Голый край (СИ) - Пешкин Антон. Страница 12

— Майя, зачем ты обидела Снорри?

Так у него еще и имя идиотское.

— Он первый начал! — так же, как и мама, я скрестила руки на груди. — Сказал, что я ворона!

Дальше разбирательства никуда не пошли, потому что с разных концов на крики пришли наши отцы. Причем оба бородатых мужика, казалось, едва сдерживались, чтобы не заржать, видя разыгравшуюся драму.

— Ну-ка, Хельга, иди давай, — папа взял меня за руку и оттеснил маму.

— Иди на поле, Берта, я все решу, — сказал второй мужчина.

Они явно пытаются не засмеяться! Что один, что второй, оба идиоты, не понимающие серьезности ситуации?

Ай, да кого я обманываю, самой же смешно. Подумать только — мне сейчас должно быть двадцать три, а я такой ерундой занимаюсь.

— Ну, Снорри… — вздохнул отец мальчика. — Значит, тебя обидела умная девочка?

— Да! Она казала…

Прежде чем мальчик успел договорить, его отец дал ему мощную затрещину, отчего тот едва не упал и разнылся еще больше.

— Стыдно! Девочка его обидела… Иди к матери! — мужчина прикрикнул и мальчик, рыдая, пошел обратно под юбку своей мамаши. Но суровое выражение лица мужчины сразу же сменилось на веселое, когда его сын ушел достаточно далеко. — Ну как ты, Борт? Женушка все не пускает по кружечке меда хряпнуть, а?

— Да иди ты, Ульк, — в голос засмеялся мой отец и крепко пожал ему руку. — И вообще, цыц! Вороненок мой все понимает, донесет еще мамке-то… М? Майя?

Я стала яростно качать головой и показала большой палец, пытаясь убедить отца в том, что его разговорчики уйдут со мной в могилу.

— Хех, и вправду умная, как ворон! — засмеялся Ульк и, протянув руку, потрепал меня по голове. — На-ка, держи, за моего балбеса.

Он достал из узелка на поясе большое красное яблоко, и я тут же жадно схватила его обеими руками и также стремительно впилась в него молочными зубами. Твою мать, как же это вкусно! У нас яблоки были редким угощением, потому как деревьев не было, а в лесу попадались только дикие, кислые. Сладость, растекшаяся у меня во рту, сочная мякоть фрукта заставили меня невольно широко улыбнуться, и Ульк, видя это, тихо засмеялся.

— Заглядывайте к нам, еще угощу, вороненок! — он еще раз потрепал мои короткие светлые волосы. — Ладно, еще увидимся, Борт!

— Хорошего урожая, Ульк! — отец махнул рукой и они разошлись. Взглянув на меня, он негромко сказал: — Вот это моя девочка!

Солнце медленно ползло по небосводу где-то на юге. Здесь оно никогда не бывало в зените, а ближе к зиме и вовсе совсем низко склонялось к горизонту, будто бы не желая оставлять северный народец без своего тепла. Вскоре оно медленно начало ползти все ближе и ближе к горизонту, предвещая скорое наступление вечера.

Примерно в час или два дня мы вместе с родителями пошли обратно домой. Разумеется, работа на сегодня не закончена, но всем не помешало бы подкрепиться. Родители быстро связали тонкими веревочками срезанный урожай в большие, толстые пучки и вскинули их себе на плечи. Не знаю, сколько они весят, но мать могла поднять лишь два таких, в то время как отец нес сразу шесть, едва не роняя. И я помогла! Папа торжественно вручил мне маленький, тонкий пучок, который я, по примеру родителей, закинула на плечо и вместе с ними бодро шагала к деревне.

Когда же мы пообедали, папа отвел меня к Хьялдуру, который в это время дня мирно посапывал на гамаке, растянутом между двух вековых деревьев. Папа ушел дальше убирать урожай, а я осталась со своим учителем, а по совместительству и нянькой. Как обычно, я рассказала ему про свой день, и от приключившейся истории с мальчиком он так засмеялся, что грохнулся с гамака на твердую, протоптанную землю.

Когда же мы наконец уселись за стол в его хижине, он принялся рассказывать про чудеса, увиденные им в лесу. Причем я не совсем уверена в том, что из этого правда, а что выдумка друида, чтобы позабавить ребенка, но все рассказанное было удивительным и интересным, даже будничные сборы трав и осенних грибов.

