Контракт на молчание (СИ) - Гейл Александра. Страница 40

Меня не должно это удивлять, но понимание врезается в меня с такой силой, что приходится оторваться в попытке вдохнуть. Вот только свобода длится недолго. Новый поцелуй еще глубже, острее. Язык врывается мне в рот снова и снова, как будто и не в поцелуе вовсе.

Мысль о том, насколько сильно хочет меня этот человек или даже хотел все это время, — худшее, что случилось со мной на острове за весь месяц. Потому что после нее от моих слабых попыток уговорить себя на прекращение этого безумия остается лишь белая пустота. Воли больше нет… не то чтобы у меня когда-то было ее много. А сейчас и вовсе будто целый месяц копился газ, который теперь получил свою искру и воспламенился, выжигая лишнее.

Так сладко, натянуто, больно. Как же больно. Сама не понимая, что делаю, я тихонько, несмело трусь о мужское тело, жалобно поскуливая, каждым движением и звуком умоляя о большем. Умоляя, видимо, не дать мне вспомнить о причинах, по которым все это ужасно неправильно и оставит меня уничтоженной всего через несколько минут.

Кажется, со мной не случалось никогда даже близко ничего подобного. Сейчас я бы позволила все и даже не попыталась воспротивиться, потому что я понятия не имею, что происходит и как остановить этот шквал безумных, тягуче-болезненных ощущений.

Когда мужская рука накрывает мою грудь под когда-то незаметно для меня расстегнутой блузкой, я изгибаюсь, а с губ слетает крик… и его глушат губы, чтобы тут же спуститься по шее неразрывной дорожкой поцелуев.

— Тише, — шепчут эти самые губы.

Я даже не уверена, что это короткое слово о моем вскрике. Наверное, он… Райан чувствует, насколько я потеряна и дезориентирована. В каком смятении.

— Не надо было тебя слушать, — с досадой и предвкушением одновременно говорит он.

— Райан, — повторяю я бездумно за своими мыслями и не узнаю собственный голос.

— Да, так, — отвечает он сипло.

И толкает меня прямо к шкафу. Лицом к нему. Что? Нет, только не это, только не так! Если уж мне на роду написано изменить Клинту, а видимо, написано, ибо сопротивлялась я яростно, стойко и удивительно тщетно, то пусть уж хотя бы будет незабываемо. Господи, о чем я думаю? Пусть будет неприятно, пусть я никогда не захочу это повторить. А еще лучше — не допустить. Я пытаюсь что-то сказать, но с губ срывается странное мычание, потому что Райан тянет вверх мою юбку, и слабый порыв внезапного благоразумия испаряется. А еще щеки заливает румянцем понимания, что сейчас этот чужой человек увидит на мне чулки. То самое максимально эротичное, что вообще есть в женском гардеробе. Да, вовремя я смутилась.

— Нет, — вспоминаю снова, он застывает столбом. Что? Почему? — Только не так.

Смешок, теплые пальцы касаются бедер над резинкой чулок, я изгибаюсь от этого прикосновения, выгибаюсь навстречу. Я дрожу так, что едва могу стоять, но все еще злюсь из-за этой ненавистной позы. Почему он не развернул меня? Почему не как с Бриттани, на столе? Но, кажется, уже все решено, потому что белье отодвинуто в сторону.

Я пытаюсь развернуться сама, но вместо этого — толчок — и я буквально распластана по прохладному дереву, а сзади прижата горячим мужским телом. Не знаю, что в этом такого, но по коже бегут мурашки. К оголенным ягодицам прижимается рука, расстегивающая брюки, раскатывающая по длине защиту. Ухо опаляет жаркое дыхание. Я наполовину чувствую, наполовину представляю, и это едва ли не лучше, чем видеть. Не могу поверить, что это действительно происходит со мной.

Когда моей обнаженной кожи касается нечто горячее, я вздрагиваю всем телом.

— Пожалуйста, дай мне развернуться, — шепчу я отчаянно. Потому что слабовольная, потому что я хочу, чтобы было хорошо, а не как обычно. — Я не люблю так… сзади.

— Дурочка, — отвечает он насмешливо. И мне внезапно хочется укусить его больно, до крови. Но я вжата в шкаф, лицо его пусть и близко, но до губ не получается дотянуться. Чужой язык щекочет какое-то чувствительное место за ушком.

