И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 106

— Шестьдесят суток и лишение лицензии до января, а там новые слушания. Из-за твоего состояния их перенесли на конец декабря. В общем, теперь точно без шансов отделаться малой комиссией. Решать будет Квебек во главе со старой сливиной Филдсом.

— Угу.

Рене стиснула край одеяла и тяжко вздохнула. А что здесь еще скажешь?

— Это довольно мало, — Роузи постучала по приговору.

— Да.

— Не обошлось без чьего-то влияния. Может, Энгтан сказала словечко?

— Не думаю. — Рене медленно качнула головой и прикрыла глаза. Скорее, тропка терялась где-то в Женеве, отчего на душе стало ещё гаже. Не надо было им ссориться. Дедушка хотел сделать как лучше… Он же не виноват, что Рене вышла такой глупой и такой упрямой.

— Странно, что не стали выдвигать обвинение в злоупотреблении опиатами, — напомнила о себе Роузи.

— Действительно.

И снова! Снова Женева. О боже! Рене переплела пальцы и почувствовала, как защипало глаза. Они не заслужили подобной доброты. Впрочем, ещё оставалась медицинская коллегия, которая могла отобрать у Энтони единственный смысл для жизни — его работу. Смерть пациента, а теперь эта авария вызовет тонну вопросов даже у равнодушных чинуш, а уж у прокурора… Так что Рене нервничала. Она так волновалась, что не думала даже о собственных покореженных мозгах. Но те, слава богу, напоминали о себе лишь редкими приступами болей и внезапных головокружений. Переломы срастались, гематома рассасывалась. Потому Рене открыла было рот, чтобы хоть кому-нибудь озвучить свои опасения, но тут Роузи вдруг схватила подругу за руку и полузадушено прошептала:

— Черт! Ты только представь… Наше гуталиновое чудовище, оказывается, говорит по-французски!

Ах, да. Рене вздохнула.

— Ага.

Роузи помолчала.

— Это же сколько всего я при нем говорила!

— Было дело.

Снова пауза, а потом едва слышное:

— Мне конец…

— Не думаю, — философски заметила Рене. — Полагаю, ему было весело.

Укоризненный взгляд взволнованной Роузи вызвал лишь тень улыбки.

Из больницы Рене вышла в первых числах декабря, когда весь город и даже лесистая Мон-Руаль оказались укрыты толстым слоем снега. Тот падал последнюю неделю не переставая, краем привычного квебекского шторма задев разогретый людьми Монреаль. Так что теперь улицы оказались завалены белыми, чуть подтаявшими кучами, которые по традиции своенравной Канады никто и не думал никуда убирать. Рене месила снег осенними кроссовками и куталась в куртку, которую заботливая Роузи очистила и зашила после эпичного падения в грязь.

Идти домой было до ужаса непривычно. Проведя столько дней в одном порой душном и до зуда надоевшем помещении, Рене вышла на улицу и вдруг растерялась. Лежавший у подножия больницы город пугал своим огромным простором. Он казался чужим, совсем неродным, и впервые с приезда стало страшно от нахлынувшего вдруг одиночества. Конечно, это все еще барахлили мозги, но прямо сейчас Рене жалела, что не может очутиться на маленьких улочках родного Квебека. Там наверняка уже готовились к Рождеству, выставляли высеченные изо льда звезды со вмерзшим в них остролистом и украшали улицы тысячей разноцветных гирлянд. Шато-Фронтенак из любой точки старого и нового города будет двенадцать дней и ночей радовать глаз теплой подсветкой. А на старой площади обязательно откроется рождественский рынок.

Ну а в Монреале все было совсем по-другому. Мегаполис предпочел обрядиться в футуристические елки, навесить огромные яркие украшения и нацепить красные колпаки на фонтаны да статуи в своем подземном городе. Ничего из привычных и таких уже уютных мелочей. Никакого ощущения праздника. И Рене брела сквозь это шумное великолепие, желая как можно скорее закрыть за собой дверь.

