Прихоти дьявола (СИ) - "oh.san.xo". Страница 14

========== Не хочу видеть ==========

Медленно сжимая в руке горячую кровоточащую плоть, что всё ещё пульсировала в попытках вернуть к жизни своего хозяина, я, опьянённая запахом смерти, пальцем вырисовывала неведомые мне символы, что рвались из моего нутра на свободу. Я даже не могла представить в своей голове таких сложных геометрических фигур, не могла себе надумать таких причудливых изгибов кровавых линий. Не знаю, почему я их рисовала, но делала это не задумываясь, даже не углубляясь в источники появления этих сил и мыслей. Меня пожирала чёртова злоба на Влада, который так быстро нашёл замену мне, злоба на Мехмеда, который не допускал и мысли о том, что я могу быть не виноватой в чём-то. Но нет. Я была источником всех проблем в этом доме.

Так считали все. Они внушали мне это так настойчиво и убедительно, что я и сама сполна предавалась мысли о том, что из-за меня весь баланс в этом мире превращался в неразборчивое нечто, в хаос, который разрушал жизнь каждого. Наверное, я и вправду была виноватой во всём, что со мной произошло.

До конца не осознавая, что я делаю, но не останавливаясь и не прерывая процесса, мои руки послали горячие импульсы по жилам, от которых я вздрогнула, словно на меня вылили раскалённую магму, проникшую под кожу. Я завершила рисунок и оглядела его с неким удовольствием глазам, с чувством победы внутри. На полу появился неведомый мне кровавый знак, круг, с изломанными линиями внутри, что не были похожи на символы неверных.

Скрываемое наслаждение, сочащееся из моих очей, пало на безжизненное тело хатун. Она попыталась меня избить как только спустилась в подвал, но, несмотря на практически полное отсутствие сил, я сумела постоять за себя и двумя пальцами зарядить ей в глаза, почувствовав, как горячее бельмо и разорванная радужка обволакивают мои пальцы. Когда по телу прошёлся ток разгорячённого блаженства, что не обернулось тошнотой или рвотой как реакцией на подобное безумие, я стала колотить по её грудной клетке вилкой, которую она принесла, оставляя рваные раны на плоти. Сильными отчаянными ударами я ломала её рёбра, наслаждаясь влажным сочным хрустом, от которого набирался полон рот слюней. Не знаю почему, но мне до безумия сильно хотелось облизнуть человеческое сердце, понюхать его, чтобы узнать какой аромат и вкус имеют людские грехи, пороки. Я не знаю, сколько у меня времени ушло на то, чтобы одолеть крупную женщину в оливковом, но точно знаю, что рано или поздно за ней кто-то явится. Может, кто-то в ожидании наверху, не знаю. Но если бы это была правда, то на её крики уже бы сбежалась вся стража, что неустанно караулила у дверей моей комнаты и при входе в дом.

Не знаю, куда подевалась вся стража, но это меня радовало также, как конфета радовала маленького ребёнка. Радовало искренне, вызывая только светлые чувства внутри и вытягивая их наружу. Я могла творить с этим податливым мягким телом всё, что мне вздумается, и эта мысль раскатом горячей волны уносила меня в омут искусного наслаждения, в который мечтал окунуться едва ли не каждый человек в этом жалком тусклом мире. Спустя долгое пребывание здесь для себя я осознала лишь то, что всё хорошее, наполняющее наше сердце до краёв — мираж, подделка, которой мы сами себя обманываем, убеждая, что это билет в хорошую жизнь, шанс на место в Раю. Что, если никакого Рая и Ада не существует? Что, если после смерти мы все попадём в Небытие, где царит только пустота? Где нет ни голосов, ни обликов. Только ты и твой разум в абсолютной тьме и тишине. Можно ли чувствовать себя спокойно там? Или это место тоже может свести с ума человека, оставив его наедине со своей головой, в которой таились сотни тысяч вопросов, на которые так упрямо он не хотел бы отвечать, чтобы не запятнать совесть?

Что, если доброта в твоём сердце — разбавленный концентрат зла, который просто не так сильно бросается в глаза и не въедается в кожу? Почему то, что кажется нам безусловно хорошим делом, для других может казаться исключительным злом, выгодой или лицемерием? Тогда, всё, что кажется нам добрым может на самом деле быть худом. Как волк в овечьей шкуре. И все наши благие помысли превратятся в завуалированные проклятия, что для наших ушей станут едва ли не наилучшей усладой.

