, свернувшись бледным калачиком под короткой чёрной порослью, такой скромный и беззащитный, хочется его потрогать, но как-то стеснительно. Ещё подумает чего марджим. Что Амад, например, ни дня без члена прожить не может. А это не так.

Ещё одно хорошее открылось взору Амада, когда спутник оголялся. Красоту его подчёркивали не только танцующие плавные движения, нет, сверкал чистым червонным золотом пояс, низко по бедренным косточкам охватывавший тело. От него шли вниз, вдоль ног, золотые же цепочки, крепившиеся к браслетам на щиколотках. От такого у Амада дух захватило.

Ничего прекраснее он в жизни не видел! Голубое небо, взмах белого шёлка, стройное тело, движение танца, и золото, бегущее по смуглой коже.

Даже жалко стало, когда марджим завернулся в толстую чарши, скрыл красоту.

Вот так Единый посылает свои милости: не прогадают они с деньгами — такой пояс дорого стоит. Им бы только добраться до Тара.

А там… Продадут золото, не всё — браслеты на ногах можно оставить и колечки на пальцах. Потом будут сидеть в Убежище, ждать очередного каравана. Амад научит парня драться и метать камни. И даже особому приёму научит. Будет у него новый брат-дадаш, взамен убитого Азиза.

Ну вот, теперь можно и познакомиться.

Никто не спрашивает имени раба или женщины, свободный человек называет себя сам или помнит имя, данное ему родителями. Пусть назовётся марджим, как свободный.

— Как зовут тебя, васим*? — хрипнул пересохшим горлом Амад.

Специально так назвал. Пусть знает, что Амад красоту заметил.

— Сарисс.

— Красиво. А что означает?

— Свет.

— Это не по-нашему. Ты издалека?

— Издалека.

Усмехнулся вроде как грустно. Ну да, тяжело на чужбине, да ещё пленником. Но ничего, доберёмся до Тара, там веселей будет, дадаши живут вольно!

— А меня кличут Чёрным Амадом.

Сарисс кивнул.

Выпили по глотку за знакомство.

— Так ты — гариб*. Я тоже родом не отсюда. Не знаю, что значит моё имя.

— «Амад» на сангали* — первенец, — подсказал новый друг.

У Амада кольнуло сердце. Значит, он был первенцем у неизвестной пары. Где и как пропали его родители? Были убиты? Бросили его? Неведомо. Сколько помнил, всегда были пыльные улицы Тара, саманные стены, домики окраин. И барханы, на горизонте смыкающиеся с небом…

Ещё глоток.

Надо идти.

Грустно посмотрел Амад на тощий бурдюк. Вода! Если бы можно было отрыть колодец… А вслух произнёс:

— Земля Тара благословенна. Там, если выкопать колодец, то Всевышний непременно направит туда воду.

В голосе его звучала неподдельная тоска.

----------------------------------------------

Примечания:

* Марджим — незнакомец

* Васим — красивый

* Гариб — чужестранец

* Сангали — наречие, язык народа сангали

Глава 9. Капля

День повернулся на закат, указывая направление домой, но сейчас идти было тяжелее: свет бил в лицо, и хоть они замотали головы шарфами, но в глазах всё равно рябило, так что брели иногда вслепую, но и это не всегда получалось — песок стал несыпучим, ноги утопали в его горячих ладонях, с каждым шагом сил оставалось всё меньше. Отовсюду Амад слышал голоса. «Не дойти…» — сыпался шорохом песок. «Не дойти» — плескалась вода на донышке. «Не дойти»,— неумолимо сказало солнце, и Амад остановился. Не дойти.