Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля. Страница 32
Ископаемое!
Попробовал набрать: «Софья Орлова дизайнер». Нашёл рабочий аккаунт на сайте фриланс-дизайнеров. Без аватарки. Сухие анкетные данные, контакты и портфолио работ. Ну такие… вкус у девочки есть, но в профессиональном плане ещё есть куда расти.
Хоть бы одну фотку… он бы попробовал разобраться, что с ней не так…
Вот чем он опять занимается? Моронский откинул телефон, докурил сигарету, нервно затушив ее в пепельнице.
Потянулся.
Поднялся. По пути скидывая с себя одежду, направился в душ. Стоял там долго под холодной водой. Потом почти под кипятком. Потом опять под ледяной…
Вот с чем у него ассоциировалась Орлова — с контрастным душем! С американскими горками! Когда, то горячо, то холодно, то вверх ползёшь, то резко вниз летишь, теряя душу!!!
Ощущения острые до рези в паху, до головокружения. Желание вдавить, вжать в себя эту упрямицу, растворить ее в себе, поглотить, опустошить и наполнить собой, выходило за рамки разумного.
Из гардеробной вышел, накидывая темно-бордовую рубашку — цвета его личного инферно… По пути бросил взгляд на гитару и остановился.
Классическая электроакустик от Fender, шестиструнная. Сама в руки пошла. Честно! Он не собирался.
Начал перебирать струны. Гитара — увлечение с юности. Когда-то прыщавым, высоким и сутулым подростком Максу очень хотелось нравится девчонкам. Пришлось самому научиться играть на гитаре. И так ему это понравилось, что первоначальная цель отошла на второй план. Теперь он профессионально играл. И пел.
Старый американский рок. Pink Floyd, Bon Jovi, Deep Purple, Santana, Chris Isaak…
И в общем, не понял сам, как в какой-то момент из-под струн полезло сентиментальное дерьмо.
— Красотка, — сказал он обращаясь к гитаре, — сегодня не твой день? ПМС что ли?
Струны тихо звякнули.
— Понял. Бабы…
Застёгивая манжеты рубашки, глянул на часы.
Во Флориде утро.
Набрал на телефоне «отец». Тот долго не отвечал. Потом наконец, в трубке откашлялся строгий голос:
— Привет, сын!
— Привет, па.
— Все хорошо?
— Норм.
Они созванивались пару раз в месяц, если ничего срочного. Все как обычно: привет-привет, как дела-пойдёт, как мама-нормально. Разговор ни о чем и обо всем. Потом отца, обычно, было не остановить. От него Моронский узнавал все последние новости Мира.
— Ну, ты звони!
— Маме привет! Па?
— Да?
— Ты любишь маму? — Макс не понял сам, как у него вылетел этот вопрос. Ведь, по сути, он знал ответ…
— Я? — удивился голос, — Я ее ненавижу! Всю жизнь меня бесит. Вот сейчас лезет не стой стороны к газонокосилке, наверное хочет, чтобы ей пальцы на ногах отрубило! У неё же их много!
Он так и уснул на диване, в рубашке, в расстегнутых брюках и одном носке…
***
Что делает девушка, решившая раз и навсегда забыть мужчину, разбередившего душу? Правильно! Лезет в Гугл искать его фотки…
Вообще не густо. Пара статей с заголовками типа «Неуловимый холостяк…». Тьфу, пошлость какая шаблонная. К статьям прилагались скупые на детали фотки папарацци. Моронский почти на всех смотрит не в объектив, а куда-то мимо, возможно, на того, кто фотографирует. Отчего лично у Сони создавалось впечатление, что глядит он прямо на неё.
Она захлопнула крышку ноута.
Ну и что с этим со всем делать? Что-то не шибко-то он спешил забываться…
Соня взяла телефон. Открыла контакт «Моронский». Настройки — заблокировать контакт?
Вздохнула. Отмена.
Зашла в приложение с электронными книгами. Открыла «Заводной апельсин», который скачала накануне. Начала читать.
