Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил. Страница 43

— Вот если бы новая часовня была потеплее… — произнесла мадам без особой надежды.

Мари-Жозеф с трудом удержалась, чтобы не хихикнуть. Обсуждая, когда же наконец завершат строительство новой часовни, придворные чаще всего замечали, что, мол, скорее ад замерзнет. «Интересно, — думала Мари-Жозеф, — а в замерзшем аду точно будет теплее, чем в старой часовне?» Мари-Жозеф очень хотелось пересказать эту шутку мадам. Та по-своему была весьма набожна, но ее любовь к Господу не распространялась на ритуалы и обряды Церкви. Она была воспитана в еретической, протестантской вере, а придворные сплетники утверждали, что и католичество она, мол, приняла лишь притворно, из корысти, чтобы выйти за месье.

Мари-Жозеф решила поделиться этой шуткой с графом Люсьеном, но его нигде не было видно.

К Мари-Жозеф подсел Ив. Она нежно сжала его локоть:

— Ну что, ты рад был побывать на церемонии утреннего пробуждения его величества? Какая у него опочивальня? Красивая? Как бы мне хотелось…

— Ш-ш-ш, — прошептал Ив.

Голоса хора стройно взметнулись куда-то вверх, к потолочным фрескам. Пение было столь совершенно, что с первыми нотами Мари-Жозеф словно пронзила дрожь.

Алтарь был убран великолепным новым покровом, в серебряных канделябрах горели тысячи новых восковых свечей. Мари-Жозеф полюбовалась алтарем, а потом вместе с остальными придворными отвернулась, устремив взгляд в глубину часовни.

— Что ты делаешь? — в ужасе прошипел Ив.

Ничего не понимая, он с глупым видом уставился на алтарь.

Мари-Жозеф подергала его за рукав.

— Я не успела тебе объяснить, — прошептала она. — Во время мессы придворные всегда обращаются лицом к его величеству, а его величество — к алтарю и священнику.

Ив не хотел следовать ее примеру, но под многозначительными взглядами мадам и принцев крови сдался и обернулся.

Наверху, в глубине часовни, на балкон ступил его величество.

Король поглядел вниз, на придворных; они пришли поклониться ему, ибо так понимали поклонение Господу. Изящно взмахнув рукой, он великодушно позволил им обратиться лицом к алтарю. Послушные и почтительные, они обернулись, и тут к алтарю вышел служить мессу его святейшество папа Иннокентий XII.

Глава 11

Прохлада дворца здесь, на террасе над садами, сменилась блаженным теплом. Солнце уже прошло половину пути, неуклонно стремясь к полудню. «Как сегодня тепло!» — с благодарностью подумала Мари-Жозеф.

Дорожки обрамляли цветы в кадках; тысячи апельсиновых деревцев наполняли воздух сказочным благоуханием. Над цветочными узорами клумб тихо жужжали пчелы.

Фонтанные механизмы поскрипывали и постанывали, разбивая хрустальную тишину Версаля на множество звонких осколков. Фонтаны — фонтан Латоны и фонтан Посейдона, фонтан Нептуна и фонтан Дракон — взмывали в небо высокими струями и исторгали мощные потоки. Обыкновенно фонтаны запускали только для его величества, но на сей раз они били безостановочно: решено было отключить их только после Карусели.

Сады наводнили посетители, стекающие по Зеленому ковру и образующие целые заводи возле фонтана Аполлона и шатра русалки. Толпа увлекла Мари-Жозеф словно мощным потоком, и она, не в силах сопротивляться, чувствовала себя легче перышка.

«Русалка, бедняжка, наверное, там совсем проголодалась, — подумала Мари-Жозеф, — я ведь и вправду надеялась покормить ее, как только слуга принесет рыбу. Но может быть, все к лучшему. Я подманила ее и уговорила взять рыбу у меня из рук…»

Мари-Жозеф потерла воспаленное запястье и не без опаски решила: «Если она очень сильно проголодалась, то, может быть, я уговорю ее делать то, что я скажу».

Мари-Жозеф то и дело приходилось проскальзывать мимо и между отдельных стаек посетителей — семей с детьми, дедушками и бабушками, представителей двух, трех, а то и четырех поколений, восхищенно разглядывавших прекрасный королевский дворец и чудесные сады. Разгуливая теплым, солнечным днем в лучших нарядах — мужья с взятыми напрокат шпагами, жены в платьях, отделанных серебристыми кружевами, дерзко бросающие вызов законам против роскоши, дети в лентах, ведомые на детских поводках, — жители Версаля, Парижа и любого города Франции надеялись хоть одним глазком увидеть Людовика Великого.

