Токийский полукровка. Дилогия (СИ) - Гримм Александр. Страница 46
С каждой прочитанной строчкой ее глаза поблескивали все сильнее, а по лицу расползалась дурацкая улыбка.
Я обещаю быть тем другом, который будет хранить воспоминания обо всем, что ты говоришь, и о форме твоих губ, когда ты произносишь мое имя. Мне не терпится открыть для себя каждый сантиметр твоего тела, каждый изгиб и каждую родинку. Я хочу знать, где прикоснуться к тебе, и я хочу знать, как прикоснуться к тебе. Хочу видеть твою улыбку, созданную специально для меня. Да, я действительно хочу быть таким другом для тебя — лучшим на свете.
PS: вот, как пишут любовные письма, идиотка, а теперь обернись.
— Ой, Антон, а что это ты тут делаешь? — за ее спиной с длинной хворостиной наперевес стоял хмурый хафу. — Ты все неправильно понял, я все могу объяснить…
Спустя несколько секунд над рощей у храма Чококудзи разнесся душераздирающий, девичий вопль.
— НЕТ! УМОЛЯЮ, ТОЛЬКО НЕ СНОВА!
Глава 22
— О, да! Вот так, молодец. — подбадриваю я пыхтящую Хоши. — Видишь, а ты боялась.
— Ты можешь заткнуться? — переводит она дыхание. — Нас могут заметить.
— Не умничай, лучше используй рот по назначению, если не хочешь снова получить по заднице.
— Сволочь. — огрызается девчонка, но покорно возвращается к прерванному занятию.
— АЙ! Давай как–то понежней, что ли, это чувствительное место.
— Хватит командовать, я и так стараюсь! Говорила же, что не умею!
— Вот и научишься, такой как ты это точно пригодится.
— Ах, такой, как я, значит? — отталкивает она меня и улепетывает вглубь рощи. — Да пошел ты!
— Дура, зеленку верни!!! — кричу ей вслед. — Тц, вот коза, где я теперь зеленку в Японии куплю. Женщины — лишь бы урвать чего, ну хоть футболку не сперла.
Домой возвращаюсь в приподнятом настроении: царапины на спине обработаны, а в руках трофейный юми с колчаном полным стрел. Эта растяпа променяла драгоценный лук на полупустой пузырек с зеленкой — дикарка узкоглазая, что с нее взять.
Проходя мимо знакомой детской площадки, замечаю группку похохатывающих пацанов, трущихся неподалеку с местом наших с Мичи тренировок. Любопытство берет верх и я решаю поглядеть поближе.
Стоит мне приблизиться к разухабистой школоте, как все мигом встает на свои места — в окружении оголтелых детишек, на полосе препятствий пыхтит, обливаясь потом, малыш Мичи. Надо же, а пацан оказался волевым — не забросил тренировки пока его семпай прохлаждался в больничке. Гордость берет за такого кохая.
— Э! Обмудки мелкие, а-ну, валите отсюда! — ближайший крикун получает от меня смачный поджопник.
— ЭЙ, охренел?!
— Че?! Сам вали!!!
— Ты еще кто такой?!
— Давно не получал, хафу?!
— Козел белобрысый, попутал!?
— Ублюдок, сдохнуть захотел?!
Какие борзые сопляки, судя по виду ровесники Мичи, а гонору как у бывалых якудза. Ну ничего, мама с папой не научили вежливости — так дядя Антон научит.
Самый крикливый мгновенно затыкается под моим тяжелым взглядом. Наша с ним битва взглядов длится от силы секунду, но горластому и этого хватает с лихвой, задрожав всем телом, он поспешно отводит глаза, после чего начинает пятиться назад, стараясь оказаться от меня как можно дальше. Остальные сопляки смотрят на своего враз стушевавшегося заводилу с недоумением. Но длится их удивление недолго, покончив с «королем» я принимаюсь за пешек. Мой взгляд блуждает по их лицам, всего на мгновение задерживаясь на глазах, но даже этой мимолетной заминки хватает, чтобы сломить волю оборзевших малолеток.
— Брысь, засранцы!
