Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил. Страница 53
— Ты его обогнала, — сказала Мари-Жозеф Заши. — Ты спасла нас.
Заши затанцевала, уже не от испуга, а почуяв мускусные запахи животных в зверинце.
И тут легким галопом к ним подскакала Зели. Граф Люсьен натянул поводья, осаживая лошадь рядом с Мари-Жозеф.
— Что ж, я вижу, ездить верхом вы умеете, — тихо сказал он.
— Слава богу, вы живы! — выдохнула Мари-Жозеф. — Я не должна была вас бросать, простите меня, нужно найти смотрителя королевских тигров…
— Мадемуазель де ла Круа, — прервал ее Люсьен, — о чем вы?
— Разве вы не видели тигра?
— Тигра?
— Да, я видела его собственными глазами! И Заши его видела. Она испугалась не меньше меня!
Гнедая не обнаруживала никаких признаков испуга.
— Заши только дайте повод, и она понесется стрелой, — заверил он Мари-Жозеф. — Я ничего не видел. Зели ничего не видела. Там не было никакого тигра.
— Наверное, он убежал из клетки.
— Там нет никакого тигра.
— Но я же сама видела его, сегодня, во время пикника!
— После пикника этого тигра передали мясникам его величества. А другого тигра нет.
Мари-Жозеф удивленно осела в седле:
— И они его уже забили?
— Меховщики должны выделать шкуру. Доктор Фагон должен заспиртовать органы, годные для приготовления лекарств. Месье Бурсен должен приготовить мясо для пира по случаю Карусели.
— Но тогда что же я видела? — прошептала Мари-Жозеф.
Граф Люсьен направил лошадь к дворцу; Заши двинулась следом.
— Тень во тьме…
— Это была не тень.
Граф Люсьен молча ехал дальше.
— Это была не тень! — крикнула Мари-Жозеф.
— Хорошо, пусть так.
— Я не вижу призраков, я не…
— Я же сказал, что верю вам.
«И вправду, что же я видела? — подумала она. — Что же видела сегодня или той ночью, когда мне предстал умирающий Ив?»
Граф Люсьен достал из кармана серебряную фляжку, открыл ее и протянул Мари-Жозеф.
— И я не пьяна! — заявила она.
— Если бы вы были пьяны, я не стал бы предлагать вам еще алкоголя. К тому же, если бы вы были пьяны, вас бы так не трясло.
Она отпила глоток. Резкий вкус спирта растворился в яблочном благоухании. Она глотнула еще.
— Пожалуйста, оставьте и мне немножко, — попросил граф Люсьен.
Она вернула ему фляжку, и он осушил ее едва ли не наполовину.
— Что это? — спросила Мари-Жозеф.
— Кальвадос. Из бретонских садов. — Он улыбнулся. — Если бы стало известно, что я пью кальвадос вместо бургундского, то меня заклеймили бы как безнадежно отставшего от моды чудака.
— Помилуйте, что касается моды, тут вы на высоте!
Только когда он усмехнулся, она поняла, что невольно скаламбурила, однако ее замечание не оскорбило, а скорее позабавило графа Люсьена.
Лошади бок о бок шли по дорожке. Русалка смолкла; безмолвный шатер смутным пятном выделялся во мраке. Мари-Жозеф показалось, что окружающий мир сделался отчетливее и ярче. Звезды засияли.
— А вы не привыкли к крепким напиткам, — заметил граф Люсьен.
— Однажды пробовала, — призналась Мари-Жозеф, — но только однажды, в детстве, с Ивом. Наш отец перегонял патоку на спирт. Я еще раз его перегнала. Ив просил, для работы. Вкус у него был ужасный, у нас сначала кружилась голова, а потом тошнило. После этого случая мы только заспиртовывали в нем образцы.
Граф Люсьен рассмеялся:
— А вы и вправду ученый! Какое применение вы нашли для рома!
Он протянул ей фляжку.
— Благодарю вас, — произнесла она, — я, пожалуй, выпью еще.
Поравнявшись с местом, где появлялся тигр, Заши загарцевала, но ничего подозрительного, даже теней, на дорожке не обнаружилось.
«Но Заши действительно что-то видела, — подумала Мари-Жозеф. — А что же видела я, если не тигра?»
— Заши надеется, что вы опять пустите ее галопом.
— Не сейчас, — решила Мари-Жозеф. — Наверное, вы думаете, что я… Я не так глупа, чтобы пускать лошадь галопом в темноте.
