Рок царя Эдипа (СИ) - Ростокина Виктория Николаевна. Страница 30
«Лягушонок… — вдруг неприязненно подумала Инна. — Что он в ней нашел? — И тут же осадила себя: — Серьезная, умная девочка, разве лучше, чтоб им вертела молодая стерва?»
Предполагаемой стерве она, пожалуй, в первую же встречу выцарапала бы глаза.
— Ты готова, Надюша? — спросила она как можно ласковее. — Попрощайся.
— Пока, девчонки! — Надя вдруг всхлипнула, обняв подружек.
— Вы поможете нам снести вещи вниз? — коварно спросила Инна.
— Конечно!
Все общежитие, неизвестно кем оповещенное, высыпало в коридор посмотреть, как девчонки из триста пятой тащат чемоданы и баулы, а позади величественно шествует обалденная дама, Надькина американская свекровь, забирающая бедного птенчика в свое роскошное гнездо…
В такси Надя вдруг робко спросила:
— Почему же Алеша мне ничего сегодня не сказал? Я бы заранее собралась…
— Это сюрприз, — сверкнула белозубой улыбкой Инна.
Да… для Алеши это оказалось настоящим сюрпризом.
Инна открыла дверь своим ключом, и они с Надей втягивали в прихожую вещи, когда он выглянул из своей комнаты на шум с предназначенной для Инны обиженной миной на лице и увидел рядом с ней свою невесту.
— Лека… — Надя сразу же бросилась к нему, — как здорово! Твоя мама меня в пять минут забрала… Почему же ты молчал, вредина?! Знаешь, я просто обалдела!
Она хихикнула глуповато, и Инна заметила, как Алешка вдруг невольно отстранился от нее.
— Это что за фокусы? — Он смотрел на мать.
Господи, он говорит с ней, как старший с неразумной девчонкой!
Инна выпрямилась, приняла строгий вид и твердо сказала:
— Твоя будущая жена будет жить у нас. Она должна привыкнуть. А я должна убедиться, что у вас все будет хорошо. Это мой материнский долг.
Алешка фыркнул, как бешеный кот, и ляпнул:
— Ты хочешь убедиться, удобно ли нам спать?
— Лека… — смутилась Надя, залившись краской.
— Возьми Надины вещи, — сказала Инна. — Освободи в шкафу место. И веди себя как мужчина. Не буду вам мешать…
Она шагнула к своей комнате. Оглянулась выжидающе…
Алеша рывком втянул чемодан в «супружескую спальню», метнул на мать какой-то растерянный взгляд и дернул свою Надю за руку:
— Иди сюда!
Похоже, что Надин переезд его совсем не обрадовал.
«Ничего, — подумала Инна, услышав, как клацнула на двери защелка. — Сейчас они лягут под одно одеяло, обнимутся и решат все недоразумения. Все влюбленные ссорятся одинаково и мирятся простым и веками проверенным способом…»
Но почему-то ей было неприятно, что ее сын сейчас рядом с ней, в соседней комнате, будет обнимать этого невзрачного лягушонка…. Неужели эта бледная отличница имеет над ним великую, женскую власть? Неужели он теряет голову и забывает все на свете, держа ее в объятиях?
«О чем это я? — одернула она себя. — Ревнивая мать или ревнивая… Нет, мать! Я — мать!!!»
Глава 15
Почтовый роман
В тот год осень в Москве выдалась настоящая — золотая, солнечная, теплая.
Никто не встречал Инну в аэропорту. Их тургруппу вез в гостиницу экскурсионный автобус. Инна ехала в Россию налегке, с одной сумкой, как ездила везде и всюду. Сумка, правда, была большая — внутри, в отдельном полиэтиленовом пакете, ярком и объемистом, были подарки Леше. Пятнадцатилетнему Леше, с которым она наконец собиралась встретиться, не таясь и не скрываясь.
Джинсы Инна выбирала долго, боясь ошибиться в размере и гадая, что же сейчас модно в Союзе. Она купила джинсы на вырост, учла, что Леша высокий, в отца, а покрой выбрала классический. Темно-синие «Levi’s», без всех там кнопок и заклепок.
