Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил. Страница 68
— Да, ваше величество. Я понимаю ее. Она понимает меня.
Слесарь вновь набросился на замок.
— Она не бессловесная тварь. Она умеет говорить, она наделена разумом. Она — женщина, она такой же человек, как и я, как все мы.
— Ваше величество, пожалуйста, простите мою сестру, вся вина лежит на мне, это я позволил ей сверх меры заниматься науками, и она переутомилась…
— Она пробудится и всплывет на поверхность?
— Она выполнит любое ваше повеление, ваше величество, — сказала Мари-Жозеф, — и я тоже.
— Перестаньте шуметь!
Слесарь отскочил от решетки и, пятясь и кланяясь, исчез.
— Мадемуазель де ла Круа, — произнес его величество, — будьте любезны, отоприте дверцу.
Она спустилась по ступенькам, вставила ключ в скважину и повернула. Замок открылся, дверца распахнулась.
Поддерживаемый Лорреном и графом Люсьеном, его величество двинулся к краю фонтана.
— Она меня понимает. Я сейчас покажу вам.
Мари-Жозеф спустилась по ступенькам на помост и шлепнула по воде рукой:
— Морская женщина! Его величество повелевает тебе вернуться!
Она пропела имя русалки.
Русалка лениво потянулась. Открыла глаза. Резко и сильно взмахнув хвостом, она взмыла сквозь водяную толщу. Взлетев на поверхность, она закашлялась и извергла из легких огромную массу воды. Она судорожно схватила ртом воздух, выдохнула и снова принялась ловить ртом воздух. Припухлости у нее на лбу и на щеках то увеличивались, то опадали, обезображивая лицо.
— Она жива! — прошептал месье Бурсен.
— Что же она такое, мадемуазель де ла Круа, — вопросил его величество, — если не бессловесная тварь?
— Она женщина, разумная женщина…
— Она не умнее попугая, — вставил Ив.
— Это воплощение безобразия вы называете женщиной?
— Посмотрите на череп водяного, ее покойного возлюбленного, сир. Посмотрите на его кости, на его руки. Послушайте пение русалки, и я переведу вам, что она говорит.
— Водяной нисколько не похож на человека, — настаивал Ив. — Взгляните на его ужасное лицо, на суставы его ног, на сокрытые половые органы — прошу простить меня за то, что упоминаю такие подробности, ваше величество.
— Собака, попугай, неразумная тварь! — воскликнул его величество. — Но уж никак не женщина!
С этими словами он отвернулся.
Неудача потрясла Мари-Жозеф, холодом сковав сердце и мучительно перехватив горло, словно она упала в воду русалочьей темницы. Русалка, все это время плававшая взад-вперед у ее ног, поняв, что король не дарует ей жизнь, пронзительно вскрикнула и зашипела.
— Месье Бурсен, пожалуйста, сообщите нам, что вы намерены с нею делать, — повелел король.
— Ваше величество, я обнаружил то, что идеально соответствует случаю! — Месье Бурсен зашел в клетку к его величеству, открыл старенькую потрепанную книжку и почтительно показал королю какой-то рисунок.
— Великолепно, господин Бурсен! Я весьма доволен.
— Будьте любезны, бросьте ей рыбу, мадемуазель де ла Круа, пусть она выпрыгнет из воды, чтобы я мог оценить степень ее упитанности!
Месье Бурсен жадно воззрился на русалку; Мари-Жозеф, не веря своим глазам, воззрилась на месье Бурсена и короля.
Русалка обдала их брызгами, сильно ударив по воде перепончатыми пальцами ног.
— Ваше величество, Церковь полагает, что русалка — это рыба, а посему мясо ее не возбраняется вкушать в пятницу. Однако согласно сведениям, которые мне удалось разыскать, плоть ее не менее сочная, чем мясо. Если я зарежу ее сейчас, ваше величество, то смогу приготовить что-нибудь изысканное только для вашего величества, может быть паштет, оно как раз поспеет к вашему ужину, и вам не придется ждать полночного пира.
— Весьма любезно с вашей стороны, господин Бурсен.
— А из остатка ее плоти я смогу воссоздать блюдо, которое подавалось на пиру Карла Великого, это будет мой шедевр!
Он неосторожно склонился над краем фонтана, переводя взгляд с рисунка на живую русалку и обратно.
Затем он по очереди показал рисунок академикам, Иву и Мари-Жозеф.
