Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София. Страница 56
Все было как надо. Правильно. Наверное, в этот момент он был по-настоящему счастлив.
— Открывай давай! — поторопила Риша.
Он, вздрогнув, нехотя перевернул первую, чистую страницу.
На второй странице посередине было единственное слово, напечатанное крупными буквами посреди страницы.
«Дожди».
— Что, «Наркотики или жизнь» в прошлом? Отлично, — усмехнулся Вик.
— Не ерничай, — серьезно сказала Риша и сама перелистнула следующую страницу.
— Монолог?! Серьезно?! — возмущенно выдохнул Вик, уставившись на страницу.
«Ах, до чего свежая аналогия, бесподобно», — раздался скучающий голос Мартина.
— Быть… или не быть, вот в чем вопрос. Мы задаем его себе каждый день. Закрывая ночью глаза мы погружаемся в темноту и перестаем «быть»… О, я знаю, кто бы с этим поспорил… А каждое утро, проснувшись, мы принимаем решение… продолжать. Или нет? Уснуть, забыться… однажды это манит каждого из нас. Мы все носим в сердце свою маленькую смерть, и иногда, прежде чем открыть глаза, мечтаем выпустить ее наружу… Риш, Маргарита Николаевна заставит Мари сожрать все экземпляры, а потом задушит ее нитками, которыми они были сшиты.
— А вот и нет. Я разговаривала с Мари. Она — волонтер. К тому же она пишет о нашей школе, и директор уже получил деньги на покупку какой-то мебели… Она говорит, что она хочет показать по-настоящему авангардное искусство, и считает, что чистые типажи есть только вдали от городских условностей. Я читаю, что она пишет в журнал, — похвасталась Риша.
— Замечательно. Авангардное искусство и прочие, мать их, перформансы, — проворчал Вик, опуская глаза к тексту.
Герой дочитал монолог, упал на колени и начал кричать что-то о своей вине. Когда он закончил и с трудом поднялся на ноги «два Тени тащат его в темноту». Тени, забравшие героя, станцевали короткий вальс.
Следующей на сцене появилась девушка в сером платье.
— Спорим — Офелия?
— Ну Вик…
— Ладно, прости. «Меня зовут Л, и я верю, что любовь все преодолеет»… Звучит, как признание в клубе анонимных алкоголиков…
— Вик, хватит издеваться! А ну отдай сюда! — возмущенно воскликнула Риша, забирая распечатку.
«Мартин, почитай с ней пьесу? Я не могу сдержаться, это слишком смешно, но не хочу Ришу обижать», — взмолился Вик.
Пожав плечами, Мартин шагнул в проем.
— Ладно, не обижайся. Прости, я просто нервничаю. Давай мне текст, — как можно мягче попросил он, забирая у нее листы и тут же кладя их себе на колени.
Потом он снял с нее перчатки, сжал ее руки в своих ладонях и осторожно подышал на ледяные пальцы. Почувствовав, как они потеплели, он вернул обе перчатки на место и снова взял в руки распечатку.
Пробежался глазами по пьесе и понял, что ему тоже хочется ерничать. Перелистнул несколько страниц.
И понял, что желание пропало, будто его сдул ледяной ветер.
— Голос за сценой — в… темноту. «Встать, суд идет… мы сегодня судим… Ложную Надежду… убедившую Н и Л, что любовь все преодолеет… Любовь не преодолеет ничего, ни зависимости, ни жестокости, ни смерти… Она позволила этому мальчику увериться в том, что он… Бог. И будет так, ведь давно Бог умер… и когда мы наконец-то…»
«Мартин… может лучше бы мы продолжали читать морали о вреде наркотиков?»
— И если я — Бог, на земле никто не будет святым… Привкус горелых строк зиме добавляет дым… Горят мосты и сердца — Я! Себе и икона, и гимн! Но за миг до конца я хочу быть святым… А вот это…
— И если ты — Бог, то я не хочу быть святой… — прочитала Риша. — Вик, мне кажется или Мари слегка увлеклась?
Мартин молчал. Он перелистывал страницы, быстро читая текст наискосок.