«Классика — это то, чего он лишен. У них все время какие-то моды», — думала Инна и по этому же принципу искала кассеты к плейеру, который тоже везла в подарок. Леша, наверно, никогда не слышал старый джаз. Вдруг ему не понравится? Может, не рисковать, расспросить улыбчивого негра-продавца, что сейчас слушают пятнадцатилетние. Через год это будут слушать и в Союзе. Но какая-то нелогичная, несуразная, глупая гордость заставляла ее выбирать музыку для своего сына, как для взрослого, близкого человека, которого знаешь очень давно. Луи Армстронг, Элла Фицджералд. И еще, конечно, король рок-н-ролла Элвис Пресли. Инна все же купила одну кассету с какой-то новомодной ритмичной музыкой, под которую обычно лихо отплясывали чернокожие подростки. И еще одну, новый альбом некой бритоголовой ирландки, имя которой Инна все время забывала, но песни, однажды услышав, запомнила. Слова были простые и незатейливые, но в музыке, голосе — столько страсти и боли, сколько не изобразишь, тщательно продумывая, как понравиться публике…
«Узнает ли он меня? Как будет разговаривать? Какого он сейчас роста?» — думала Инна, глядя на мелькавшие за окном московские улицы.
Москва менялась.
На тротуарах с лотков торговали фруктами. Инна наблюдала эти новшества с любопытством, но без всякого интереса. Ее интересовала только встреча с сыном.
В гостинице «Россия» где их поселили, в своем одноместном номере, подойдя к окну, Инна глядела на Москву-реку, эту узкую, грязную и любимую реку, и вспоминала…
Две недели назад, когда Тэда не было дома, она сняла трубку телефона и, не давая себе опомниться, передумать, быстро набрала номер.
Длинный гудок. Второй.
«Сейчас трубку возьмет папа — и все. Я не смогу с ним поговорить. Леша! Лешенька! Сыночек! Хоть бы ты был дома, хоть бы ты подошел к телефону!»
И затаив дыхание, с сердцем, бьющимся у горла, услышала в трубке юношеский голос:
— Алло.
— Леша?
— Да.
— Леша, здравствуй…
— Здравствуйте. Кто это?
— Это… Это…
«Что же ему сказать? Имя? Или что-нибудь соврать? Нет, — не трусить! Главное — быстрее».
— Это твоя мама.
На другом конце была тишина.
Инне казалось, что она уже не дождется ответа.
— Да? — как будто удивленно спросил он. Так можно было переспросить, идет ли на улице дождь. — Здравствуйте.
— Я… Я скоро буду в Москве. Давай увидимся? Я тебе кое-что привезу…
«Идиотка! Зачем я это сказала?! Как будто приманиваю. Он сейчас обидится и бросит трубку».
— Давай увидимся… — повторила она.
— Давайте, — спокойно сказал он.
И замолчал.
— Я приеду… — недели через две-три… куплю тур… сейчас это просто… Я приеду и позвоню тебе… Хорошо?
— Хорошо.
«Все. Надо класть трубку. Он не будет со мной разговаривать. Он будет отвечать на вопросы из вежливости. Все! Быстро заканчивай разговор! Сейчас же!»
Она в который раз приказала себе, мысленно кричала на себя, ругалась. Ни одному человеку она бы не позволила этого.
— Леша. Я приеду и позвоню. Я позвоню… только тебе. Боюсь, что дедушка не захочет меня слышать…
Молчание в ответ.
— Я позвоню, Леша… До встречи…
— До свидания.
Он не положил трубку первым. Молчал и ждал.
Она первая нажала кнопку.
И заплакала. Она не плакала очень давно. Она никому не позволяла довести себя до слез…
И вот она в Москве, в гостиничном номере, Инна отвернулась от окна. Можно было позвонить прямо сейчас. Нужно было. Но ей было страшно.
Пересилив страх, она подошла к журнальному столику, дотронулась до трубки.
«Нет, не могу. Страшно! Он почувствует мой страх, он станет меня презирать: вот еще, чувствительная натура, сына бросила, а теперь от волнения слова сказать не может. Ничего. Завтра позвоню».
Завтра была экскурсия в Кремль.
Маленькая, юркая рыжеволосая девушка, гид и переводчик их тургруппы, полукруглыми взмахами тоненькой руки предваряя каждую свою новую реплику, будто очерчивала, обозначала окружающий мир.
Инна, как и все, задавала ей какие-то вопросы. Как и все, по-английски. Девушка была русская, ее звали Лена, но Инна почему-то не хотела говорить с ней по-русски.
В этом городе она хотела говорить по-русски только с одним человеком.