Через сорок минут поняла, что читает абсолютную андеграунд-антиутопическую жесть! Закрыла приложение. Стало всё ещё хуже. Она-то думала, может, книга поможет ей хоть немного разобраться в том, что он за человек. И вообще, что происходит. Но теперь у Сони стало ещё больше вопросов…
Она снова открыла ноут. На экране его фото. Она увеличила. Долго смотрела. А потом откинулась на подушку, закрыла глаза и опустила руку за резинку трусов…
Глава 18
Miles and miles on my own
Брожу в одиночестве долгие мили,
Walk with shame, I follow on
Продолжаю следовать тропой стыда,
A language to find hard to hear
Подбирая слова, которые трудно услышать,
Not to understand, just disappear
Никак не понять, которые просто смолкают.
Could you take my place and stand here?
Не мог бы ты поставить себя на мое место?
I don't think you'll take this pain
Не думаю, что ты стерпишь эту боль,
You'll be on your knees and struggle under the weight
Ты упадешь на колени и будешь бороться с ее тяжестью.
Oh the truth would be a beautiful thing
Было бы замечательно услышать правду.
Oh the truth is a beautiful thing
Правда — прекрасная вещь.
London Grammar “Truth is a beautiful thing”
Две недели… Две недели! Ровно две недели прошло. Всё! Безумную историю с Моронским можно закрывать. Аккуратно сложить в маленькую коробочку, перевязать красивой ленточкой. Или нет. Закрыть на большой амбарный замок и убрать на самую дальную полку кладовой памяти, самый ее тёмный угол, куда никогда не проникает сознание. Ни единый его лучик. А ключ потерять и утопить. И хоть до конца срока их уговора осталось около пяти дней, Соня уже точно знала — это конец. Уже конец. Он оставил её. В покое.
Наконец-то…
Точка.
Да, она не ждала ничего другого. Именно этого она и хотела! Чтобы все стало, как прежде. Спокойно. Ровно. Без потрясений. Без этого невыносимого жара под кожей… без непрошенных снов… без сжимающей грудь боли… без случайных слез…
Больше не нужно будет прятать красные глаза и опухший нос от мамы. Пожар в душе скоро потухнет и все пойдёт своим чередом. Как раньше. Дело-то за малым — нужно просто ЕГО забыть…
Только пока это было совсем не просто.
Из колонки звучала единственная песня, которую Соня могла слушать. Она была на повторе уже раз двухсотый — «Monsters in your head» Kari Kimmel. Нет, она больше не вызывала у неё слез. Они закончились. Только какая-то грусть и нежность осталась. Необъяснимая.
Соня сидела на подоконнике, прижавшись лбом к оконному стеклу и равнодушно смотрела на улицу. Непривычно теплый май сегодня заканчивался, передавая эстафету настоящему лету. Небо розовело в лучах заходящего солнца, облака, как золотая сахарная вата медленно плыли по нему. Завтра, наверное, будет жарко. По-настоящему. Однако, долгожданное лето, которое всегда так вдохновляло Соню, теперь почему-то не радовало. Именно накануне первого летнего дня Соня всегда находилась в приподнятом настроении, ей казалось, что вся жизнь впереди и завтра обязательно произойдёт что-то потрясающее, хорошее, что-то такое, что она запомнит на всю жизнь. А сейчас, впервые, у неё было ощущение, что лето закончилось досрочно. Единственный «летний» месяц, и то не весь целиком, а всего несколько его недель, уходит вместе с этим сумасшедшим маем. Самым сложным, но самым ярким в ее жизни. А дальше, вопреки календарю, вечная осень. Дождь. Сырость и серость.
Соня знала, что мама места себе не находит, пока ее дочь вот так, закрывшись у себя в комнате, сидит и бесконечно слушает одну и ту же мелодию. Но она решила проводить этот май, выстрадать его целиком. Выжать всю боль до капли. Высушить необъяснимую тоску по чему-то не сбывшемуся. Сегодня можно. Завтра — всё. Она больше не будет вспоминать. Завтра начнётся новая старая жизнь.
В дверь осторожно постучала мама.
— Соня, там телефон. Нелли звонит. Ты подойдёшь?
— Да, мам, сейчас.
Вылезать из своего кокона не хотелось. До конца мая ещё 7 часов можно было слушать «монстров в ее голове», заглушая песней внутренний спор разума и чувств. Но Нелька — это святое. Тем более, она уже на домашний звонит, а это значит, если Соня не соизволит поговорить, Корнеева припрётся к ней домой.