Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля. Страница 49

— Ну, однажды, — Соня старалась игнорировать белый флаг, выброшенный ее организмом, — В детском саду в туалете я прыгала на водопроводной трубе и сломала ее. Вышла и никому не сказав, продолжила играть в игрушки, как ни в чем не бывало. А туалет затопило. Молчала, как партизан, когда всю группу расставили по углам. Я никому с тех пор об этом не рассказывала. Честно. — На последнем слове голос ее сел.

— Ну, это лишь доказывает, что ты не колешься на допросах! — Моронский расстегнул две пуговицы на Сониной рубашке. То есть, его рубашке. — Но я про другое. Про то, что маме стыдно рассказать. А мне — можно.

Последняя пуговица была взята и она лишилась прикрытия. Пальцы Моронского уже свободно, хаотично забродили по Соне, провоцируя на коже очаги мурашек.

— Ок. Недавно тут один хам без приглашения вломился в мой дом, сунул свой палец мне между ног и дал облизать. А ещё случай был: он в машине у себя задрал мне юбку, порвал трусы и… изнасиловал меня своим языком. А ещё он дважды поимел мой рот, и сделал то, в чем я никогда не признаюсь даже самой себе. И я ещё мастурбировала на фотку этого типа, прикинь?! — выпалила Соня, пока он настойчиво наглаживал всякие её чувствительные места. — Так что вот, Моронский, главный мой пиздец — это ты, получается.

Руки Макса замерли у неё на талии.

— Орлова, да ты грязная хулиганка! Дрочила на меня? Серьезно? А покажи, как!

В огромное окно ярко светил то ли уличный фонарь, то ли взошедшая Луна. Соня прекрасно видела Макса привыкшими к темноте глазами.

— Я вот. Живой, не фотка. — Он в предвкушении поёрзал под Соней, откинулся на подушку, поднял руки за голову. — Приступай.

Соня в каком-то иступлении, повинуясь его властному голосу, опустила руку себе между ног, коснулась влажных складок и стыдливо замерла. С трудом переборов смущение, скользнула ниже, дальше. Глаза напротив жадно блеснули в голубом свете, льющимся из окна и казались фиолетовыми.

— А ты теребонькала до субботы или уже после? — заторможенно спросил Макс, наблюдая за Соней.

— До… — Соня была уже изрядно заведена. Вернее, это была перманентная реакция ее тела на Макса. Жать на тормоз в его присутствии бесполезно. Расстояние до точки безумия стремительно сокращалось.

— Я оправдал ожидания? — он глухо усмехнулся.

Соня продолжала трогать себя там, уже не особо обращая внимание на запыхтевшего паровозом Моронского. Вернее, она смотрела на него из-под опущенных ресниц, но возбуждение было сильнее стыда.

— Превзошёл… — Соня закинула голову назад, пальцами дразнила ставший очень чувствительным набухший бугорок, неосознанно двигая бёдрами. Открыла рот в немом стоне.

— А в твоих фантазиях я был нежен или груб? — прохрипел Моронский.

Нет, она ни за что не признается ему, что ее воображение оказалось куда скромнее. Она чувствовала, что уже близко. Пальцами свободной руки коснулась своих губ, проникла ими в рот, облизала, спустила по шее, затем к животу, вернула руку на потяжелевшую грудь, ущипнула себя за сосок.

— Да, детка, покажи мне это… ласкай себя, представь, что я внутри. Глубоко. Грубо, как тебе нравится. — Соня видела, как рвано резко и сильно поднималась и расширялась грудная клетка Моронского, как сократились на руках мышцы, как сдерживал он их, впиваясь пальцами в простыни. Но он лежал, не двигаясь, и наблюдал, сквозь застилавший глаза полог похоти.

Как её накрывает. Как она без стеснения ласкает себя одной рукой между ног, другой терзает свои груди. Мягкий, спокойный прилив наслаждения начал накатывать снизу вверх из-под ее пальцев до корней волос, усиливаясь с каждой волной. Соня всхлипнула, затряслась и выгнулась назад.

Макс, внезапно, ухватил ее за запястья и потянул на себя. Она послушно упала ему на грудь, отрывисто дыша и вздрагивая. Почувствовала его ладонь у себя на затылке. Пальцы Макса зарылись в Сонины волосы, начали перебирать, массировать кожу головы.

Постепенно дыхание выровнялось, Соня расслабилась, тело отяжелело. Глаза сомкнулись сами собой, она даже не заметила, как и когда, мягко, словно перышко, опустилась в глубокий сон.