Моя команда звучит для напуганных сопляков, словно выстрел стартового пистолета. Они в панике начинают разбегаться кто–куда, сталкиваясь между собой. Их ватные ноги заплетаются, они спотыкаются и падают — со стороны эта куча мала выглядит нелепо и даже немного пугающе, особенно если знать, что за ней стоит. Из глубин памяти всплывает недавний морок, едва не вынудивший меня спустить курок. В тот момент я был на волоске от смерти, мои мозги уже готовы были покинуть черепную коробку и переехать на грязный пол вонючего, старого ангара. Меня спас случай — банальный ассоциативный ряд, который помог зацепиться за яркое воспоминание из моей прошлой жизни. Рейки — страшное оружие, я напрасно его недооценивал. Все–таки местные представители боевых искусств не зря ставят этот вид Ки во главу угла.
— Семпай! — счастливо улыбается Мичи, глядя на меня восторженными глазами. — Вы вернулись!
Для полноты картины ему не хватает лишь хвоста, подметающего пол — ну вылитый щенок наконец–то дождавшийся своего хозяина.
— Чего это они? — кивает мальчишка в сторону, удирающих во всю прыть малолеток. — А точно, это же тот прием, что вы показывали? Семпай, а где вы были? А я заходил, а вас не было…
— Мичи, а иди–ка ты обратно на площадку. — прерываю этот бессвязный поток информации, пока он не закоротил мне мозг.
— Ну семпай! — канючит обиженный мальчишка, но все же неохотно плетется обратно и возвращается к прерванной тренировки.
А пацан делает успехи — за неделю, что мы с ним не виделись Мичи неплохо так окреп, видно, что не филонил все это время. Уже не мотыляется на перекладине, как говно в проруби, а именно подтягивается. Да, при этом кряхтит от натуги так будто вот–вот разродится, как минимум, двойней, но делает ведь чертяка мелкий, и отжимания выполняет довольно сносно. Еще бы не трещал без умолку, как девчонка, и цены бы ему не было.
Пока наблюдаю за тренировкой, страдающего от вселенской несправедливости, кохая в голову приходит неожиданная мысль — пистолет! Почему советник таскал с собой такое старье, неужели даже такие крутые парни, как якудза, не могут себе позволить нормальные пушки или… — в этот момент меня накрывает озарение. Перед мысленным взором всплывает образ полицейского, что допрашивал нас с рикиси после аварии, и кобура на его поясе, идеально подходящая под форм фактор пистолета советника Мацуба–кай, расставляет все на свои места.
Ну конечно! Отсутствие крупных военных конфликтов и мировых войн не могло не сказаться на гонке вооружений. Плюс к этому, местные боевые искусства просто обязаны были частично обесценить некоторые виды вооружения. Если даже такой молодой пацан, как Акихико, смог противопоставить свое мастерство огнестрелу, то более опытные бойцы должны иметь в своем загашнике еще более эффективные методы противодействия…
— Семпай, семпай! — гундит над ухом, завершивший тренировку Мичи.
— Ну чего?!
— А давайте после тренировки сходим на Тэндзин Мацури*?
— Мичи, ты че перегрелся? До Осаки пятьсот километров, какое нафиг «сходим»?
— Семпай, это вы чего, новостей не смотрели? Из–за беспорядков в Осаки фестиваль перенесли к нам.
— Ну извини, телека в палате не было. — пожимаю плечами.
— Сегодня заключительный день, вы пропустили спектакли бунраку*, — принимается он загибать пальцы, — выступления кагура*, уличные конкурсы и шествие к святилищу Ясукуни. А сегодня, ближе к вечеру стартует водный парад от храма Асакусы*, лодки пойдут сначала вверх по Сумиде, пока та не вольется в Аракаву, а затем уйдут в Токийский залив. Будет круто!
Смотрю в его горящие энтузиазмом глаза — а почему бы и нет? Когда еще представится возможность побывать на фестивале, который обычно проходит в Осаке. К тому же своим отказом я могу обидеть мальчишку. У местных особое отношение к своей исконной религии, быть синтоистом для них и быть японцем — вещи одного порядка. А Мацури — это важный религиозный ритуал и одновременно праздник, который является неотъемлемой частью синто.
— Фиг с тобой, пацан, только никаких юкат.
— Ну семпаааааайййй! — строит он щенячьи глазки.
— Я сказал никаких платьев!
— Юката — не платье!
— Да мне побоку! Если яйца ветром обдувает, значит платье!