Мрачные ноты (ЛП) - Годвин Пэм. Страница 75

Айвори вздыхает, и ее плечи опускаются.

— Татуировщик тогда отказал мне из-за моего возраста. Пока я не предложила ему кое-что другое в качестве оплаты.

Я продолжаю пальцами повторять чернильный узор на ее спине, чтобы хоть как-то подавить неистовый гнев, растущий во мне.

— Ты предложила ему интим.

Она кивает.

— Мне была необходима эта татуировка.

Айвори стоит спиной ко мне, и я не могу видеть ее глаз, но то, как вздрогнул ее голос, заставляет мое сердце обливаться кровью.

— Мой отец всегда утверждал, что, играя на инструменте, он не просто слышит ноты, а видит их, наблюдает за тем, как они вьются в воздухе, рисуя замысловатые узоры. Каждая песня в его голове была подкреплена графическим образом, и он переносил их на листы своих нотных тетрадей.

Когда мне было тринадцать, я теребил свой член в мечтах о какой-нибудь мифической девчонке.

Когда ей было тринадцать, она продала свое тело татуировщику, чтобы навсегда оставить при себе память о своем отце.

Я бросаю взгляд на изгиб ее спины, и мой палец вновь с упоением скользит по замысловатым завиткам.

— Что это за песня?

Она смотрит на меня через плечо, одаривая теплой улыбкой.

— Его любимый Херби Хэнкок. «Когда-нибудь мой принц меня найдет».

Я, конечно, не принц. Но всегда буду рядом, пока Айвори нуждается во мне.

Обойдя ее, я извлекаю из кармана платиновый браслет и застегиваю его на ее запястье.

Она не скрывает изумления и любуется им, теребя пальцами крошечную фигурку лягушки, украшающую его.

— Эдвард Григ всегда носил с собой в кармане маленькую фигурку лягушки.

Я обнимаю ее за талию, касаясь пальцами обнаженной спины.

— Перед концертами он потирал ее на удачу.

Айвори кивает и целует меня в губы.

— Спасибо, — шепчет она.

В этот вечер она играет со всей страстью, с полной самоотдачей и мастерством, которому могли бы посоветовать все ее сверстники вместе взятые. Стоджи наблюдает из зала, и на его лице сияет широкая улыбка. Я же смотрю со сцены, пока мое сердце бьется в такт ее пальцам, порхающим над клавишами.

Все хорошо.

Джоанна, Шеин и Лоренцо исчезли. Прескотт и мисс Августин не смогут добраться до нас. У декана на меня ничего нет, а вот у меня достаточно компромата, чтобы разрушить ее карьеру. Я все предусмотрел.

Все просто прекрасно.

Даже слишком идеально. Словно судьба подарила мне мелодию, преисполненную радостью души, и велела смаковать каждую ноту.

Потому что рано или поздно любой мелодии суждено оборваться.

Глава 42

АЙВОРИ

Рождество проносится в вихре всевозможных подарков и теплых улыбок в доме родителей Эмерика. Мы проводим остаток наших двухнедельных каникул в постели, окутанные в прочный кокон блаженства, свитый из нашего дыхания, поцелуев и прикосновений. Каждая секунда, прожитая рядом с ним, подобна сну, который может в любой момент оборваться, как только кто-то бесцеремонно потрясет меня за плечо, побуждая проснуться.

С тех пор, как я перебралась к Эмерику, наши выходы за пределы дома сводились только к посещению школы, еженедельными визитами к Стоджи и ужинам у Марсо по выходным. Не было никаких свиданий, походов в кино, ресторанов и даже романтических прогулок за ручку вдоль берегов Миссисипи. Мы довольствуемся тем, что происходит внутри нашего личного мирка, например, просмотром фильмов о бородатых пиратах, которых играют актеры с идеальными улыбками.

Откровенно говоря, мне плевать, как мы проводим свой досуг, пока со мной рядом есть Эмерик, чтобы заниматься этим вместе.

Как только я закончу школу, мы сможем сбросить с себя оковы запретных отношений между учителем и ученицей. Больше не нужно будет жить в страхе и постоянно оглядываться. И что тогда?