На гигантском блюде на животе лежала русалка, неестественно выгнув спину и подогнув колени; ее снабженные перепончатыми плавниками ступни почти касались затылка. Она прижимала к себе осетра, словно кормящая мать — младенца к набухшей молоком груди.
— Я нафарширую ее соски креветками и морскими гребешками. Я начиню ее тело запеченными устрицами. Я приправлю ее волосы стерляжьей икрой. Как жаль, что водяной умер, как жаль, что мне не придется приготовить их вместе! Нельзя терять время, я должен зарезать ее как можно скорее!
На гравюре зажаренная русалка уставилась в пространство широко открытыми, ничего не выражающими глазами.
Мари-Жозеф не выдержала и пронзительно закричала.
— Мне понадобится каспийский осетр… Что случилось, мадемуазель де ла Круа, не бойтесь, конечно, это существо безобразно, но я приготовлю его так, что оно предстанет почти прекрасным!
— Закройте книгу, месье Бурсен! — велел граф Люсьен.
Лоррен через три ступеньки бросился к Мари-Жозеф и схватил ее в объятия, и она глухо зарыдала, прижавшись к его груди.
— В чем дело? — удивился месье Бурсен. — Мадемуазель де ла Круа не любит дары моря?
— Где мои нюхательные соли? — взволновался месье. — Я положил их в карман или оставил в муфте?
— Ваше величество, — начал Ив, — прошу прощения, моя сестра всегда отличалась сострадательностью и чувствительным сердцем. Она привязалась к русалке, словно к котенку или щенку…
Мари-Жозеф, прильнув к Лоррену, тщетно пыталась унять дрожь и подавить рыдания.
— Вот они! — провозгласил месье.
Ее ноздри обдала струя резкого, терпкого запаха, и она принялась чихать без остановки. Взор ее затуманился от слез.
— Могу ли я забрать русалку, ваше величество? Мясо надобно как следует выдержать, ваше величество, иначе оно будет с душком, ваше величество.
— Это создание — рыба, — произнес граф Люсьен.
— Рыба, месье де Кретьен?
— Если русалка не человек, — продолжил граф Люсьен, — значит она морская тварь. Месье Бурсен сам обратил внимание его величества на то, что Церковь считает русалок рыбами. Если месье Бурсен зарежет ее сегодня, то мясо ее протухнет до пира его величества.
— Но… — попробовал было возразить месье Бурсен.
— Месье де Кретьен прав, — заключил его величество.
— Но…
— Довольно, месье Бурсен! Сегодня я не позволю вам зарезать русалку. Месье де Кретьен, прошу вас, вызовите доктора Фагона, пусть он осмотрит мадемуазель де ла Круа.
Король ни на минуту не утратил самообладания и все это время оставался совершенно спокоен.
Лоррен подхватил Мари-Жозеф на руки. Его мускусный аромат заглушил терпкую сладость нюхательных солей месье.
— Примите мои глубочайшие извинения, сир! — взмолился Ив. — Я переутомил ее, безмерно загружая работой… Ее сострадательное сердце… Испытанное ею потрясение…
Лоррен пробрался сквозь толпу придворных и членов Академии, унося Мари-Жозеф из шатра. Солнечный свет залил ее лицо, словно теплым вином. Издалека донесся мерный перестук копыт: это граф Люсьен скакал верхом на Зели по направлению ко дворцу.
— Отпустите меня, я пойду сама, — прошептала Мари-Жозеф. — Пожалуйста, верните графа Люсьена. Я не хочу, чтобы меня осматривал доктор Фагон.
— Тише, тише… — Лоррен еще теснее прижал ее к себе.
Его величество с трудом уселся в кресло-каталку, блаженно откинулся на спинку, и глухонемые слуги увезли его прочь.
— Успокойтесь, мадемуазель, доктор Фагон исцелит вас.
Лоррен опустил Мари-Жозеф на кровать. Халида вскочила с приоконного диванчика, уронив кружева и проволоку для нового фонтанжа королевы Марии.
— Мадемуазель Мари, что случилось?
Ив присел на постель рядом с Мари-Жозеф.
— Хирург сейчас придет! — объявил Лоррен.
— Этого-то я и боялась, — прошептала Мари-Жозеф.
Халида влажной губкой отерла ей лицо.
— Ты же с самого начала знала, что эту тварь зарежут, — упрекнул ее Ив. — Ну как ты могла к ней привязаться? Помнишь, ты когда-то умоляла папу пощадить твоего ягненка…