Ц 6 (СИ) - Большаков Валерий Петрович. Страница 45
— Фиг! На два кило поправился!
— Он еще растет! — рассмеялся отец, и прижался легонько, словно стесняясь проявления чувств.
— Вы надолго? — я отобрал один из чемоданов. — Ого! Ничего себе…
— Всё, что нажито непосильным трудом! — засмеялась мамулька. Раскрасневшаяся, блестя глазами и белозубо улыбаясь, она походила на кинозвезду в окружении фанатов.
— Работы там — море! — папа по эстафете отнял сумку у мамы. — Вряд ли успеем до Нового года…
— Папу главным инженером назначили! — похвасталась Настена. — Правда, здорово?
— Здорово! — чистосердечно признал я. — Нам не сюда.
— Так ты на машине? — обрадовался папа, сворачивая к паркингу. — Аллес гут!
— А как же! — фыркнул сын. — Когда это Гарины возвращались из дальних краев с пустыми руками?
Мама озадаченно обошла серого «Ижика».
— Сына, у тебя ж вроде зеленый был?
— А перекрасили!
Пока семейка рассаживалась, я запихивал багаж под тент, соображая, как бы мне и не соврать, и правды не раскрыть.
Усевшись за руль, сделал вид, что в упор не вижу любопытных взглядов, но папа, с улыбкой доброго инквизитора, постучал пальцем по телефону «Алтай».
— Рассказывай, давай.
— Всего не выдам — подписку давал, — внушительно молвил я, трогаясь. — В общем, предложили подработку — на неполный день… Младшим научным сотрудником в одном секретном институте. Ну, какие порядки в «ящике», ты и сам знаешь!
— Аллес капут! — согласился отец.
— А платят сколько? — просунулась сзади мама.
— Сто девяносто в месяц.
— И девяносто у Револия Михайловича? Ого!
— Да нет, того приварка уже не будет.
— Ну, не разорваться же ему, майне кляйне!
— Нет, ну все равно — очень даже прилично… Да еще за неполный день!
— А то!
Разогнавшись на шоссе, я, в который уже раз, запереживал — коридор возможностей сужался. Этот год подводил меня к целой череде важнейших решений, вот только особого выбора не оставлял. «Да» или «Нет», без вариантов.
И ведь я прекрасно сознавал, под чем подписываюсь, точно знал, на что соглашаться, а от чего оказываться. Просто… Наверное, во мне оживали подзабытые отроческие страхи… Или, наоборот, старческие опасения? Я боялся опять ошибиться…
А шанс прожить жизнь в третий раз мне не выпадет.
Мы выволокли чемоданы с сумками из лифта. Пихаясь, толкаясь и смеясь, протиснулись в прихожую.
— А чем это пахнет? — первым принюхался папа. — О, «борщецкий»! Аллес гут. Автора, — он нацепил тапочки, — автора!
Я загадочно улыбнулся и шагнул в зал. Рита стояла, вытянувшись в струнку, и у меня в голове отложилось вдруг, что ничегошеньки я не понимаю в женщинах. Вот, все толкуют о женской интуиции, даже о магии, и никто даже не вспоминает о таланте нравиться. А ведь это редкое качество. Как изящество. Далеко не каждая красотка изящна. Смотришь порой на длинноногое создание — ну, совершенство же! А стоит прелестнице сделать хотя бы шаг, и все очарование исчезает, как зажженный магний — пленительный образ огрубляется мужицкой походкой…
…Рита одела скромное платье, чуть-чуть выше колена, синее в крапинку, и с белым воротничком. Минимум косметики, максимум природной красоты — темненькая, большеглазая, яркая!
Я шагнул к девушке, и взял ее за руку.
— Знакомьтесь, — обернулся к родителям, — это Рита. Моя невеста.
Папа совершенно растерялся, а Настя подпрыгнула, радостно взвизгнув, и захлопала в ладоши. Мама поступила иначе — приложила ладони к лицу, боясь расплакаться.
— Риточка… — еле выговорила она дрожащим голосом. — Риточка…
— Я… — толкнулось у моей девушки. — Я очень люблю Мишу, и…
Мама, начиная плакать, обняла Риту, и они заревели дуэтом. Настя сперва свою старшую подругу поцеловала, потом меня, шепнув на ухо: «Тили-тили-тесто…», после чего зашмыгала носом за компанию.
— Грусть, печаль… — пробормотал я.
— Женщины, сына, — вздохнул отец. — Они с другой планеты… Аллес капут!
