Подкидыш - Хэррод-Иглз Синтия. Страница 38

Так женщина и сидела, когда её нашел Джоб.

– Госпожа! – окликнул он её, но она не отняла рук от лица и не отозвалась. Джоб опустился перед Элеонорой на колени и сжал её запястья, словно пытаясь заставить её взглянуть на него.

– Уходи! – приказала Элеонора сдавленным голосом.

– Госпожа, выслушайте меня, – начал Джоб.

– Тебе не понять, – прошептала Элеонора.

– Нет, я все понимаю, госпожа... Элеонора, послушайте. – Голос у Джоба был низким и напряженным. – Вы же знаете, как я вам предан. Лорд Эдмунд послал меня с вами, когда я был совсем еще мальчишкой. Вы знаете, что я люблю вас и готов отдать за вас жизнь. – Элеонора медленно опустила руки и уставилась на Джоба, видя в его глазах отражение собственной боли. – Я хочу объяснить вам, что вы не должны этого никому показывать. Что бы ни делалось в вашем сердце, заприте его на замок и не позволяйте никому догадаться о ваших чувствах – и особенно ему.

Элеоноре не надо было спрашивать, кого это его Джоб имел в виду. Верный слуга прочел на её лице понимание и согласие.

– Вы знаете, что я прав, – вздохнул он. – Это может погубить вас и лишить всего того, что у вас есть. А теперь идите и держитесь перед хозяином как ни в чем не бывало. Пока что он ничего не подозревает. Возьмите себя в руки. Это ваш долг.

– Да, – прошептала Элеонора. – Ты прав.

Он разжал пальцы и, поднявшись на ноги, почтительно отступил на шаг, словно опускался на колени только для того, чтобы прислуживать ей за столом. Элеонора тоже встала и расправила свои юбки, смутно почувствовав, как резко натянулась цепочка, прикрепленная к поясу, когда тяжело упал вниз заветный молитвенник. Элеонора повернулась, чтобы уйти, но потом остановилась и, оглянувшись, посмотрела на своего самого преданного друга и слугу.

– Джоб... прости меня, – прошептала она. Ей было так же больно говорить это, как и ему – слышать. Его губы искривились в жалкой попытке улыбнуться.

– Это не имеет значения, – ответил он ей теми же самыми словами, которые когда-то сказал уезжавшей Анне. – Когда ты отдаешь кому-то свое сердце, то отдаешь его навсегда.

– Да, – выдохнула Элеонора. – Я понимаю. – И, гордо вскинув голову, удалилась.

После этого разговора ей стало проще скрывать свои чувства. Она целиком окунулась в хлопоты и позволяла себе проявлять только вполне естественную радость гостеприимной хозяйки. Герцог и герцогиня должны были приехать к ужину и заночевать, а на следующее утро отправиться дальше. Кое-кого из их свиты можно было устроить здесь же, в «Усадьбе Морлэндов», вместе со слугами хозяев, но большая часть герцогской челяди вряд ли поместилась бы в доме; к счастью, недалеко были Микллит и Твелвтриз, где и могли остановиться на ночь остальные слуги Ричарда. На обед нужно было пригласить гостей – немного, всего одного или двух человек, занимающих достаточно высокое положение в обществе, чтобы герцог не почувствовал себя оскорбленным или, наоборот, не заскучал. Ожидались также Хелен и её супруг – красавица год назад вышла-таки замуж за торговца пряностями, Джона Батлера, и Элеонора могла только надеяться, что они проникнутся торжественностью момента настолько, что не откроют ртов, ибо была далеко не лучшего мнения об умственных способностях обоих.

И вот этот день настал. Жак превзошел себя, подав на стол такие угощения, которыми не побрезговал бы и сам король, а Элеонора, сидевшая на возвышении, вряд ли проглотила хоть кусочек, ибо рядом с ней находился человек, заставлявший её таять и чувствовать себя совершенно беспомощной и глупой.

Недавно она стояла во дворе своего дома, вся дрожа, словно молоденькая девчонка, и смотрела, как он въезжает в ворота во главе своей свиты. Элеонору волновало только одно: что он подумает о ней по прошествии стольких лет?! Минуту назад она была уверена, что выглядит прекрасно в своем новом платье с верхней юбкой из зеленовато-голубого бархата, отделанного горностаем, поверх нижней из золотой парчи. У платья были широкие, свободно ниспадающие рукава в полоску из белого и золотого шелка. К бело-золотому чепцу была приколота длинная газовая вуаль, обшитая накрахмаленным муслином, обрамлявшая лицо Элеоноры и выгодно подчеркивавшая её высокий лоб и большие глаза.