— Лошади, выведенные в пустыне, видят в темноте не хуже кошек, — сказал граф Люсьен. — Ваша команда совпала с желанием самой Заши.
— Вы жили в пустыне у бедуинов?
— Я провел несколько лет на Леванте. В Аравии, Египте и Марокко.
— По поручению короля? С секретной миссией?
— Неужели вы думаете, я признаюсь, что побывал там с секретной миссией? — усмехнулся он. — В ту пору я был совсем еще юнцом, и его величество не возлагал на меня никаких поручений, явных или секретных.
— Марокко, Египет, Аравия… — перечислила Мари-Жозеф, пробуя экзотические названия на вкус. — Какие приключения! Я вам завидую…
Впереди показался дворец, точно короной венчающий низкий холм. В окнах чердака и первого этажа сиял свет свечей; в окнах второго, королевского этажа сверкал свет зеркал и хрустальных канделябров. Мари-Жозеф и граф Люсьен проскакали проходом, отделявшим главное здание от северного крыла.
Мари-Жозеф вступила в борьбу с бархатной юбкой и непривычным седлом. Граф Люсьен коротким окликом подозвал слугу. Она спешилась, не зная, куда деваться от смущения, и боясь взглянуть на седло.
С тех пор как умерли ее родители, ей случалось испытывать отчаяние, скорбь и безнадежность, ярость и негодование, по временам даже безмятежность и блаженство, но беспомощный страх — никогда.
— Благодарю вас за любезность, сударь, — сказала она. — Я просто не могу выразить вам свою признательность.
— Исполните свой долг перед его величеством, — напомнил граф Люсьен, — чтобы он узнал о вашей признательности.
Она передала ему поводья Заши. Гнедая осторожно лизнула ее рукав, и Мари-Жозеф погладила бархатную кобылью морду.
— А Заши становится на колени? — спросила Мари-Жозеф.
— Да, мадемуазель де ла Круа, — ответил граф Люсьен. — Все мои лошади становятся на колени.
Мари-Жозеф потихоньку прокралась к себе в комнату, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Оделетт. Геркулес посмотрел на нее горящими зелеными глазами, жмурясь на свет свечи.
Она с трудом совлекла с себя амазонку. Оказалось, что она чуть-чуть запачкала рубашку, но кровь не успела просочиться ни на нижнюю юбку, ни на юбку амазонки. Мари-Жозеф вздохнула с облегчением, не переставая дивиться, ведь обычно месячные у нее приходили очень обильно. Она положила между ног свернутое полотенце, выстирала рубашку и заранее замоченные тряпки и повесила их сушиться.
Ей так хотелось улечься в постель рядом с Оделетт! Однако она преодолела искушение, набросила на плечи плащ Лоррена и, захватив с собою свечу и ящик с живописными принадлежностями, отправилась в комнату Ива.
В мерцающем свете свечи перед нею предстало что-то напоминающее квадратную коробку, закрытую драпировкой. Мари-Жозеф откинула парчу, и под нею обнаружился чудесный клавесин. Полированное дерево сияло; бока украшала инкрустация в виде танцующих фигурок. Она открыла крышку, и в эбеновых клавишах отразилось оранжевое пламя. От клавесина исходил аромат экзотического дерева, пчелиного воска, изысканных эфирных масел.
Она села на парный табурет и легонько провела кончиками пальцев по клавишам. Их прикосновение ласкало точно шелк, точно безупречно ухоженные руки Лоррена.
Мари-Жозеф взяла аккорд и невольно поморщилась от невыносимого диссонанса. Поискала камертон, но не нашла.
На глазах у нее вскипели слезы негодования и ярости. Она попыталась успокоиться. Инструмент не так уж расстроен. С его помощью можно сочинять, если мысленно поправлять звуки. Но сочинять ей предстояло, не получая того удовольствия, которое испытываешь от игры на настоящем инструменте.
Вскочив с табурета, она кинулась вниз по лестнице на второй, королевский этаж дворца.
— Где граф Люсьен? — крикнула она первому попавшемуся слуге. — Вы не видели графа Люсьена?
— Он собрался домой, приказывал подать свою карету, мамзель. Прошел через Мраморный двор.
Она бросилась вниз по ступенькам в Мраморный двор, но по нему прокралась к карете графа Люсьена на цыпочках, ведь прямо над нею находилась королевская опочивальня; она ни в коем случае не могла помешать его величеству. Каретные фонари обливали сиянием черно-белые мраморные плиты. Восьмерка гнедых пофыркивала и грызла удила. Лакей захлопнул дверцу и вспрыгнул на запятки.