Однако, чем ближе становился дом, тем медленнее она переставляла озябшие ноги. Неожиданно захотелось бросить все и вернуться обратно в больницу. Туда, где Рене была одновременно со всеми, но при этом одна, ведь среди привычного гвалта удавалось хоть немного не думать о той куче проблем, что надвигалась с неумолимостью снежных циклонов. Глаза зажмурились сами, и она собралась уже было вернуться обратно к заснеженной остановке, но тут из-за угла вдруг вывалилась разношерстная толпа. Стайка людей чуть не сбила зазевавшуюся прохожую с ног, но послушно остановилась под взмахом руки кого-то особо высокого. В нагромождении меха и каких-то перьев Рене с трудом узнала Чуб-Чоба и чуть не расхохоталась. А он деловито подошел ближе, будто предводитель ватаги, в которой то и дело мелькали лица всех ее милых бездомных, выждал положенную на приветствие минуту и, конечно же, проигнорировав его, медленно произнес:

— Мы волновались, доктор Рене. — Она вздохнула и оглядела собравшихся. Святые небеса… Они ждали ее? — Добро пожаловать домой.

Он отступил и дал забраться по шатким ступеням. Да. Домой… Жилище, которое гордо исполняло функцию дома, встретило выстуженной до ледяных корок гостиной, озябшей и обиженной на весь свет герберой, а еще воплем старика Платта.

— Вернулась, наконец! — проорал он с первого этажа. — Выруби нахрен свою шарманку уже, иначе я вышвырну ее в окно! С утра не затыкается!

Старенький приемник, которому полагалось тихо молчать, старательно вещал песенки из вечернего чарта радиостанции.

— Ты знал, что я вернусь? — удивленно пробормотала Рене. Разумеется, это была полнейшая чушь, и ничего глупая старая электроника, на самом деле, не знала. Скорее всего, просто от влаги закоротило один из контактов, отчего пластиковое чудо решило включиться. И все же приемник был счастлив. Наверное…

«Two now that I'm with you,

Another point of view,

Instead of what I knew»,

 — веселился кто-то в динамике.

Женский голосок был полон игривого счастья, тогда как Рене опустошенно смотрела на привычные вещи. Она одновременно узнавала их и нет. Словно видела когда-то на фотографии, а теперь попала в сошедшую с бумаги реальность. Взгляд упал на кровать и тумбу, где все еще лежала записка с единственным словом «отгул», перешел на брошенные рядом пуанты и…

«Oh, two whatever will we do,

I don't see a way through,

But you're the one I choose!»

Сделав несколько осторожных шагов внутрь квартиры, Рене немного растерянно замерла. Приемник никак не умолкал, будто тоже был рад видеть хозяйку. Все эти дни его никто не выключал, как некому было полить цветок или повернуть регулятор системы здешнего отопления. В комнатах было холодно и как-то пусто.

«I never knew what double could do,

But things are better, so much better!»

— Да выключишь ты эту дрянь или нет? — донесся снизу разгневанный вопль.

Рене вздрогнула и уже было потянулась к большой, чуть стертой кнопке, но вдруг передумала и сделала громче.

«Hold me closer, never let me go,

I don't want any other, baby,

Two is the one, two is the one!» [67]

К черту хандру! Взгляд снова упал на одинокий клочок бумаги. Кажется, она знает, чем займется грядущим утром.

Глава 30

Всю следующую неделю Рене предстояло провести в обнимку с таблетками, подушкой и ежедневными отчетами лечащему врачу о состоянии хворой головы. Иными словами, она должна была лежать дома. Перспективы возвращения на работу оставались неясными, хотя самочувствие улучшалось едва ли не ежечасно. Так что ей выдали строгие предписания, приправили их парой угроз и отправили было с миром… Но, вопреки всем назначениям, первое утро по возвращении из больницы Рене провела в осторожных сборах. Нет, разумеется, она знала, чем рискует. В конце концов, до этой осени ей приходилось оперировать мозг едва ли не чаще, чем чистить зубы, однако кое-что в сердце было сильнее здравого смысла. И это что-то обладало поистине выдающейся магией. Да, наклоняться, поднимать тяжести и говорить все еще было трудно, но Рене терпеливо старалась. Выдрессированный танцами мозг быстро вернул себе контроль над вестибулярным аппаратом, а в тренировке речи помогали французские скороговорки. С английскими у неё до сих пор не сложилось. К тому же Рене педантично глотала пачками прописанные препараты и считала себя не из болтливых — куда уж с разодранными губами — так что вряд ли кто-нибудь заметит легкое искажение дикции. В общем, нацепить на себя пушистый свитер да теплые джинсы удалось без вызова бригады рассерженных парамедиков, хотя завязать шнурки на зимних ботинках оказалось немного сложнее. Ну а в автобусе, слава богу, принято ездить молча.