Свернутое полотенце доставляло Мари-Жозеф досадные неудобства.

«А что, если взять да и выбросить это наказание до завтрашнего дня? — размышляла Мари-Жозеф. — Вот уж докука! Еще одна шутка Господня, но посмеяться над ней можно, только если она не по твоему адресу».

В монастыре ее духовник пришел в ярость, когда она спросила, шутит ли Господь. Господь Бог творит чудеса и обрушивает на грешников кару, такую как, например, месячные кровотечения у женщин, — но никогда не шутит.

«Как печально, — подумала Мари-Жозеф, — быть всемогущим и бессмертным, но не обладать чувством юмора».

У подножия холма, вокруг русалочьего шатра, прямо на ее глазах собиралась разъяренная, крикливая толпа. Мари-Жозеф подхватила повыше юбки и бегом бросилась на помощь своей подопечной, опасаясь, что с ней что-то случилось.

— Куда лезешь без очереди! — зарычал на Мари-Жозеф какой-то торговец в одежде из грубого сукна, когда она попыталась проскользнуть мимо него.

— Папа, папа, хочу посмотреть русалку! — потянул его за полу маленький сын.

— Папа, папа, и я, и я тоже! — закричали в один голос еще три мальчика, такие маленькие, что их еще водили в платьицах.

Мать попробовала было унять их, но без толку.

Мужлан резко обернулся и занес руку: Мари-Жозеф не знала, на кого обрушится удар: на нее или на ребенка, который первым начал канючить.

— Сударь!

Ее спасли бархат и кружева платья; она выделялась из толпы, и в ней нельзя было не признать придворную даму.

— Прошу прощения, мадемуазель!

Он поспешно отошел, уводя жену и детей. Они затерялись в толпе, а старший сын все хныкал, требуя, чтобы ему показали русалку.

— Стража! — позвала Мари-Жозеф.

Спустя минуту один из мушкетеров, повелительно крикнув: «Дорогу!», провел ее сквозь толпу в открытый шатер.

— Что вы делаете?! — ошеломленно спросила она. — Зачем вы пускаете всех подряд?

— По приказу его величества, — ответил мушкетер. — Всем подданным его величества дозволено увидеть русалку.

Мушкетеры, подняв полог шатра, по одному пропускали любопытных. Зеваки дивились давешним рисункам Мари-Жозеф (разумеется, зарисовки с тайного вскрытия она надежно спрятала во дворце), заглядывали сквозь прутья решетки и гуськом выходили с противоположной стороны.

Водяная гладь бассейна не шелохнулась.

Мушкетер провел Мари-Жозеф через дверцу клетки до края фонтана.

— А ничего там, в фонтане, и нет, кроме Аполлона, — разочарованно протянул один из зевак.

— Мы не можем выманить эту тварь из воды, — пояснил мушкетер.

— А вы в нее постреляйте, вот она голову-то и высунет.

— Она напугана, — попыталась вмешаться Мари-Жозеф. — Вот вам бы разве не сделалось не по себе, если бы вокруг вашей постели столпились тысячи людей?

— Его величество это не волнует, — сказал мушкетер.

— Русалка — дикая и непредсказуемая.

— О его величестве тоже так говорили, — вставил мушкетер. — В юности.

В ведре билась и плескалась очередная порция живой рыбы. Слуга принес сразу несколько десятков рыбок, значительно больше, чем одному человеку под силу было бы за один присест съесть за обедом, даже если бы он не завтракал и не ужинал. Мари-Жозеф выудила одну сачком. Она улыбнулась, поняв, что слуга выдал свои тайные желания, но тут же посерьезнела, сообразив, что есть досыта ему, скорее всего, удается нечасто.

— Русалка, русалка, смотри! Смотри, какая хорошенькая вкусненькая рыбка!

Она поводила сачком под водой.

Из-под копыт солнечного коня русалка взмахнула раздвоенным хвостом. Заметив это движение, несколько зевак ахнули. Они закричали, толкая друг друга в бок, показывая на русалку и требуя, чтобы Мари-Жозеф снова вызвала ее из глубины фонтана.