И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 107

Оперативный центр Монреаля располагался неподалеку от центра города, на улице Ги. Трехэтажное кирпичное здание ютилось на крутом холме и не вызывало ни одной радостной мысли, только чувство угрозы. Рене еще плохо знала этот район огромного города, а потому сделала три больших круга, прежде чем нашла нужный вход. Она устало месила ногами снег, который заботливые коммунальщики свалили с дороги прямо на тротуар, и чувствовала, как по спине течет пот. Чем обернется это усилие, Рене предпочитала не думать. Ноги путались во влажной слякоти, тело ежилось от порывов ветров, дующих вдоль грязной улицы, но она все равно упрямо продвигалась вперед. Разумеется, ее выходка граничила с идиотизмом. О, и не оставалось сомнений, что кое-кто не преминет об этом язвительно сообщить. Однако, когда озябшие пальцы наконец-то дернули ледяную металлическую ручку, Рене была почти счастлива. Черт возьми, какая же она влюбленная дурочка…

Огромная синяя пятилучевая то ли звезда, то ли схема дорожного перекрестка возвышалась прямо напротив входа. И какое-то время Рене делала вид, что воодушевленно разглядывает сей неведомый иероглиф, а на самом деле пыталась хоть чуть-чуть отдышаться. Вряд ли сбившееся дыхание прибавит четкости пока нерешенным проблемам с дикцией, но тут до плеча кто-то дотронулся, и пришлось обернуться.

Стоявший напротив сержант был так же велик, как натянутый на стойку баннер с эмблемой монреальской полиции. Два метра в длину и примерно столько же в ширину занимал весьма крупный мужчина, в тени которого Рене почувствовала себя птичкой из тех пород, что бьются головой о стекло по причине своей выдающейся тупости. И словно в подтверждение собственной имбецильности, она попробовала вежливо улыбнуться губами в коростах, но встретилась с легким прищуром непонятного цвета глаз и нервно хихикнула. Господи…

— Что-то хотели? — спросили у неё по-французски, а монструозный мужчина скрестил на квадратной груди квадратные руки, отчего форменная рубашка едва не треснула. Рене даже показалось, что она услышала жалобный скрип натянутой ткани. — Мадемуазель?

— Я… Эм-м-м. — Черт. Думать было намного проще, чем говорить. Медленно выдохнув, Рене изрекла: — У в-вас здесь есть один зак-ключенный…

— Полагаю, не один, — насмешливо перебил сержант, но тут же склонил голову в знак извинения. — Прошу прощения. Продолжайте.

— Ну, в общем, вы прав-вы, кон-нечно. — Рене замялась. — Я пр… просто хотела узнать, как он. Н-не нужна ли ему пом-мощь или как-кие-нибудь мелочи. Может, одежда… Прос… простите, я в первый раз и н-не уверена… Что можно, и как будет прав-правильно. Даже не знаю, до сих пор ли он в этом от-дел-лении или переведен куда-то еще…

Способность к вербальной коммуникации окончательно иссякла, когда Рене заметила направленный на неё взгляд. Такой внимательный, что она растерялась, а потом и вовсе затихла. Какое-то время Рене просто молча стояла перед живой громадиной, потом та пошевелилась и немного задумчиво произнесла:

— Приемные часы с двенадцати до двух и с шести вечера до восьми.

Рене подняла голову, шаря взглядом по стенам в поисках часов, прежде чем все же нашла огромный циферблат, где даже от простых ровных полос римских цифр будто бы веяло запахом бумаги и зубодробительной канцелярщины. Стрелки показывали десять утра. Ох.

— А можно хот-тя бы узнать…

— С двенадцати до двух, — сурово отрезал сержант, а потом вдруг покосился на разбитый рот и нахмурился.

— Ясно. Изв’ните за навязчивость, — пробормотала Рене и зачем-то махнула рукой. — Я… я тогда подожду.

— Здесь, что ли?

— Если я вам не пом-мешаю. — Кажется, полицейский был удивлен, а она лишь пожала плечами. Рене попробовала было улыбнуться, но это оказалось пока слишком больно. К тому же, непонятного цвета глаза по-прежнему смотрели так пристально, что с каждой минутой все больше становилось не по себе. А потому голос сам собой перешел в шепот. — До дом-ма далековато…

Повисла мутная пауза. Рене ждала возражений, но когда тех не последовало, снова заозиралась, теперь в поисках хоть какой-нибудь скамейки. Но большой холл был предательски пуст. Только информационная стойка, неведомые терминалы для еще более неведомой оплаты и столы с бланками заявлений. Все. Пол да стены, а до назначенного времени еще два часа. Ладно. Ничего страшного.

