Хаос (ЛП) - Шоу Джейми. Страница 16

Я выдавливаю из себя улыбку, хотя мне совсем не весело, задаваясь вопросом, действительно ли это было бы так легко — могла бы я заставить Шона полюбить меня, хотела бы я, чтобы Шон полюбил меня?

А потом я обманываю себя, убеждая, что не хочу этого, что мне все равно.

Это еще одна ложь, которую я говорю себе, и в которую заставляю себя поверить.

ГЛАВА ПЯТАЯ

На первом семейном ужине после встречи с Лэти мои братья устроили мне разнос за то, что не появилась в прошлый раз. Моя мама делает все возможное, чтобы спасти меня, но попытка приструнить братьев похожа на попытку остановить паническое бегство долбаных слонов.

— Уже забыла о нас, да? — упрекает Мэйсон.

Конечно же, каждый слон сидит на своей ленивой заднице, пока мы с мамой накрываем на стол. Мэйсон откинулся на высокую спинку деревянного стула, скрестив руки на рубашке, которая слишком мала для мышц, выпирающих на груди. С его темными глазами, взъерошенными волосами и воинственным настроем большинство людей предпочитают с ним не связываться, но если он думает, что я не тресну его по голове одной из ложек, которые кладу на стол, он глупее, чем я думала.

— Ты была занята сочинением музыки? — спрашивает мама, ставя перед Мэйсоном корзинку с булочками, но Брайс открывает свой большой рот раньше, чем я успеваю открыть свой:

— Наверное, она была занята со своим новым бойфрендом.

— У тебя появился новый парень? — спрашивает Райан.

И теперь очередь Брайса получить столовым серебром, а его глупое замечание волшебным образом превращает металлическую ложку, которую я держу, в оружие. Удовлетворительное «Поп!» стучит у него на затылке, и рука его с криком «Ай!» взлетает к голове.

Мэйсон делает выпад, чтобы выхватить ложку из моей руки, но я сильно бью его по костяшкам пальцев, оставляя обоих мальчиков лелеять свои раны, а Кэла открыто хихикающего с другой стороны стола.

— Нет, у меня нет долбаного парня, — наконец отвечаю я Райану, мирно кладя ложку на салфетку возле его тарелки, в то время как мама возвращается в столовую с большим кувшином воды.

— Это очень плохо, — комментирует она, начиная наполнять бокалы.

Я сдерживаю недовольный стон. Каждый обед одно и то же от нее: «Кит, ты кого-нибудь встретила?», «Кит, а почему нет?», «Кит, у миссис такой-то есть сын, с которым я бы очень хотела тебя познакомить».

— Как ты можешь ожидать, что у меня будет парень, когда у меня есть он? — Я указываю на Мэйсона, который печально улыбается. — И он тоже. — Я указываю на Брайса, который даже не замечает, потому что слишком занят, хватая булочку до того, как мы все сядем.

Наша мама грациозно обходит стол, хватает ложку и трескает его по затылку.

— Ай! Мам!

Все, кроме Брайса, разражаются смехом, и мама подмигивает мне из-за его стула, прежде чем вернуться на кухню.

— У тебя были бойфренды в колледже, — комментирует Кэл со своего места рядом со мной, потому что он чертов предатель, который, вероятно, пытался поглотить меня в утробе матери и все еще горько переживает, что я выжила.

Теперь все смотрят на меня, но во всем мире нет такой большой ложки, чтобы это исправить. В мозгу проносятся миллионы вариантов ответов, которые недостаточно хороши, и я просто сажусь на стул.

— И в старшей школе, — добавляет Кэл, и я пинаю его каблуком ботинка так сильно, что он пищит, как маленькая девочка.

— Кто? — одновременно требуют ответа Мэйсон и Брайс.

— Никто. — Я пристально смотрю на Кэла, пока он потирает голень ладонью. — Кэл шутит.

— Нет, — бормочет он себе под нос, потому что ему явно хочет, чтобы его снова пнули.

Мои парни в школе были просто друзьями, с которыми я экспериментировала. В колледже они были просто… забавным отвлечением. Это любовь была не подростковой, не настоящей, да и вообще едва ли те отношения можно назвать любовью. Они просто были… а потом их не стало.

Я избавлена от необходимости лгать, когда в комнату входит наш папа, похлопывая себя по большому животу достаточно громко, чтобы сломать звуковой барьер.

