Мрачные ноты (ЛП) - Годвин Пэм. Страница 51

— Как я пойму, что уже готова?

Он берет мою руку и целует ее.

— Я почувствую.

Изучаю его лицо, задерживаясь на выразительных губах, свежевыбритом подбородке и глазах цвета ультрамарин.

— И что тогда?

Зловещий блеск вспыхивает в его глазах.

— Тогда ты будешь благодарна, что у тебя есть стоп-слово.

По моей спине пробегает холодок, но между ног становится жарко. Я жажду того, что он предлагает, так же сильно, как боюсь этого. Или, возможно, просто заставляю себя быть осторожной.

Провожу рукой по волосам и возвращаюсь к завтраку.

Эмерик заканчивает с трапезой и отодвигает свою тарелку.

— Если ты не в школе и не у меня дома, то ты не отходишь от меня.

Я закашливаюсь, чуть не подавившись откушенным куском сыра.

— Как ты себе это представляешь?

— Не говори с набитым ртом.

Поспешно прожевав, я проглатываю пищу.

— Ведь когда я вернусь к себе домой...

— Теперь твой дом здесь.

Его слова приводят меня в ступор. Я хорошо расслышала, что он сказал, но смысл сказанного никак не укладывается в моем сознании.

Эмерик делает глоток кофе, бросает взгляд на телефон, а затем смотрит на меня так, словно он просто пригласил меня на ужин, а не предложил переехать к нему, черт возьми.

Я таращусь на него, разинув рот.

— Ты, должно быть, шутишь.

Вновь поднеся кружку к губам, он продолжает смотреть на меня без всякого намека на шутку.

Он предельно серьезен.

Неужели я пропустила мимо ушей то, как он просил меня перебраться к нему? Хотя, о чем это я. Просить — это не про него.

Откидываюсь на спинку стула.

— Причина в Лоренцо?

— Весомый аргумент.

Сделав еще глоток, он возвращается к своему телефону.

Его проклятые правила, которым я не могу перечить, сдерживая в себе порывы высказаться раз за разом.

— Ты же мой учитель! Это противозаконно.

— Ты моя девочка. — Он лениво водит пальцем по дисплею своего телефона. — И это единственный закон, который тебя должен волновать.

Что? Мой мозг готов взорваться.

— Ты сумасшедший.

— Ты моя.

— А что, если кто-нибудь узнает?

Эмерик, как ни в чем не бывало, проверяет свою электронную почту.

— Это мои проблемы.

— Но Шуберт...

Эмерик выпускает мобильник из рук и припадает губами к моим губам, говоря поцелуем, чтобы я заткнулась и доверилась ему. Затем отстраняется и вновь возвращается к просмотру электронной почты.

— Мы заберем твоего кота сразу после учебы.

Глава 29

АЙВОРИ

Я припарковываю свой Понтиак GTO через три здания от дома Айвори, пока та отправилась кормить своего кота. Оранжевого мотоцикла я не вижу, но при этом не могу быть уверен, что она там одна.

Если бы у меня имелось законное обоснование того, что я приехал вместе с ней полседьмого утра, мы были бы в доме вместе. Но вместо этого вынужден присматривать за ней на расстоянии, используя телефонную связь, будучи готовым сделать все возможное, чтобы Айвори чувствовала себя полностью защищенной.

Первые лучи солнца пятнами освещают черепицу здешних домов. Я крепче сжимаю телефон в руках, коря себя за то, что не могу следить за передвижениями Айвори внутри. Но мне хотя бы удается слышать ее через динамик. Каждый шорох ее дыхания эхом отдается во мне.

Прежде чем выехать, я вручил ей телефон, который был куплен мною еще несколько недель назад. Она сжимала его в своих руках, словно бесценную скрипку Vieuxtemps, а на ее лице читалась плохо скрываемая благодарность. Мне не терпелось увидеть ее реакцию, когда я подарю ей автомобиль.

— Твоя мама или брат дома? — спрашиваю я в трубку.

— Оба дома, — шепчет она. — Спят.

Если до меня донесется хоть один настораживающий звук, я окажусь на пороге ее дома меньше, чем через десять секунд.

