Мрачные ноты (ЛП) - Годвин Пэм. Страница 41

Пространство позволяет ему выпустить пар, поскольку его комната — самая большая спальня, которую я когда-либо видела, и на полу нет ничего, что заставило бы его споткнуться. Для парня он удивительно аккуратен.

И для девушки, которая сидит в клетке с разъяренным львом, я чувствую себя странно отстраненной. Даже освобожденной.

Наконец, рассказывая ему, я чувствую свободу, пока он впитывает каждое мое слово, как будто живет им, чувствует его. Да, он зол, но он ни разу не направил свой гнев на меня. Эмерик достаточно заботливый, чтобы срывать на мне свое зло.

— Ты говорила им «нет»? — Он останавливается передо мной, его лицо такое же красное, как и распухшие костяшки пальцев.

Я утвердительно киваю головой, уставившись на его ботинки Doc Martens.

— Какое-то время.

— Какое конкретное?

— Первые пару лет.

— Они насиловали тебя годами. — Его уничтожающий голос перекатывается в рев. — Взгляни на меня!

Поднимаю взгляд на него. Ужас, отразившийся на лице Эмерика, заставляет сердце биться сильнее, отчего становится слишком больно.

Как я могу объяснить те постыдные вещи, в которых я даже не уверена.

— Я не знаю.

— Это, черт возьми, не я-не-знаю, Айвори. — Он обхватывает руками заднюю часть шеи и ходит по кругу. — Ты либо сама хотела, либо нет. Что из этого?

— Иногда я чувствую себя в ловушке обстоятельств. Иногда сдерживаюсь, а бывает, просто позволяю этому случиться.

—Ты просто позволила этому случиться, — ядовито вторит он. — Дерьмо собачье!

Я вздрагиваю от грохота его крика. Он поворачивается и ударяет кулаком в стену, забирая у меня дыхание.

Спрыгнув с кровати, распрямляю юбку и осторожно приближаюсь к его спине.

— Эмерик.

Он ударяет еще раз и еще, и еще. Его руки сжимаются от удара, когда он прикасается к стене, образуя вокруг себя взрывающуюся пыль.

— Эмерик, прекрати!

Тяжело дыша, он опирается предплечьем о стену, кладет руку на лоб и наклоняет голову, чтобы взглянуть на меня.

— Кто из этих ублюдков лишил тебя девственности?

— Никто из Ле Мойна. — Я подхожу к нему ближе на расстояние вытянутой руки. — Я была уже...

Использованной. Разрушенной.

Он протягивает руку, привлекает к себе и прижимает между своей вздымающейся грудью и стеной.

Кровь и пыль покрывают костяшки его пальцев, которыми он нежно гладит меня по щеке.

— Есть еще кое-что, о чем ты мне не рассказала.

О большем количестве мужчин, которые использовали меня, о большей правде, которой я смогла бы с ним поделиться. Я расскажу ему все, потому что он ни разу не оттолкнул меня, ни разу не посмотрел на меня с отвращением.

Касаясь пальцами щеки, Эмерик прижимается лбом к моему лбу и тихо говорит:

— Мне хочется выпороть тебя за то, что ты ни черта не знаешь об изнасиловании.

Но я учусь различать. Учусь доверять и просить о помощи вовремя. Я всегда думала, что самое безопасное место — это моя голова, где никто не сможет причинить мне боль. Но, стоя между испорченной стеной и тем разъяренным человеком, который разрушил ее, я никогда не чувствовала себя в большей безопасности.

Я льну к его руке и встречаю на себе страстный взгляд.

— Я доверяю тебе.

Все мои отвратительные секреты наконец-то настигли меня. Но впервые в жизни мне не приходится сталкиваться с ними в одиночку.

Глава 25

ЭМЕРИК

Мое самообладание держится на грани, а невозмутимая часть мозга охвачена леденящими образами Айвори, загнанной в угол, такой раненой и одинокой. Руки дрожат, когда я балансирую на грани маниакальной жестокости, поглощенный пульсирующей головной болью, которую можно успокоить только кровопролитием.

Я догадывался о совершенном над ней насилии, но старался верить, что все было в прошлом, как будто это был единственный ужасный момент в ее жизни. Никогда не думал, что подобное будет происходить с ней годами.