***

Макс уже в брюках сидел на кровати рядом со спящей Соней, едва прикрытой легкой простыней. Протянул руку, убрал прядь волос с ее лица. Она открыла глаза и часто поморгала. Потом резко подняла голову.

— Сколько времени? — встрепенулась птичка.

— Тихо, тихо, Соня-теребоня. Можешь ещё поспать. Это мне пора через полчаса ехать. Ты просто дверь захлопни.

Соня села, подтянув к груди простыню.

— Нет, — замотала головой, — я тоже поеду, я быстро соберусь.

Она засуетилась, выползая из постели, простыня застряла, не хотела покидать кровать, Соня сдалась и голая пошлепала к двери, ведущей в ванную.

— Соня, — позвал он, глядя ей вслед.

— Что… — обернулась, вильнув гладкими бёдрами. Волосы шоколадным шелком рассыпались по спине и упругой высокой груди. Моронский оглядел ее голодным взглядом с головы до ног. В мозгах пронеслось что-то примитивное, маргинальное «Охуенная, блять, охуенная». И заныли яйца.

— Ничего, — Макс покачал головой.

Она смущённо отвернулась и скрылась за дверью.

Моронский выдохнул. Взъерошил волосы на голове. Взгляд упал на Сонин телефон.

— Как же я забыл, болван!?

Он взял его в руки. Покрутил, потыкал. Экран запаролен, конечно же. Снял дурацкий розовый чехол. Открыл на своём телефоне список контактов, вызвал Сонин.

Ее телефон ожил, а на его экране высветилась его — Моронского, фотка. Та самая что ли?

Макс усмехнулся. И быстро пошёл в ванную с телефоном.

— Тут тебе звонит кто-то. — Соня, уже в своём белье, вздрогнула, стоя перед зеркалом с щеткой в зубах.

Прополоскала рот и протянула руку, чтобы взять мобильник. Но Макс не дал. Выдернул в самый последний момент. Поднял высоко на головой.

— Ну, что за детский сад, Макс? Дай сюда.

Макс разжал пальцы. Телефон с треском шмякнулся о мрамор ванной комнаты. И затих.

— Моронский! — прошипела Соня и побледнела. — Ты чё наделал?

— Упс. Прости.

Она присела подняла телефон, по экрану которого расползлась паутина трещин.

— Да ты не расстраивайся, — Макс из-за спины протянул ей коробку с новым айфоном. — У меня тут совершенно случайно оказался запасной.

— Ты ненормальный! Там же все мои контакты! — бледными губами проговорила Соня. Видно было, что девчонка негодовала, но Максу нравилось, что она не закатывает истерику. Держится. Пышет тихой яростью, сопит маленькими ноздрями, кулачки сжала и губу нижнюю кусает. Хороший знак.

— Какие там у тебя контакты, я тебя умоляю, Орлова!

— Деловые, Моронский. Деловые!

Огрызается!

— Здесь, — он ткнул пальцем в коробку с айфоном, — один контакт самый главный — мой. Остальные на десятом месте. Макс сделал шаг к Соне, притянул ее к себе и поцеловал. Стремительно. Властно. Рвано. Глубоко. Пусть знает своё место.

— Какой я у тебя контакт, Соня? — выдохнул он ей в губы.

Она часто заморгала, облизала губы и сказала:

— Половой, Моронский. Половой!

***

— Я конфискую твою Бриони, Моронский! — на ходу подворачивая манжеты и дохлебывая из чашки свежесваренный кофемашиной дабл-эспрессо, сообщила Соня.

— Это почему? — поинтересовался он, затягиваясь сигаретой.

— Потому что, по твоей вине на моей уже нет пуговиц. Одни убытки с тобой!

— Сколько? — выдохнул Макс дым в потолок.

— Да почти все! Одна или две на ниточке!

— Я спрашиваю, сколько стоят пуговицы?

Соня уставилась на него, как на умственно отсталого.

— Тебе по себестоимости посчитать или с накруткой? Блузка стоила тысячи три. Я могу только предполагать, сколько из этой суммы ушло на пуговицы.

Моронский, зажав во рту сигарету, протянул руку к пиджаку, достал из внутреннего кармана бумажник. Открыл его, отсчитал несколько банкнот и положил перед Соней на постели.

— Четыре куска. Купи себе новую.

Соня застыла, глядя на восемь купюр по полтысячи евро.