Пальцы левой руки болели, ныли и распухали, а каждое прикосновение к ним приравнивалось к их живому сожжению, так нетерпима была эта боль. Я словно оставила свою руку в очищающем от вреда и злобы огне, но не заметила, как начало сгорать всё моё тело, ведь я сама теперь была эссенцией ненависти, воплощением ярости без единого намёка на вкрапления милости. Они были почти полностью сожжёнными, я чувствовала, как сползают с них кусочки кожи и видела, как белое вкрапление кости проглядывается сквозь неплотно переплетённые мышцы. Ждать придётся очень долго, чтобы это как-то восстановилось и зажило. И если раньше мои ожоги скрывались под полами платья или под лёгкими непрозрачными рукавами, то сейчас это было у всех на виду, на виду у меня самой. И чем чаще мой взгляд падал на это мясное кровавое нечто, что до сих пор пахло жаренным и имело почерневшие обугленные края, тем сильнее мне хотелось выть от отчаяния. Может, это снова были галлюцинации, но даже если меня подводило то, что я вижу, то явно не подводило то, что я чувствую. Но я уже боялась полагаться на свои чувства, ведь все они до единого были подделкой, иллюзией, которая так умело переплеталась с реальность и прикидывалась неотъемлемой частью моей жизни.

Я выжгла узурпаторше глаза. И меня так будоражила одна лишь мысль о том, что я убила человека, будучи на грани, между жизнью и смертью балансируя так умело и искусно. Тем не менее, я не нарушила равновесия: кто-то остался существовать, а кто-то поплатился жизнью, чтобы не пошатнуть устоявшихся правил. И точно не я сейчас бездыханно лежала на полу, истекая кровью, нараспашку раскрыв разорванную плоть груди и обнажая разломанные рёбра. Её кровь потихоньку остывала, больше не фонтанировала и не окропляла всё вокруг. Пятна растекались густым маслом по полу, подобным тому, которым я расписывала полотна, о которых теперь и не вспоминала, с головой погрузившись в собственный сумасшедший мир и его правила.

Я чувствовала, как колдовство в моих пальцах нетерпеливо шелестит, щекочет плоть изнутри, просясь на свободу. Я приловчилась к нему, научилась использовать его в своих целях и скрывать следы после его использования. Даже научилась мириться с последствиями и болью, которую оно требовало взамен. Это было что-то выстроенное на рефлекторном уровне, то, что требовало автоматизма и не терпело долгих раздумий.

Голоса в голове диктовали мне правила, указывали, что делать. И я повиновалась каждому их слову, не зная, чего ожидать, но в глубине прогнившей души надеясь на то, что это приведёт к осуществлению одной мечты — мучительная смерть шехзаде Мехмеда, единственного наследника Османского Престола.

— Цена за месть дорога…

«Я готова отдать всё, лишь бы он умер также мучительно, как умирала изо дня в день моя душа. Как умирала прежняя Я».

— Увидь его боль… Увидь его смерть… Представь его муки…

Перед глазами предстало его лежащее на постели тело, что беззаботно ворочалось в окружении сонной дремоты, приятной и лёгкой. Я не хотела скорой его смерти. Я хотела знать, что он мучается, не в силах покинуть мир или держаться за него также крепко, как прежде. Мне приносило удовольствие его мучение, которое растянулось бы на долгие месяца или даже годы. Во всех деталях и ярких красках я представляла его боли, как сильно стенало сердце, будучи сдавленным неведомой никому болезнью, как сильно кружилась его голова, не давая ему подняться с места.

Я видела, как Мехмед упал на пол, затуманенным взором исследуя свои покои и метая обеспокоенный взор в попытке зацепиться хоть за что-то значимое. Но всё понапрасну. Мутная пелена всё сильнее окутывала его, покрывала блестящие очи толстой коркой льда, из-за которых способность видеть становилась отдалённой, тающей в вечном Небытие. Не знаю, что он чувствовал сейчас или видел, но что-то внутри подсказывало, что всё не зря: он явно стал на тропу мучительной смерти, как только привёз меня сюда под покровом ночи, всех обманув.