Эмерик говорит, что я покорю Леопольд, если только захочу этого. Но я не уверена, какой путь верен. Если сделка с деканом потерпит крах, то весь наш мир рухнет вместе с ней. Я намереваюсь добиваться всего сама. Пусть даже на это уйдут годы. Возможно, мне придется бесконечно обивать пороги и стучаться в двери до тех самых пор, пока я не набью им оскомину своим упорством.

Эмерик обещает, что переберется со мной в Нью-Йорк, пока я буду заниматься своим образованием. Это безумно воодушевляет и окрыляет меня, но я не могу настаивать на том, чтобы он оставил ради меня свою работу и семью.

Он говорит, что я вольна поступать так, как захочу. И я верю ему.

Этот декабрь ставит точку в этом сложном периоде моей жизни. Своеобразный эпилог жизни в Треме и моей потерянной семьи.

Январь же служит прелюдией к новой песне, требующей от меня ряда волевых решений.

Февраль же подобен глиссандо из домашних заданий, уроков игры на фортепиано и уютных вечеров с Эмериком.

Март же знаменует собой начало обратного отсчета до весенних каникул, а также отмечается не по сезону теплой погодой и...

Воспалением мочевыводящих путей.

Я сижу на унитазе уже тридцать минут и корчусь от боли, боясь шелохнуться лишний раз. Каждая, даже самая скудная струйка мочи обжигает меня между ног адским пламенем.

— Я так точно опоздаю на учебу.

Эмерик опускается на корточки возле меня и касается моего лба тыльной стороной ладони. Его голубые глаза полны нескрываемого беспокойства.

— Температуры по-прежнему нет, но все же ты остаешься дома. Точка. — Он протягивает мне стакан с водой. — Пей.

Больше жидкости вызовет больше позывов к мочеиспусканию, а следовательно, и новые приливы нестерпимого жжения.

— Хватит.

Он заставляет меня взять стакан, смыкая мои пальцы вокруг него.

— Обезвоживание — главная причина, по которой ты оказалась в таком положении.

— А еще перебор с сексом, — ухмыляюсь я, превозмогая дискомфорт и делая глоток.

— А вот это ерунда. — Эмерик нежно скользит ладонями вверх по моим обнаженным бедрам. — Старайся пить побольше жидкости.

Я через силу делаю еще глоток, сверля его суровым взглядом. Взъерошенные пальцами черные волосы на его голове — это просто крик сексуальности, но в то же самое время аккуратно выбритые бока придают ему солидности профессора. Свежевыбритый, пахнущий настоящим мужчиной, облаченный в стильный серый жилет и пиджак, Эмерик реально способен покорить себе весь мир. Ну, по крайней мере, школу, заполненную самовлюбленными подростками из богатеньких семей.

Мои волосы немыты и собраны в небрежный хвост, и на мне нет ничего, кроме футболки Эмерика с логотипом Guns N’ Roses. Как бы я не спешила, мне уже не суждено успеть на учебу. Внутри меня пробуждается тревога. Впервые за четыре года я пропущу день занятий в школе.

— Я понимаю, насколько тебе сейчас больно. — Он забирает у меня стакан и проводит большим пальцем по моей нижней губе. — Мой отец принесет тебе лекарства.

Мое тело вновь пронизывает острая боль, когда из меня вырывается очередная струя мочи. Я взвываю от невыносимой рези, не в силах даже сдерживать слез.

— К черту все. — Эмерик ослабляет узел своего галстука. — Я остаюсь с тобой.

— Ты что? — Я хватаю за руку, решительно вцепившуюся в ворот рубашки. — И что это изменит? Ты будешь сидеть здесь и наблюдать за мной, оседлавшей этого фарфорового коня?

— Да.

Его глаза блестят.

— Ужасная и бредовая затея. — Я переплетаю наши пальцы и держу наши руки между своих колен. — Как будет выглядеть наше совместное отсутствие, учитывая, что никто из нас до этого не пропускал занятий? Люди обязательно заподозрят что-то.

Свободной рукой он проводит по моей щеке, выражение его лица полно терзаний. То, что нам приходится скрывать наши отношения, то, что я заболела, и он вынужден оставлять меня одну, все это душит Эмерика.

Я подаюсь вперед и целую его в губы, жалея, что все еще не успела почистить зубы.

— Мне и так неловко, представь, как мне будет под твоим пристальным взглядом.