— Нужно было освободить место! — гордо объявляет он, садясь во главе стола и смеясь, как самый смешной парень из всех, кого он знает.

Он бог знает сколько времени проторчал в туалете, готовясь к воскресному большому маминому обеду — ветчине, достаточно большой, чтобы накормить буквально футбольную команду.

— Итак, Кит, — начинает она, в то время как мальчики практически ныряют лицом в тарелки, — у тебя есть друзья, кроме группы?

— Подружка солиста реально классная, — отвечаю я, накладывая себе на тарелку картофельное пюре. — Она учится в колледже. И у нее есть друг, Лэти. Он потрясающий.

— Симпатичный? — не очень-то тонко намекает моя мама.

Я киваю, добавляя немного кукурузы в картофельное пюре — привычка, которой научилась у своего отца. Моя мама делает её почти каждый ужин, так что я привыкла к ней.

— И забавный. И умный. — Ее лицо начинает светлеть. — И гей.

Её взгляд тускнеет, и мама вздыхает, ее надежды на девичью болтовню снова разбились. Я никогда не устраивала чаепитий, не болтала о мальчиках и не носила платья с оборками. Вместо этого я прихожу домой с пирсингом, синими волосами и в армейских ботинках. Два слова, и ее материнская битва снова проиграна — он гей.

— Как жаль, — сокрушается мама, и я съеживаюсь из-за Кэла.

Ее слова подобны невидимому хлысту, который хлещет прямо в его направлении, и никто даже не знает об этом — никто, кроме меня. И мне требуется каждая унция сдержанности, чтобы не повернуться к своему близнецу и не обнять его.

Если бы мама знала, что ее младший сын тоже гей, она не была бы такой бесчувственной. Или, по крайней мере, не думаю, что была бы… Но не могу этого знать наверняка, и Кэл тоже. Все, что он знает сейчас, это то, что она только что услышала, что у меня есть друг-гей, и ее ответ — «как жаль».

— Я просто не понимаю, — вмешивается Мэйсон. — Зачем кому-то спать с другими парнями, когда миллионы великолепных женщин просто умоляют об этом?

— Парни менее драматичны, — шутит Райан с ухмылкой на лице.

— Ты что, шутишь? — говорит Брайс. — Геи — самые драматичные из всех. Всегда с этими их движениями рук и прочим дерьмом. — Он энергично взмахивает обеими руками в воздухе, его голос звучит как писклявый стереотип, когда он говорит: — Все та-а-ак чудесно.

Гнев пузырится где-то глубоко в животе, прорываясь в голосе, когда я огрызаюсь:

— Ты засранец.

Обычно мама читает нам нотации за грубость, но услышав гнев в моем голосе, она сменяет их настороженным, укоризненным взглядом.

Брайс начинает смеяться и хватает свою третью булочку.

— Не выпрыгивай из штанов, Кит. Я просто шучу.

Просто шучу? Шучу? Я еще не взглянула на Кэла, но уже чувствую выражение его лица. Я чувствую его боль.

— Это нихрена не смешно.

— Кит, — на этот раз предупреждает мама, но я не извиняюсь.

Брайсу повезло, что моя вилка все еще лежит на салфетке, а не застряла в его плече.

— Боже, ладно, прости, — пренебрежительно говорит он.

Но это никак не охлаждает мой пыл, и я заканчиваю обед быстрее всех, похлопывая Кэла по колену под столом, прежде чем извиниться и уйти.

Я жду его в своей старой комнате наверху, когда мой телефон звенит и лицо Шона вспыхивает на экране.

Шон: Можно мне приехать?

И если я думала, что не смогу ненавидеть своих братьев еще сильнее, то ошибалась. Я бы все на свете сейчас отдала, чтобы быть в своей квартире, с Шоном, всего в двадцати минутах езды, но я застряла здесь с кучей фанатичных придурков, которые, к сожалению, разделяют мою фамилию.

Первый раз я позвонила Шону три дня назад, когда у меня на пальцах снова и снова играл рифф. Мое возбуждение от этого звука превысило нервозность, которую я испытывала, набирая его номер, и только когда телефон зазвонил у меня в ухе, я чуть не потеряла сознание от прилившей к голове крови. Я знала, что он не ответит. Знала, что не перезвонит. Знала…