Не говори маме (СИ) - Степанова Саша. Страница 16

Она мелко кивает.

— Конечно, конечно. Это они тебя попросили?

— Это я сама придумала. Они ничего не знают. Я просто отдам им деньги — и все.

— И все?

— Да.

Занятия уже начались, в опустевшем коридоре остались только мы. Фотографию Кати с траурной ленточкой убрали — теперь на этом столике лежат листовки по профориентации.

— Ну хорошо, — благословляет она и наконец отпускает мой локоть. — Беги на лекцию. Ты молодец.

Разговор оставил странный осадок — то ли обиды оттого, что меня пытались уличить в мошенничестве, то ли вины за то, что я лезу в чужую жизнь этаким непрошеным «помогатором», готовым во что бы то ни стало причинить добро, а нужно ли это кому — даже спросить не удосужилась. Зря я, наверное, написала имя Яны. С другой стороны, иначе это и правда смахивало бы на мошенничество, к тому же все и так читают ее имя на картонке с молитвой.

Шурх, шурх — кто-то стремительно догоняет меня на лестнице и хлопает по плечу. Я подпрыгиваю и едва не роняю тетиполину сумку, временно выданную мне взамен украденного рюкзака.

— Джон!

— Привет. — Он ерошит челку и как ни в чем не бывало чмокает меня в щеку. — Уже нашла гараж?

У меня нет машины. Мне не нужен гараж. И с самого утра тяжело дается межличностная коммуникация.

— Для гаражной распродажи.

— Это просто название. Распродажа ненужных вещей, которые хранятся на чердаках и в гаражах. Как-то так.

Он галантно распахивает передо мной дверь аудитории.

— И все-таки он у тебя есть.

Лучше, чем было, но хуже, чем могло бы. Места там достаточно, особенно если сделать уборку и переставить мебель, и расположение удобное: от колледжа десять минут пешком. Вот только этот мостик и дорога с разбитым в крошку асфальтом… Впрочем, выбора все равно нет. Придется постараться, чтобы превратить владения короля Джона во что-то более-менее уютное. Несколько красивых гирлянд и постеры легко с этим справятся, но сколько же там работы…

— Спасибо! — шепчу я сидящему рядом Джону.

Илья ожидаемо отсутствует. С соседнего ряда на нас искоса поглядывает Вика. Они со Стасей почему-то не вместе — та забилась в уголок, даже куртку не сняла, и уткнулась в телефон своим модильянинским носом. Надо бы поблагодарить ее за вещи.

Забавно, но, стремясь меня приодеть, они раздобыли настоящие винтажные сокровища. Были там и белая джинсовая юбка с оборками и надписью «Lambada» (в кармане лежал флакончик засохшей туши для волос синего цвета), и синтетические спортивные брюки «Абибас», и футболка с Кейт и Лео — могло бы прокатить, в прошлом году такие снова появились в «эйче», правда, не ярко-оранжевого цвета… При виде джинсов «Мавин» я расхохоталась так, что на звук пришла тетушка, решив, видимо, что мне требуется помощь врача.

Разумеется, выставлять все это на распродаже не имеет смысла.

«Тряпки, — пишу я на последней страничке тетради. — “Доместос”, швабра, ведро, перчатки, освежитель воздуха с диффузором, полироль, гирлянды, крафтовая бумага, рейлы 4 шт., Москва — ?»

Москва.

Яна, клянусь, что не думала об этом раньше, но сейчас — спасибо тебе.

Я могу вернуться в Москву. Хотя бы ненадолго — на два, три, четыре часа, — ну и пусть! Вцепиться в нее, внюхаться, прижать себя к ней местом отрыва, остановить кровотечение. Притвориться, что по делу. Сделать очень-очень сосредоточенный и строгий вид. И дышать, захлебываться ею, набивать пакеты и сумки, загребать в выемки на подошве, рассовывать по карманам, прятать в волосах и швах одежды — оплата картой. Прикладывайте! Час в метро, час обратно, а между ними — я и она. Еще Март. Мои родители… Квартира, в которой теперь живут чужие люди — нужно позвонить им и предупредить о визите. Бо́льшую часть вещей я сложила в огромные пакеты и убрала в гардеробную. После того, что сделала мама, разбираться с переездом пришлось очень быстро — я демпинговала непреднамеренно, квартиру пришлось сдать по цене ниже рыночной, только бы не тратить время на общение с агентами и не платить им за то, что я в состоянии сделать сама: компанией из десяти человек — можно, с детьми и животными — буду только рада. Мне срочно нужно уехать на пару лет в Красный Коммунар.