В момент, когда он рассказывал про какие-то безумно интересные, по его мнению, грибы, мое лицо исказила гримаса боли. Друид тут же кинулся ко мне, а я обеими руками обхватила голову. Маленькая черепушка будто бы раскалывалась, как во время сильного похмелья, а в ушах громко била кровь.

— Что с тобой, Майя?! — взволнованно закричал он и принялся бегать по всей хижине.

— Голова болит… — простонала я, чувствуя, как пересыхает во рту.

— А не должна! — воскликнул друид, расталкивая какие-то травы в ступке.

— Дай нам что-нибудь от сильной крови, друид! — завопила я страшным голосом, изображая злого духа Дмитрия. — Ромашку, Хьялдур! Завари ромашку!

Он не стал спорить и только кивнул в ответ. Он мгновенно раздул тлеющие в очаге угли и бросил в разгоревшийся огонь пару округлых камней. Через пару минут, полных боли и моих стонов, он аккуратно взял деревянными щипцами раскаленные камни и бросил их в широкий кувшин с водой, отчего жидкость начала быстро закипать. Еще минута, и передо мной стояла чаша с ароматным ромашковым чаем.

Обжигая язык, я пила панацею, которой восхищалась моя бабушка из прошлой жизни. Вскоре ритм сердца стал более-менее нормальным, голова уже не так сильно болела, и мы с Хьялдуром смогли спокойно выдохнуть. Опасность миновала, но сама возможность повторения подобного не давала мне покоя.

И до этого у меня слегка ныла голова, иногда я испытывала слабость, но списывала это на скудный рацион и возраст. Однако теперь все это перестало быть смешным.

Одна из гипотез, которые я придумала, заключалась в переносе не метафизической души Дмитрия в тело ребенка, а его синаптических связей в мозгу. Иными словами, мне думается, что помимо тех связей нейронов, что образуются в мозгу ребенка по мере взросления, у меня есть еще один набор, а это в два раза увеличенная плотность мозга. Именно плотность, поскольку объем, кажется, нормальный.

Все это значит, что мозгу нужно постоянное и разнообразное питание, и в первую очередь что-то, понижающее давление, и что-то с глюкозой. Причем всего этого нужно куда больше, чем обычному человеку. К сожалению, сахара, в котором глюкозы, насколько я помню, предостаточно, я здесь еще не видела.

— Хьялдур.

— Хм? — он взглянул на меня, пьющую ромашковый чай.

— Хочу сладенького!

Друид устало вздохнул и уронил голову на стол.

Глава 7: Лгунья

Осень на севере была скоротечной, почти незаметной. Березы и дубы, тут и там растущие по всей деревне и за ее пределами, очень быстро пожелтели, вскоре листья начали опадать, укрывая сырую землю золотистым ковром, а затем пришли и холода.

К счастью, этот год выдался урожайным. В неглубоком погребе нашей с родителями хижины покоилось целых пять мер зерна и еще примерно три четверти мешка диких яблок. К сожалению, закатывать фрукты и овощи здесь никто не умел, да и подходящей для этого тары не было, поэтому различные ягоды всей деревней раздавили для браги, а грибы и коренья, которые мы с мамой собирали в лесу, пришлось как можно быстрее съесть, пока они не испортились. Думаю, что будет не лишним потом предложить сушить хотя бы грибы. Помню, как в прошлой моей жизни таким занималась бабушка, и я искренне не понимала, зачем это делать, ведь все можно купить в супермаркете. Что ж, здесь я супермаркетов, увы, так и не нашла.

Неприятным стал тот факт, что мигрень и давление, несмотря на мой весьма скромный возраст, видимо, стали теперь моими постоянными спутниками. Хорошо, что Хьялдур подарил мне на зиму небольшой мешочек с засушенной ромашкой, потому что без хотя бы настолько примитивного лечения мне пришлось бы туго.

С окончанием сезона сбора урожаев, грибов и поспевших поздних ягод мой папа стал готовиться к очередному походу на юг. Он сказал, что почти все мужчины деревни собираются и плывут за море каждый год, чтобы сражаться с теми, у кого есть зерно и богатства. И хоть я это и не одобряю, в душе все же понимаю, что с нашим убогим правительством такие мероприятия необходимы для банального выживания людей, поэтому осудить отца и его боевых товарищей не могла.