— Это мы от счастья! — тонким голоском ответила мама. — Вам не понять!
— Так, а я о чем? — хмыкнул папа. — Пойдем, сына, спрыснем радость…
— Ку-уда? — осадила его подруга жизни. — Мы тоже хотим!
Заночевать пришлось в моей комнате, которая скоро достанется сестричке. Вести машину после двух бутылок вина, что уговорили четверо Гариных, не считая Насти, было чревато.
Мама одолжила Рите свою новую ночнушку, и я впервые лег в постель с не раздетой девушкой.
— Будем спать, да? — сонно пробормотала моя невеста. — А то я стесняюсь… Услышат еще… — она хихикнула. — Помнишь, Настена дразнилась: «Невеста без места!», а ты так ловко ввернул: «С местом!»? Миш… А твои не обиделись… Ну, что мы отдельно будем жить?
— Да ну… Мама, может, и расстроится немного — поначалу, но она же умница. Поймет, что так — лучше.
Девушка уложила голову мне на плечо, и я не сдержался. Услышал гулкую тишину в голове… Взял Ритину мысль…
И стыдливо хихикнул, как старая дева, листающая «Плейбой».
Не-ет… Я обо всем расскажу Марику, но только не о ридеризме! Не надо раскрывать девичьи тайны…
Мне снилось будущее.
Глава 13
Глава 13.
Четверг, 23 июня. День
Ленинград, улица Академика Лебедева
Пресловутый НИИ «Прогноз» прятался на втором этаже Военно-медицинской академии, занимая четыре небольшие комнатки. Было еще несколько лабораторий, разбросанных по Ленинграду — одну встроили в госпиталь Бурденко, другую — в клинику на Пироговской набережной, третью еще куда-то засунули.
Сверхсекретный НИИ рассеялся по городу, пропадая из глаз.
Мой пропуск позволял входить в любое помещение, кроме тех, что обозначены литерой «Т». Не интересовался, правда, что же там скрывается, под этой буквочкой, как-то не до того было.
Почти месяц минул с того памятного дня, когда я встретил родных — и представил им Риту. Хотя, причем тут день? День, как день. А вот ночь…
Я видел сон. Хотел добавить — «вещий», но это определение слишком скудно. Мне снилась моя будущая жизнь, вся, до самого конца. Долгая жизнь, интересная, порой пугающая, чаще радующая. С неожиданными встречами и потрясающими событиями, волнующими приключениями и великими открытиями.
Образцово-показательное житие.
За минувшие недели память растеряла третьестепенные детали, вроде того, кто где сидел на заседании Политбюро в апреле 2004-го, или чем меня угощал папа Иоанн-Павел I в 1994-м.
Да и ладно, мелочи не в счет. Главное в ином.
Вот, скажем, европейцы просто обожают стабильность. Только в какой-то убогой, мещанской версии. «Счастье, — бубнят, — это когда ты точно знаешь, что будешь делать через год!» А вот мне их счастьеце поперек горла, хотя я точно знаю, что буду делать и через десять, и через пятьдесят, и даже через сто тринадцать лет! Да, дата моей смерти — 10 июля 2088 года. Ох, и наживусь…
Весь июнь, всю летнюю сессию я терпеливо привыкал к знанию того, что смертному не положено знать. Ведающий свою судьбу лишается надежд, его желания угасают. Ему нечего ждать от жизни. А мечты… Мечты сбудутся. Чего переживать? О чем тревожится? Судьба обласкает тебя, даровав всё, и отнимая лишь одно — волю к жизни.
Рите я ничего не говорил, старательно изображая интерес к близкой свадьбе или заботы летней сессии. Просто положился на время, справедливо полагая, что хитрая человеческая натура вывернется-таки из фатальной ловушки.
И вот позавчера задышал вольно. Прочь, тоска! Прочь, нытье! Новые надежды обживались в выморочной душе.
А все просто. Тот, кто знает свое будущее, волен изменить его. Лишенный этого печального знания может как угодно исхитряться, тщась обдурить всесильный рок. Бесполезно — «всё будет так, исхода нет».
Но коли известно, что станется в жизни с тобою, то, как говорится, возможны варианты. Примеры? Да сколько угодно! Вот, скажем, этой осенью подкатит ко мне парторг, и в туманных выражениях поинтересуется, не пора ли мне вступить в сплоченные ряды КПСС. Я отверчусь — не достоин, мол, не готов пока к столь ответственному шагу! Оно и верно — в этом времени с коммунистов спрос по всей строгости.