Жданова? Наверное, просто похожи, мне часто это говорят. Понятия не имею, кто она такая.

Мы с Олегом и Евой буквально нашли друг друга: они не стали выяснять, Жданова я или Зарецкая и что не так с моей трешкой с парком «Царицыно» в пешей доступности, раз я прошу за нее так мало, а я была не против переделки одной из комнат в детскую для восьмимесячного мини-Олега, да ладно, пусть отдирает, обои все равно дурацкие, и диван этот мне никогда не нравился.

А теперь там поселилась еще и шиншилла Жевастик, прозванная так не только по хозяйской прихоти.

Я пишу Еве в «ватсапе», что завтра заскочу за кое-какими вещами, и, простите за беспокойство, будет еще доставка, там все оплачено, нужно только встретить курьера. Она, конечно, присылает эмодзи — пальчики, сложенные в «окей», — что ей еще остается, и наверняка уже выкатывает из кладовки пылесос. Следом приходит эсэмэска: в перерыве между лекциями меня будет ждать некто Юля. С вещами. Невольно вспоминается сцена из «Богини» [8], где зазеркальный двойник Фаины, которую играет Рената Литвинова, — тоже Рената Литвинова, разумеется, — дремлет на мосту, устроившись на пакетах с тряпьем. Здравствуй, мама, плохие новости: герой погибнет в начале повести [9].

— Ну и зачем тебе распродажа? — спрашивает Джон, вышагивая рядом со мной по коридору. — Эта тетка побирается на площади уже года три, и всем по фигу.

Затем, что когда я представила, что Март сделал бы с Яной, то испугалась. Мне захотелось защитить ее. Потому что мама Яны отложила для нее хачапури. Потому что я обязана вернуть миру хотя бы малую толику того, что забрал у него Март. И еще я чувствую себя виноватой. Из-за того, что вместо «если ты не приедешь прямо сейчас, я выйду из окна», сказала: «да, хорошо, еще немного почитаю и лягу».

Ерунда, наверное. Особенно по сравнению с тем, что делают Саня и другие ребята из «Ночлежки»: в августе им наконец-то удалось открыть консультационный центр для бездомных в Москве, и в другой жизни я бы попыталась стать частью их команды. Но не после Марта. И не после травли в соцсетях. Все, что я могу здесь, в Коммунаре, — убаюкать свою совесть, подписавшись на ежемесячные пожертвования фонду и продавая одежду. В общем:

— Просто так. Я не знаю. Просто хочу помочь.

Нам навстречу спешит девчонка в свитере с оленями. К груди она прижимает небольшой целлофановый сверток. Никаких Фаин, по крайней мере, не сегодня.

— Привет, Джон! — Он отвечает бледной улыбкой. — Вот, это все, что мне родители разрешили взять. А прийти может кто угодно или только те, которые сдавали?

— Кто угодно, — заверяю я. Нужно будет уточнить это в новом объявлении.

— А что почем?

— Юль, давай потом, а, — морщится Джон и тянет меня за руку — надеется успеть покурить, — но я мягко высвобождаю локоть. Ему хорошо, он может менять будущее, а у меня чуть меньше вариантов.

— От ста рублей, — говорю, — максимум пятьсот.

За то немногое, что я привезу из Москвы.

— Если будут еще вопросы, пиши мне, ладно?

На том и расходимся. Мы с Джоном оказываемся на улице и сворачиваем в курилку. На заброшку со спортзалом я стараюсь не смотреть.

— Я подумал и решил тебе помочь. С твоей распродажей. — Я уже готова рассыпаться в благодарностях, но, когда он договаривает, мне приходится отвернуться, чтобы спрятать ухмылку. — Я все сделаю. Деньги будут.

— Перепишешь будущее? — хмыкаю я в стену. Мне действительно не хочется его обижать, но рассуждать о магии на серьезных щах — сильнее меня.

— Если что, это довольно опасно.

Он закуривает и тянет дым молча, что на него вообще-то непохоже. Обиделся.

Пока разогревается айкос, я сую нос в Юлин сверток — там все очень розовое: китайский розовый, розово-лиловый, лососевый, розовый для Барби, танго, Мексика — все вещи размером с мини-Олега.