Фитин - Бондаренко Александр Юльевич. Страница 15

Генерал-лейтенант Павлов оставил в своих воспоминаниях описание совершенно удивительного совещания, проведённого в центральном аппарате, как он утверждает, в январе 1940 года. Однако по всем признакам дело происходило за год до указанного срока — в январе 1939-го, и Павел Фитин был ещё не начальником, но заместителем начальника внешней разведки. Именно он передал приказание руководителям отделений прибыть в кабинет наркома на совещание. Павлов пишет:

«Мой непосредственный шеф отсутствовал, и мне, как лицу его замещавшему, пришлось предстать перед очами грозного хозяина Лубянки. К назначенному сроку в приёмной собрались начальники отделений, почти все сплошь молодые люди. Естественно, они гадали, о чём будет говорить нарком.

Среди “необстрелянной” молодёжи, волею судьбы попавшей в верхи разведки, выделялась группа примерно из полутора десятков сотрудников более старшего возраста. Они вели себя сдержанно, не переговаривались, не крутили во все стороны головами. Кое-кого из них мы знали, например, Сергея Михайловича Шпигельгласа [96], заместителя начальника Иностранного отдела, читавшего нам лекции в разведывательной школе.

Наконец нас пригласили в кабинет наркома. Это было большое, отделанное красным деревом помещение, вдоль стен которого стояли мягкие кожаные кресла. На возвышении располагался огромный письменный стол на резных ножках, покрытый синим сукном. Мы расселись в креслах, а товарищи постарше, с Шпигельгласом во главе, заняли стулья прямо перед президиумом.

Вдруг позади стола бесшумно открылась небольшая дверь, которую я принял было за дверцу стенного шкафа, и вышел человек в пенсне, знакомый нам по портретам. Это был Берия. Его сопровождал помощник с папкой в руках. Не поздоровавшись, нарком сразу приступил к делу. Взяв у помощника список, он стал называть по очереди фамилии сотрудников, которые сидели перед ним. Слова его раздавались в гробовой тишине громко и отчётливо, как щелчки бича.

— Зарубин!

Один из сидевших перед столом встал и принял стойку “смирно”.

— Расскажи, — продолжал чеканить нарком, — как тебя завербовала немецкая разведка? Как ты предавал Родину?

Волнуясь, но тем не менее твёрдо и искренне один из самых опытных нелегалов дал ответ, смысл которого состоял в том, что никто его не вербовал, что он никого и ничего не предавал, а честно выполнял задания руководства. На это прозвучало угрожающе равнодушное:

— Садись! Разберёмся в твоём деле.

Затем были названы фамилии Короткова, Журавлёва, Ахмерова и других старослужащих разведки, отозванных с зарубежных постов. Унизительный допрос продолжался в том же духе с незначительными вариациями. Мы услышали, что среди сидевших в кабинете были английские, американские, французские, немецкие, японские, итальянские, польские и ещё Бог знает какие шпионы. Но все подвергшиеся словесной пытке, следуя примеру Василия Михайловича Зарубина, держались стойко. Уверенно, с чувством глубокой внутренней правоты, отвечал Александр Михайлович Коротков... Спокойно, с большим достоинством, вёл себя Исхак Абдулович Ахмеров и другие наши старшие коллеги.

Совещание, если его можно так назвать, — оно было похоже на экзекуцию — закончилось внезапно, как и началось. Дойдя до конца списка и пообещав опрошенным “скорую разборку”, Берия встал и, опять не говоря ни слова, исчез за дверью. Его помощник предложил нам разойтись.

Никаких дополнительных разъяснений к увиденному и услышанному не последовало. Мы были ошеломлены...» [97]

Руководящая глупость? Очевидно. Но в таких вот условиях приходилось работать советским разведчикам перед Великой Отечественной войной...

Если же говорить непосредственно о Павле Фитине, то нам представляется слишком сложным описывать работу оперативного сотрудника, который трудился в центральном аппарате, затем — начальника отделения, заместителя руководителя отдела. Честно скажем, что ничего конкретного об этом периоде его жизни мы не знаем. Зато немало можно рассказать о той информации, которая в это время поступала в Центр из различных резидентур:

«Сов. секретно

По сведениям, заслуживающим доверия, полученным из ближайшего окружения Муссолини:

1. Муссолини настойчиво добивается от Гитлера согласованной итало-германской экспансии и объединённого нажима на Францию. Он старается ускорить получение Италией компенсации за помощь, оказанною ею Германии, и боится полного захвата Гитлером военно-политических позиций в Центральной Европе и на Балканах, что ещё более ослабило бы Италию. <...>

2. Аргументация Муссолини при его последних беседах с Гитлером сводилась к доказательству целесообразности действовать именно сейчас, когда Франция ещё не готова в военном отношении и не оправилась от чешского удара [98], а Англия не закончила ещё свои вооружения. Муссолини якобы выдвигал мысль о необходимости радикального улучшения отношений с СССР, в целях полной изоляции Франции и понуждения этим Англии к нейтралитету или к соглашению с Берлином и Римом, а в случае конфликта — в целях обеспечить Италию сырьём через Чёрное море.

Гитлер якобы отнёсся к предложению о сближении с СССР недоброжелательно, однако не по принципу антибольшевистских соображений, а выдвигал аргумент “военной слабости и необеспеченности Красной армии командным составом”, что якобы лишает сейчас СССР возможности проводить активную политику. <...>» [99]

«Из сообщения резидента НКВД в Каунасе

21 ноября 1938 г.

Мы уже отмечали неуклонную фашизацию Литвы и некоторые её шаги и реверансы, направленные на сближение с Германией...

Подбодрённые литовской политикой уступок, немцы в конце июня сего года устроили в Клайпеде [100] пробу сил, организовав массовые антилитовские выступления и прогерманские демонстрации, во время которых литовская администрация в Клайпеде и центральные власти проявили полную растерянность и не сделали должных выводов. <...>

В настоящее время в Клайпедском крае царит фашистский разгул, безудержный террор немцев во всех сферах политической, экономической и культурной жизни. Всё это сейчас направлено на подготовку предстоящих 11 декабря сего года выборов в клайпедский сеймик, причём полную победу немцев на выборах и одновременно окончательную утрату литовцами своего влияния в крае, пожалуй, совсем нетрудно предсказать. <...>» [101]

«Сов, секретно

<...> По сведениям, полученным из кругов рейхсверовцев, ГИТЛЕР и РИББЕНТРОП решительно подготавливают нападение на Советскую Украину весной будущего года, для чего в качестве основного плацдарма будет использована Прикарпатская Украина.

Во время свидания румынского короля с ГИТЛЕРОМ последний поставил вопрос о пропуске германских войск через Румынию как одно из условий предоставления Румынии займа.

ГИТЛЕР решил произвести решительный нажим на Варшаву и потребовал прекращения Польшей “двойной игры” и установления ясной политической линии» [102].

В тексте этого спецсообщения, подписанного начальником 9-го отделения 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР П. М. Журавлёвым, названа примерная дата начала войны СССР с Германией — весна 1939 года. Не знаем, сколько таких дат уже было названо — вполне возможно, что именно эта и есть первая, — и сколько ещё названо будет.