Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля. Страница 64
Отдаться…
— Я знаю, что ты кайфуешь! Тебе нравится, когда я беру тебя так. Не спросив, — рычал сзади Макс. — Я же говорил. Зачем ты бегала от меня так долго? Соня…
Он шумно выдохнул ее имя туда, где прорезались крылья, обхватил руками ее голые бёдра и сам стал натягивать ее на себя. Сонины ягодицы со шлепком бились о его мощные бедра. И ей хотелось кричать, вопить, но она боялась — вдруг кто услышит.
— Дай мне руки! — приказал Моронский.
Макс сцепил ее запястья своими ладонями в замок над ее поясницей, как наручниками, и ускорился еще. Ее болтало и бросало над сидением байка вперёд и назад. Грудью и животом по кожаной обивке. Грязно. Запретно. Горячо.
— Бомбита моя! — сквозь сжатые челюсти выдавил Макс. — Видела бы нас сейчас твоя мама! Видела бы она тебя… — он продолжал неистово вдалбливаться в нее.
Макс отпустил ее руки, прильнул к ее спине, накрыл ладонями ее грудь, сжал. Соня почувствовала укус сзади на шее. Больно. Но внутри острой стрелой прошило от низа живота до того места, где смыкались на коже зубы зверя.
— Ты не киса совсем, Соня. Ты тигрица дикая. Только маленькая ещё. Я тебя выращу. Воспитаю правильно… — бормотал он ей в затылок между укусами и толчками. — Давай! Кончай! Отпусти себя!
Он сильно двинулся в неё. Замер. Отстранился мучительно медленно. Снова резко толкнулся вперёд до конца, растягивая ее в длину до самой души. И Соня вспыхнула внутри. Светом тысячи солнц. Сжалась, распрямилась, выгнулась. Закричала, не узнав себя. Разлетелась эхом над миром.
— Тихо, тихо, не шуми, маму разбудишь — прошептал Макс и быстро вышел, не дав Соне докайфовать, не дождавшись, когда закончатся все ее спазмы. — Мы же не хотим испачкать новые трусики?
Он быстро поднял ее и развернул к себе.
— Давай ротиком, — неожиданно ласково произнёс зверь, — я быстро.
Горячий, влажный, очень твёрдый он вошёл в ее рот, направляя ладонью ее голову на себя. Всего два глубоких толчка в горло и он выстрелил, притянул и сильно прижал ее к бёдрам за волосы.
Отпустил ровно за секунду до потери сознания. Быстро и легко подхватил ее за талию, опустил на сидение, прижав ее голову к своей груди. А Соня хватала ртом воздух с запахом их безумия, ощущая во рту терпкий вкус… той самой жизни.
Макс гладил ее по волосам и спине и что-то шептал. Но она не слышала. Он закрыл ее ухо своей щекой. А она так хотела слышать, что он шепчет…
— Моронский, что у нас с тобой? — выпалила Соня, когда отдышалась. Выпалила и пожалела, что никакой кирпич не прилетел ей в голову секундой раньше.
Макс застегнул ширинку. Потом оторвал ее голую попу от сидения, поставил на ноги, заботливо натянул на неё трусы, потом джинсы, как будто она была маленькая девочка. Залез под толстовку, мастерски застегнул лифчик.
Да, паузы он держать умел и любил.
— В смысле, между нами, ты имела ввиду? — наконец, заговорил он.
— Да.
— Секс, — уверенно ответил Моронский. — Самый охуительный секс в мире, Соня!
И поцеловал в губы. Нежно.
Вот дура! Сделала подкоп во вражеский тыл? Получи! Идиотка. Сама всю жизнь презирала баб, которые лезут к мужикам с разговорами «о нас» сразу после секса. А чего она хотела? Это ж и так понятно было.
«Ну, хорошо, Моронский! Секс — так секс.»
***
Улетим вместе в бесконечность
С тобой летать так безупречно, мм
Границы очерчены, о
Дороги указаны
Но мы с тобою навеки венчаны
Но мы тобою крепко связаны
Улетим вместе в бесконечность
С тобой летать так безупречно
Безупречно
Passmurny «Улетим»
Они зашли в лифт. Встали друг напротив друга. Он молчал. Она молчала. Что-то происходило между ними незримое. Какие-то волны вибрировали. Или резкий выброс химии. Он смотрел на неё. Она смотрела на него. Старалась изо всех сил не отводить глаз. Гордо вздернула подбородок, а внутренне вся тряслась, как осиновый лист.
