Свет в океане (СИ) - "-Edelweiss-". Страница 48

— Я знаю, что между вами всё закончилось плохо.

— Нет, ничего не закончилось! — отрезал Тео, уставившись в никуда. — Этот человек собирался причинить вред моей матери, он мучил всех нас. Я хочу спросить, как он себя чувствует, когда всё, чему он служил, чему поклонялся многие годы, уничтожено!

Гермиона нахмурилась, убрав волосы за уши. В груди нарастало беспокойство. Стало не по себе. Теодор поймал её запутанный взгляд и улыбнулся как ни в чём не бывало. Она вздрогнула, обескураженная столь резкой сменой настроения гостя.

— Из-за долгого перелёта я чувствую себя выжатым как лимон, — поделился он. — Во рту за двадцать четыре часа не было ничего сладкого.

— Могу оказать первую помощь, — Гермиона взмахнула палочкой, вызвав из закромов стратегические запасы шоколадных батончиков. Мелочь, и всё же она была вознаграждена одобрительным кивком.

— Не вставай, — сказал Тео, дёрнув уголком губ, — чай я сделаю сам.

Гермиона смиренно вздохнула, вновь закуталась в плед и согнула ноги в коленях, опустив на них подбородок.

— Ты похожа на замёрзшую лягушку, — сообщил Нотт, вернувшись с кухни.

До Гермионы не сразу дошёл смысл его слов, она моргнула несколько раз, а потом громко рассмеялась. Наконец-то нужные слова были найдены. Вот кто она есть — впавшая в анабиоз лягушка! Это не жизнь остановилась, это она, она сама замерла оленем в свете фар — впала в полудрёму и выжидала неизвестно чего, застыла, как муха в янтаре. Ха! Замёрзшая лягушка на дне озера, которая как-то умудрялась дышать и даже дрыгать лапками. С приездом Теодора толща воды над головой Гермионы показалась ей не такой уж беспросветной. Шанс, что родители смогут её вспомнить, согревал сердце сладкой надеждой. Если к Регулусу, которому Волдеморт основательно стёр память, лишив того нескольких лет жизни, возвращались воспоминания, то, возможно, и Грейнджерам повезёт. Ей повезёт.

Теодор точно не признавал мебель: он снова уселся на пол рядом с диваном и уткнулся носом в чашку. Гермиона с интересом разглядывала его. Нотт походил на молодого профессора с кафедры ботаники или археологии. Пожалуй, он всегда был таким, разве что прежний Теодор обладал чуть ли не аристократической бледностью. Теперь же перед ней был загорелый молодой человек с неизменно скучающим выражением лица, когда кажется, что новый вид белены или кость мамонта вызывают в нём больший интерес, чем живые люди. Возможно, поэтому Гермионе было так комфортно. Тео не спрашивал о разрыве с Роном, отношениях с начальством, планах на будущее. Даже в письмах они больше говорили об истории, открытиях, рунах, вычитанных фактах, чем о реальных знакомых. «Душа сухая, как страницы учебника, к которым вы привязаны навсегда», — Трелони не так уж и ошибалась. Гермиона вдруг подумала, что могла быть отличным другом, если дело касалось переписки. Взять её письма Виктору — их можно использовать в качестве учебного пособия на тему: «Как извести три свитка пергамента и при этом не сказать ничего по существу». Гермиона научилась брать эмоции под контроль, повесила замок на своё сердце и заперла душу, пока кто-то невзначай в неё не плюнул. Рон. Добрый родной Рон. Он не подозревал, что держал в объятиях куклу без набивки. Лягушку.

За своими мыслями она не сразу заметила, что Тео давно молчал и озабоченно смотрел на неё, словно реставратор на разрушенную фреску. Что он видел? Лучше не спрашивать — не знать. Нет, он глядел куда-то над её плечом. Гермиона оглянулась. Ну конечно: Живоглот опять играл с кусачей капустой. Вторая победила, всыпав коту по первое число. С жалобным мяуканьем Живоглот отскочил от подоконника и забился под диван, пролетев перед этим по столу и сбросив с него труд жизни сэра Уильяма Блэкстона.(1)

Теодор засунул в рот последний батончик «Твинки» и деловито сказал:

— Надо подвесить кашпо под потолок.

— Надо, — согласилась Гермиона, дотянувшись до книги Блэкстона. Третий том был прочитан на треть, но уже пестрел закладками.

— Займёмся этим утром.