Главному герою было пятнадцать. Наркотики он начал принимать, решив, что либо он отличается от остальных, и ему можно все, либо жить ему незачем. Наркотики пробудили в нем темные стороны, его девушка, не выдержав такого жестокого разочарования в первой любви покончила с собой, и дальше участвовала в действии в виде призрака, старающегося воззвать к спящей совести персонажа.
В конце пьесы герой лежал на сцене, не то мертвый, не то полностью опустошенный, и голос за сценой читал монолог, названный «молитвой мертвому Богу».
Одновременно действию некие «Тени» ведут суд над «Ложной Надеждой», названной в пьесе «Эспуар».
«Видимо для того, чтобы избежать ассоциаций женским именем. Впрочем, она не забывает по тексту напоминать, что этот персонаж — именно надежда. И именно ложная… Что странно, ведь имя ее означает просто надежду», — рассеянно подумал Мартин.
Эспуар говорила голосом девушки главного героя, но всегда стояла к залу спиной и была укрыта плащом с капюшоном. Она доказывала, что не погубила ни девушку, ни ее горе-возлюбленного, а вывела их к свету из тьмы заблуждений. От высокопарных метафор Мартина начинало мутить. В конце пьесы объяснилось имя этого персонажа — Тени ее оправдали, признав, что надежда была не ложной. Через текст проходила сквозная метафора о дожде, которым небо оплакивает людские грехи.
— Риш, если честно… Мне кажется, что Мари не очень понимает, что такое постановка пьесы в школе, — осторожно сказал он.
Ему не хотелось, чтобы она в этом участвовала. Не хотелось, чтобы участвовал Вик. Пока он разыгрывал перед пустым залом неубедительно кающегося наркомана, это было простой игрой. Но сейчас, когда им предлагали участвовать в каком-то перформансе о смерти, ницшеанских идеях, зависимостях и самоубийстве, Мартин больше всего хотел бы, чтобы они втроем отказались от участия. Потому что есть грани, которые незачем переходить тем, кто за них даже не заглядывал.
— Я тоже… тоже так думаю, — неожиданно согласилась она.
Риша давно мечтала о серьезной роли. О настоящем искусстве. Она хорошо понимала, что играть не то утонувшую, не то утопленную Офелию, заколовшуюся кинжалом Джульетту или задушенную Дездемону — необходимая часть. Риша, в отличие от Риты, серьезно увлекалась театром, и с классическими пьесами была уже хорошо знакома. Вера, тайком от ее отца, выписывала для нее журналы о театре, которые числились как «Пособия для школьной студии». И она хорошо видела разницу между самоубийством Джульетты и этой декадентской мутью.
— Слушай, Риш, давай… давай откажемся. Пока не поздно, — неожиданно для самого себя попросил Мартин. — Я чувствую, что у этой истории есть… власть. Несмотря на то, что в ней много излишне пафосных оборотов и ненужных метафор.
— Я тоже чувствую… но Вик, я не могу отказаться. К тому же, — вдруг улыбнулась Риша, — это неважно. В конце концов эту… Эспуар, и пока неназванную девушку будет играть Рита, а у меня будет роль на несколько слов, может быть одна из Теней… А тебе, мне кажется, ничего не страшно, тебя с пути никто не собьет.
Мартин был в этом не уверен. Сам он прекрасно осознавал, что при виде жестокости и несправедливости теряет над собой контроль и испытывает совсем не добрые чувства. Вик же казался ему впечатлительным. И, кажется, его было легко разочаровать, а проверять, во что выльется разочарование в мире и его фантазии о холодном мире без любви, Мартину совсем не хотелось.
Впрочем, должно было произойти явно что-то более серьезное, чем постановка пьесы, даже такой тяжелой.
Но дурное предчувствие, из тех, которым Мартин привык доверять, его не покидало. Он протянул руку к Ришиной распечатке и открыл страницу с афишей.
Напротив «Л» вызывающе краснело выведенное изящным почерком имя «Ирина».
Посмотрев Рише в глаза, он понял, что все безнадежно. Она не сможет отказаться от своей первой в жизни серьезной роли.
…
— Слушай, Мартин, какое должно быть прозвище у героя? — спросил Вик вечером.