Но как только в воротах показались лошади, вся уверенность Элеоноры испарилась, как роса на солнце, и лишь сознание того, что рядом стоит Джоб, помогло женщине побороть глупейшую слабость и удержаться на подкосившихся ногах. И вот герцог въехал во двор, спрыгнул с коня и приветствовал встречающих. Элеонора опять слышала голос Ричарда, опять смотрела ему в лицо – и даже обменялась с гостем традиционными поцелуями. И он совсем не изменился, ну просто ни капельки! О, конечно, он стал старше, и на лице у него появилось больше морщин; это были следы и привычки к власти, и печали, и добродушного нрава, и любви к хорошей шутке. И волосы у Ричарда начали седеть. Их вид неожиданно тронул Элеонору больше всего – она и сама не знала почему. Но в сущности, Ричард остался прежним. Это был все тот же плотно сбитый, широкоплечий, с военной выправкой мужчина, с тем же честным, открытым лицом и глазами, которые, казалось, смотрели вам прямо в душу. Он поприветствовал Элеонору улыбкой и дружеским поцелуем, а потом сказал:

– Ну что же, госпожа Морлэнд, вы все так же прелестны, как и в юности. Именно такой я вас и помню! – И Элеоноры вновь отдала Ричарду свою душу навсегда.

Сейчас, за обедом, Элеонора была рада, что он сидит рядом с ней, а его супруга – с Робертом. Элеонора была уверена, что не нашла бы, о чем говорить с герцогиней. В первый же момент, увидев эту чету вместе, Элеонора поняла, что Ричард действительно любит свою жену, эту женщину, которую в юности звали Рэбской Розой и которая до сих пор была столь ослепительно прекрасна, что рядом с ней померкла бы прелесть любой молоденькой девушки. Сидя же рядом с Ричардом, вдали от собственного мужа и его жены, Элеонора могла хоть недолго насладиться вниманием гостя. её нервозность и смущение исчезли почти сразу же, растаяв, как снег, под теплом его открытого, добродушного взгляда. Герцог мягко подтрунивал над положением, в котором оказался, хвалил еду, развлечения и дом, а потом заговорил и о самой Элеоноре.

– Вы прекрасно выглядите, – улыбнулся он. – Честно говоря, вы совсем не изменились со времени нашей последней встречи. Но, полагаю, вы давно забыли, как танцевали со мой в Корфе, ведь так? Это было так давно...

– Я все прекрасно помню, милорд, – ответила Элеонора. – И должна заметить, что вы тоже совсем не изменились.

Он рассмеялся.

– Ну, ну, госпожа, вот это уже лесть чистейшей воды! Как вам не стыдно вести себя, как какой-нибудь придворной даме!

– Нет, нет, уверяю вас, – настаивала Элеонора.

– И я как величайшее сокровище храню тот подарок, который вы прислали мне к следующему Рождеству и о котором, могу поклясться, вы-то как раз и забыли.– И женщина извлекла из складок своего платья заветный молитвенник. Когда взгляд герцога упал на книжечку, Элеонора сразу поняла, что Ричард и правда забыл об этом подарке – да и почему, в сущности, должен был помнить? Герцог взял молитвенник в руки и нежно погладил пальцами кожаный переплет. Взглянув сейчас на Ричарда, даже совершенно посторонний человек сразу понял бы, как герцог любит книги – несмотря на призвание военного.

– Я искренне польщен, что вы хранили все эти годы такой незначительный подарок. Должно быть, у вас сложилось доброе мнение обо мне.

– Раз и навсегда, милорд, – твердо ответила Элеонора.

– Несмотря на... – он обвел взглядом комнату, явно намекая на то, что все это Элеонора получила благодаря своему бывшему опекуну.

– Я многим обязана лорду Эдмунду, – спокойно сказала Элеонора. – Но больше всего на свете я ценю справедливость. И, в конце концов, я все-таки Кэртни.

Он опять быстро пробежал глазами по залу, теперь – чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, и кивнул.

– Да, вы – Кэртни. И родственница милорда Девонского, если мне не изменяет память. Ну что же, госпожа Кэртни, – заявил Ричард, с кривой усмешкой подчеркнув её девичью фамилию, – я многим обязан этому семейству. И знаю, как ценить преданность.