— Вы должны знать, что запрещено напрямую передавать какие-либо личные предметы, еду, одежду или медикаменты, — внезапно вздохнула мясистая скала, а Рене дернулась от неожиданности и торопливо обернулась. — Поняли меня?

Полулысые брови требовательно сошлись на переносице, чем вызвали легкий приступ заикания вдобавок к проблемам с речью, что уже были.

— Д-да, сержант. — Она судорожно закивала, отчего голова мгновенно вспыхнула искрами боли. Рене прикрыла глаза и постаралась унять головокружение, но все же пробормотала: — У мен-ня ничего нет. Не бес… беспокойтесь.

Полицейский фыркнул, очевидно, позабавленный наивной убежденностью, что словам неизвестной девчонки хоть кто-то поверит, и, кажется, окончательно разочаровался в ее умственных способностях. Но Рене не обратила внимания. Она наконец проморгалась и теперь выискивала наиболее удобный для ожидания уголок, который нашелся у самого окна. Подумав, что на этом неловкий разговор окончен, Рене собралась было уже отойти, но в спину прилетело покашливание, а следом вопрос:

— Эй! Вы хоть к кому? Вдруг и правда перевели.

Она обернулась, продолжив идти спиной вперед, и легко улыбнулась одними только глазами до безумия влюбленной женщины.

— К Энтони Лангу. Я пришл-ла к доктору Энтони Лангу.

Сержант вдруг насторожился, еще больше прищурился, а потом весело и как-то по-доброму хмыкнул. Кажется, он прекрасно знал, о ком шла речь. И Рене уверенно могла сказать — полицейский был удивлен. Да-да, совершенно точно не ожидал услышать ничего подобного, потому что бросил на неё заинтересованный взгляд и пробормотал нечто вроде «охренеть» или «надо же», а затем побрел в сторону одной из стоек. А там уже ждали и загадочно перешептывались, но стоило ему усесться к коллегам, как разговоры потеряли последнюю деликатность и взвились на уровень белого шума. Даже на расстоянии в несколько метров, у самой дальней стены Рене чувствовала любопытные взгляды, что бросал каждый, кому сержант сообщал о цели ее визита. А потому шрам чесался, и противно зудела кожа под заживавшими потихоньку коростами, но сама Рене оставалась спокойна. Пусть. Пусть судачат, о чем захотят. Ей все равно. И будет именно так, потому что стоять здесь и ждать пару часов ради проклятых нескольких минут встречи казалось настолько же важным, как есть, пить и регулярно высыпаться. Без этого просто не выжить.

Время тянулось умопомрачительно медленно. Стрелки часов на стене будто застряли и не шевелились, пока Рене не сводила с них взгляда. Людей в холле становилось все больше, а воздуха меньше. Его так отчаянно не хватало, что пришлось сдвинуться к самому окну. Оттуда веяло зимней прохладой, но все равно было жарко. И хотя Рене давно стянула тяжелую куртку, пушистый свитер по-прежнему неприятно лип к влажной спине. Переступив с ноги на ногу, она устало оперлась о шершавую стену и прикрыла глаза. Хотелось присесть, а лучше прилечь. Возможно, стоило принять парочку обезболивающих, потому что голову все туже сдавливало где-то внутри, а разбинтованные локти противно ныли. Слабость накатывала все сильнее, и Рене давно следовало бы признать, что настойчивое желание увидеться с Тони — чистая глупость и беспардонная навязчивость. Но злиться на себя было поздно, да и бессмысленно. Но долгое ожидание тем и плохо, что можно передумать миллион вредных для ума мелочей.

Наверняка все самые дурацкие поступки совершались именно после таких вот многочасовых размышлений, когда одно полушарие мозга билось насмерть с другим. И Рене, которая, превозмогая подкрадывавшуюся тошноту, решительно отлепилась от стены, а затем двинулась в сторону стойки, сама толком не знала, чего же хотела. Быть может, стакан воды, но еще вероятнее — взорвать к чертям отделение. Однако стоило влажной ладони вцепиться в белый пластик столешницы, как мир на секунду исчез. Всего лишь мгновение, и вот уже Рене поддерживал за руку тот самый огромный сержант. Он просто поднялся со своего продавленного кресла и схватил за локоть, даже не удосужившись перегнуться через стойку.