Сколько ублюдков мне придется убить? Пока я прохожу путь через ее кошмары, убивая каждого, как могу остановить себя от того, чтобы не стать худшим из них?

Понятие Айвори о сексе, скорее всего, искажено к чертовой матери. Как она отреагирует на секс со мной? Она впадет в ступор? Я слишком тороплю ее? Какого хрена мне теперь делать касательно наших отношений?

Сердце стучит громче, быстрее, отдаваясь в мышцах.

— Эй. — Она прижимает мою больную руку к своей щеке. — Ты снова напряжен.

Я думаю, что она может быть более безумной, чем я. Поскольку девушка не съеживается и не пытается установить безопасную между нами дистанцию. Вместо этого она нежно улыбается и смотрит на меня огромными карими глазами, полными доверия.

Да, я привез ее домой, чтобы она была в безопасности, но она понятия не имеет, насколько я близок к срыву. Все мое тело трясется, чтобы наклонить ее и трахнуть так сильно, что она будет помнить только меня. И это уничтожит ее.

Шагаю назад и тычу дрожащим пальцем в сторону кровати.

— Садись.

Она разглаживает юбку и следует моему приказу, нервно поглядывая на лежащий на тумбочке пояс.

Моя ладонь горит и болит, рука напрягается, чтобы взяться за ремень — меньше из-за гнева и больше из-за того, что отчаянно хочу оставить все это дерьмо позади и провести остаток ночи, доводя ее до оргазма.

Но это не значит, что я могу просто отхлестать ее. Это подорвет доверие ко мне. Я должен научить ее, что есть боль лучше, более значимая, чем та, которую она испытала.

Для начала мне нужно взять себя в руки.

Размеренно дыша, я наслаждаюсь ее красотой, впитывая ее идеальный вздернутый нос, смуглый цвет лица и темные блестящие волосы. Но именно смелость в ее глазах, сила в улыбке и мощь женской ауры успокаивают меня. Невозможно не тянуться к ней, не быть очарованным изяществом и упорством, которые она излучает.

Глядя на нее, я с поразительной ясностью понимаю, что ей не нужно, чтобы я уничтожал ее прошлое. Она уже пережила это и продолжает жить с большей стойкостью, чем любой человек, которого я знаю.

Айвори нужно, чтобы я выслушал ее, поддержал, не теряя головы, и, самое главное, защитил от будущих бед.

Успокоившись, присоединяюсь к ней на краю кровати, мои ноги рядом с ее. Склонившись над коленями Айвори, я тянусь к ее лодыжкам. Я презирал ее склеенные туфли с самого первого дня, когда надел их ей на ноги. Она заслуживает другую обувь, и, глядя, как девушка ходит в них неделю за неделей, мне хочется отдать ей все до последнего пенни.

Я скидываю на пол маленькие черные туфли. Если бы она только знала, сколько пар на замену такого же размера я ей купил. Весь чертов шкаф за моей спиной забит не только обувью, но и одеждой, сумками и... Господи, я излагаю мысли как психопат.

Я вообще-то не шопологик. Черт, ненавижу это делать. Но за последние пять недель это был самый безопасный способ направить мою неприемлемую одержимость ею.

Посадив Айвори боком к себе на колени, я тяну нас на матрас и откидываюсь на спинку кровати.

Обхватив руками хрупкое тело, ласкаю ее спину.

— Расскажи мне о своем первом разе. Сколько тебе было лет?

Она прижимается щекой к моему плечу, ее голос неуверенный:

— Давай ты первый.

Возмущение давит на горло, но я проглатываю его, напоминая себе, что честность должна исходить от нас обоих.

Целую ее в висок.

— Мне было шестнадцать, как и ей. Подруга на лето. Это было... — Мило. Неловко. Ванильно. — Однообразно. Вскоре после этого мы расстались.

Айвори теребит пуговицу моей рубашки под подбородком.

— Это безумие, если я хочу выследить ее и выцарапать ей глаза за то, что она провела такое небольшое количество времени с тобой?

Из моей груди вырывается смех, когда я сгибаю свою опухшую руку у нее на коленях.

— Если это безумие, то я, наверное, должен быть уже в психушке. — За то, что безудержно, безумно, яростно хочу защищать эту девушку.