— Релакс, бейба, не ссы! — сказал он нагловато, — Я не планировал сегодня лифт.
Квартира при детальном рассмотрении казалась жилищем по меньшей мере пятерых разных людей. Разных по возрасту, по характеру, весу, вероисповеданию. Но в целом это смотрелось органично. Дерзко и стильно. И очень сексуально. Нью-Йоркская берлога интеллектуального медведя-шатуна — вот что это было. И повсюду картины. На стенах, на полу. Очень странные. Экспрессивные. Возбуждающие красками и сюжетом.
— Кто художник? — нерешительно поинтересовалась Соня.
— Порисовываю иногда.
— Художник бы сказал «пописываю»?
— Пописываешь ты, когда смотришь на меня, а я — творю!
Соня закатила глаза. Ну и самомнение!
— Надо было выставлять творения в галерее… вполне в тему!
— Это искусство для избранных.
Соня уткнулась взглядом в одну из работ, небрежно прислонённых к стене подрамниками. Сначала показалось, что на ней изображён цветок, но стоило поменять угол зрения и абсолютно четко угадывались распахнутые женские бёдра и раскрытая ее киска. «Наверное, с натуры писал!» — посетила вдруг неприятная мысль.
На другой в первый момент Соня увидела переплетение линий, а приглядевшись поняла, что это чуть ли не вся Камасутра вплетена в радужку чьего-то глаза.
— Не пробовал к специалисту обратиться?
— Зачем?
— Слишком много секса, не находишь?
— Не знаю. Меня все устраивает. Тебя, мне кажется, тоже.
Соня вспыхнула и поджала губы.
— Знаешь. Я тут подумала, раз между нами только секс… значит я возвращаю тебе твои подарки. И больше не смей мне ничего дарить или покупать. Это выглядит, как плата за секс. А я не проститутка.
— Ничего себе, какой длинный монолог, — ухмыльнулся Макс, — в последнее время от тебя не слышно было ничего существеннее мычания и стонов.
Соня огляделась в поисках чего-нибудь тяжёлого, чем можно было бы слегка огреть его. Не нашла.
— Хорошо, — продолжил Макс, игнорируя ее сердитое сопение. — Я предлагаю компромисс.
Он потянул ее к дивану, плюхнулся на спину сам и ее уложил на себя сверху.
— Я исполняю все твои желания и фантазии. Бабские ваши прихоти: свидания, кино за заднем ряду, прогулки по парку, примитивизм этот, сладкую вату, короче. А ты исполняешь все мои фантазии и желания. Все, без цензуры.
— Это, типа, мы встречаемся? — Соня подняла голову, чтобы посмотреть на Макса.
Он тоже опустил подбородок и взглянул на Соню. Глаза его сухо блеснули.
— Какое слово идиотское! Встречаемся, — передразнил Моронский, — даже десяти процентов того, что я собираюсь с тобой делать оно не определяет. Но если тебе так больше нравится, пожалуйста, пусть будет «встречаемся». Можешь называть это, как хочешь. А я, Орлова, буду делать с тобой все, что нафантазировал, пока бегал и ждал.
— А потом?
— Что потом?
— Потом что? Когда все, что нафантазировал, сделаешь?
— Я — творческий человек, у меня богатое воображение. Нафантазирую ещё.
— Хорошо, — согласилась Соня, — но у меня тоже будет условие. — Она поднялась над его грудью, вглядываясь в темные радужки глаз, — никаких других телок пока мы… «встречаемся».
— Поторчи-ка секундочку, — он зачем-то прикрыл глаза, замер на несколько секунд, открыл, — я сверился с планом, там никаких телок и не предусматривалось.
Ответ, конечно, не тот, на какой она рассчитывала. Он вроде и ответил, но совсем, как будто, не на то и не так. Уклончиво ушёл, как в боксе.
Ладно. Сейчас Соня сделает вид, что такой ответ ее удовлетворил. Пока. А потом она посмотрит.
Она снова опустила щеку на его грудь и втянула запах его кожи, жалея, что нельзя надышаться им впрок.
— Ну. Теперь твоя очередь, — сказал Макс, запустив пальцы в ее волосы.
— В смысле?
— Я сегодня воплотил одну свою фантазию. Теперь твоя очередь. Говори, чего хочешь.
Соня, как-то, не была готова вот так сразу говорить о том, как собиралась эксплуатировать готовность Моронского к компромиссам. Она ещё ничего не придумала. У неё с фантазией дела обстояли куда хуже.