Райан кладет пальцы мне на живот, заставляя прогнуться, спускается ими ниже. Я начинаю дрожать еще сильнее от предвкушения, переступаю ногами, не в состоянии стоять спокойно от этого болезненного возбуждения. Смирилась, что все случится так, и просто жду того самого момента. Прежде чем войти в меня, Райан зажимает мне рот ладонью, и совсем не зря, потому что от внезапного острого чувства я вскрикиваю. Так же нельзя, так не бывает! Клинт никогда не делал это так быстро, грубо, на всю длину, потому что это больно. Это больно, но не сейчас. Сейчас — правильно. Просто изумительно.

Эперхарт ругается, зачем-то дергает меня назад и обхватывает ладонью грудь, забираясь под кружево бюстгальтера. Это тоже немного болезненно, как и последующие ласки, но еще — восхитительно. Толчок, я откидываю голову, закусываю губу, чтобы не закричать.

— Надо было отпустить Эннис. Или весь этаж, — философски подмечает Эперхарт, не переставая вколачиваться в мое тело.

Ради того, чтобы послушать мои стоны? Я с трудом сглатываю ком в горле. Пожалуй, было бы удобнее. Но непонятно одно: как у Райана хватает сил на связные мысли? Мне так хорошо, что плохо. Вот почему? В чем разница?

— Еще, — вырывается из меня эта странная мольба. — Еще, Райан.

«Еще» длится недолго. Ни стыд, ни чувство вины, пробивающиеся сквозь плотный белый туман, не помогают. Сладкое напряжение нарастает неумолимо и неотвратимо, я никак этому не помогала, даже чуточку сопротивлялась. Потому что мне ведь так не нравится, а тем более не должно нравиться с ним. Не знаю, как именно Райан чувствует момент, но он обхватывает мой подбородок, вкладывает в рот палец. И я с силой впиваюсь в него зубами, чтобы не закричать от удовольствия. Оно накатывает несколькими мощными волнами, с каждой из них унося мои силы. Но паузы между толчками так и нет, и у меня на глазах сжимается в кулак лежащая на деревянной створке ладонь Райана. Набухшие вены на его руке — зрелище, которое дарит мне иное, особенное удовольствие. В такт нескольким протяжным толчкам Райан прижимается к моей шее взмокшим лбом… и наконец замирает.

Остается только сбитое дыхание, тяжелый запах страсти и накатывающее понимание содеянного. Я осторожно отталкиваю мужчину и медленно, вдоль шкафа оседаю на пол.

Я не знаю, как выйти из этого кабинета. Если бы не близкое присутствие Эперхарта, я бы просидела на этом самом месте и ночь, и год. Я не спаслась.

— Эннис, — слышу я будто издалека. — Боуи вернулся с полигона?

— Он передал, что пойдет сразу на ланч, чтобы не подниматься дважды, — ответ по громкой связи.

— Иди тоже. В половине второго вместе ко мне зайдете за новым списком текущих дел.

Не знаю, что именно собирается сказать босс обитателям своей приемной, но сейчас он точно освобождает мне путь. У меня есть минимум полчаса, чтобы собраться и уйти. Намек прозрачен.

Застегивая пуговицы на рубашке, я пытаюсь собрать воедино мысли и разбитую на осколки себя. Как я дошла до измены человеку, который прошел со мной самые тяжелые моменты жизни? Которого люблю… А люблю ли? Если да, то почему я, растрепанная и прячущая глаза, сижу в кабинете Эперхарта, пытаясь сделать так, чтобы, когда я отсюда выйду, никто ничего не понял. Что же мне теперь делать?

— Валери, — слышу я негромкое обращение.

Мрачно глянув через плечо, я ловлю в фокус зрелище уже полностью собравшегося Эперхарта. Он хмурится, совсем не похож на человека, который целовал меня минуту назад.

— Я надеюсь, вам не нужно напоминать, что согласно контракту вы не можете рассказать жениху ни о чем, что происходит в этих стенах?

— Что?! — Я вскакиваю на ноги, пошатнувшись и напрочь забывая о расстегнутых пуговицах блузки. Руки так дрожали, что справиться с ними у меня не вышло. — Но это не имеет никакого отношения к работе! Это — личное!

— И абсолютно неважно, потому что в вашем контракте об этом нет ни слова. Лишь то, что вы не имеете права выносить то, что происходит здесь, за пределы рабочего коллектива. То есть вы можете пойти и рассказать всему “Айслексу”, но не своему жениху.