Усиливаю хватку на руле, и из-под чересчур длинного рукава показываются сбитые костяшки пальцев. Очевидно, что Айвори поняла, что истинной причиной, по которой я надел куртку, являются именно эти шрамы. Мне не хочется, чтобы она тревожилась о том, что подумают или не подумают окружающие. Это только мои проблемы.

Когда вновь сосредотачиваюсь на шорохах на другом конце провода, мои мысли уносятся к нашему утру в спальне и тому сексуальному порыву, когда моя рука сжимала ее горло. Она доверяет мне, но в тоже время слишком нервничает, ведется на инстинкты своего тела, умоляет глазами, как повела бы себя с любым из мужчин в подобной ситуации. Это не то, что нужно.

Удушение, порка, получение удовольствия от любого проявления боли и доминирования — удел не для слабонервных. Если бы я хоть малость сомневался в том, что ее возбуждает, мой подход был бы иным. Если бы Айвори была слишком робкой, чтобы выдержать мой взгляд, вероятно, он бы не стал тем, что она поймала в первую очередь.

Если бы она была другой, я бы не сидел здесь, полностью посвящая себя ей и рискуя своей головой ради того, чтобы быть с ней рядом.

Айвори Уэстбрук — та еще штучка. Она идеальна для моего покровительства и присущей мне склонности к доминированию. Будь я с ней снисходителен, это сослужило бы ей плохую службу.

Ее внутренняя сила — одна из множества причин, почему меня настолько сильно тянет к ней. Да, она самое прелестное создание, которое я когда-либо встречал, и я очарован этим. Она дерзит мне, когда заключает, что я не прав, но при этом становится влажной от моего властного тона и твердого желания держать все под контролем. Готов поспорить на фортепиано Fazioli моего деда, что посредственный и скучный секс с рядовым мужчиной быстро наскучил бы ей.

Не важно, продиктована ли эта предрасположенность к покорности ее природой или является следствием жестокого прошлого, я, как ее первый истинный сексуальный партнер, несу ответственность за то, чтобы Айвори познала все возможные грани удовольствия. Секс не обязан соответствовать стандартам, продиктованным обществом, чтобы считаться нормой. Ему необязательно быть нежным и размеренным, чтобы являться безопасным. И присутствие кожаных наручников никак не указывает на чье-то несогласие.

В Айвори заметен прогресс в этом плане, но насколько осознанно она идет к этому? В этом вся и сложность.

Я хочу ее, и эта потребность словно беспрестанно пульсирующий ритм внутри меня, сродни ненаписанной мелодии, которая пробивается сквозь грудную клетку, чтобы явить себя миру. Поселить ее в своем доме и спать рядом, не овладевая ей — это истинная пытка. Но я уверен, что она осознает причины моей сдержанности, и к тому же она ценит и уважает это.

В том, что я жажду связать ее, вонзить свои зубы в ее плоть, придушить ее стоны, нет никакой проблемы. Но факт пережитого ей жестокого обращения в совокупности с тем, что я являюсь ее учителем, делает даже самые нежные проявления близости с ней затруднительными. Мне ничего бы не стоило сладкими речами заставить ее раздвинуть ноги и мягко овладеть ею, и она бы позволила этому случиться, потому что это и есть тот единственный способ, которым она привыкла отвечать на мужское внимание.

Но к черту это все. Прежде чем войду в нее, она должна самостоятельно прийти к тому, чтобы быть со мной и мыслями и душой, сделав сознательный выбор между тем, чтобы остановить меня или оказаться в моей власти. Чтобы все было не так, как сегодня утром, когда моя рука сжимала ее горло. Она не сдалась, но и не использовала стоп-слово. И все потому, что она еще не осознала, что значит действительно быть готовой.

Спустя несколько минут она возвращается в авто и пристегивается ремнем безопасности.

Я трогаюсь с места, краем глаза отмечая ее расслабленную позу.

— Никого не разбудила?

— Нет. — Уголки ее губ дергаются в улыбке. — Шуберт тоскует без меня. — Она ерзает на сидении и смотрит на меня. — Эмерик, нам нужно поговорить...

— Если речь пойдет о переезде, то это не обсуждается.