— Угу. В соседней комнате есть кровать, но она жёсткая. Учитывая, что тебя почему-то тянет к земле, могу выдать спальный мешок.

— Я вздремнул в самолёте. Пойду почитаю на кухне, а ты ложись. Завтра будет сложный день.

Вероятно, она пропустила, когда он навёл на неё чары сна, потому что веки вдруг налились такой тяжестью, что глаза немедля закрылись.

— Только не колдуй рядом с холодильником, — пролепетала она, зарывшись в подушки в обнимку с талмудом.

— Ничего не обещаю, но злоупотреблять волшебством, так и быть, не стану. Ах, да! Классный шкаф, — услышала Гермиона перед тем, как отправиться в царство Морфея. Уснула она умиротворённой.

*

15 февраля

Из-за сырости её волосы закудрявились и распушились. Воздух гудел в предвкушении грозы. Скоро весна, но создавалось впечатление, что осень решила выйти на сцену вне очереди. Крики стрижей стали громче, тревожнее. Гермиона плотнее запахнула пальто и покосилась на своего спутника. Теодор выглядел уверенно. Он шёл, опираясь на зонт вместо трости, как будто у него болела нога. Вчера Гермиона была так занята переживаниями, что не заметила, что Тео прихрамывает. Да и с утра ей было не до того.

Тео был чертовски убедителен, когда она проснулась:

— Собирайся! Мы отправляемся к Уилкинсам, — вот и всё, никаких вариантов. А дальше быстрые сборы, патронус начальству, незнакомая улица, ряд очаровательных домиков где-то в молодом заселяющемся пригороде Лондона, дикие травы, деревянные ступени крыльца, белоснежный фасад коттеджа — копия скромного загородного дома из мультфильма Миядзаки,(2) в котором огромное пушистое существо возвращало в семью потерявшихся детей.

Вот только Теодор мало походил на Тоторо, а Гермиона — на пропавшую малышку. Нотт поднял руку и постучал. Дверь открыла невысокая женщина с тёмно-каштановыми волосами, её серые глаза засветились добротой, когда она увидела нарушителя утреннего спокойствия.

— Тео! Мы не ждали тебя раньше полудня.

— Здравствуйте, Моника. Надеюсь, я не разбудил вас.

— Ну что ты! Мы с Венделлом были настолько возбуждены возвращением в Англию, что так и не смогли сомкнуть глаз, всю ночь просидели перед телевизором. Смотрели всё подряд, даже рекламу и прогноз погоды для Северной Ирландии. Венделл! — крикнула она, стрельнув глазами куда-то внутрь дома. — Здесь Тео и…

Верно! Нужно представиться. Гермиона напряглась, готовясь выдать легенду, которую Теодор придумал для использования на первых порах «знакомства» с родителями, но губы не слушались. Рот словно наполнился сухим песком, который при каждой попытке вздохнуть проваливался глубже и глубже в глотку. Нет, она не лягушка, она — рыба. Слава Мерлину, Тео уловил её замешательство:

— Моя подруга Гермиона. Я рассказывал вам о ней. Мы вместе учились.

Она помахала, стараясь выглядеть естественно.

— Доброе утро, миссис Уилкинс.

— Моника. Называйте меня Моникой. Входите, дети, пока дождь не пошёл. Сразу прошу прощения за чемоданы и коробки в прихожей. Мы не успели распаковать вещи, так что вам придётся пройти полосу препятствий, чтобы добраться до гостиной.

— Может, вам нужна помощь? — поинтересовался Тео, и Гермиона поразилась, с какой лёгкостью он общался с её близкими, в то время как она представляла собой клубок нервов. — Что-то перенести, передвинуть или разобрать?

— Брось, Теодор. Даже мне неизвестно, что скрывается на дне чемодана моего мужа.

В гостиную вошёл высокий мужчина в очках и с газетой под мышкой.

«Папа!»

— Мой костюм Зубной феи, что же там ещё? — произнёс он, поцеловав супругу в подставленную щёку.

— Не пугайтесь, это профессиональный юмор, — хохотнула Моника. — Мы стоматологи, а не актёры травести.

— Только не говорите соседям, пусть лучше считают нас артистами, чем врачами, к которым можно нагрянуть в выходной день, — пошутил отец и протянул руку. — Венделл, а вы мисс… — знакомая морщинка отразилась на его лбу между бровями. Так бывало, когда слово, якобы разгаданное им в кроссворде, отказывалось помещаться в отведённые ему клетки.