Прихоти дьявола (СИ) - "oh.san.xo". Страница 16

Я вдыхала этот запах в попытке успокоиться, но единственное, чего мне хотелось — дотла сжечь это место, испепелить его, остатки рассеяв по тёплому южному ветру. Но я знала, что если прямо сейчас меня поглотит гнев, отобрав возможность дышать и чувствовать хоть что-то, то я никогда не сумею выбраться из этого подвала, обрекая себя на самую глупую смерть.

Неспешно передвигаясь по небольшому погребу и выставив перед собой руки в попытке защитить себя от внезапно выросших предметов, я в памяти пыталась воссоздать то, что видела изо дня в день, пока погибала в этом месте, заживо гния. Когда же я больно ударилась о каменный выступ ногой, то попробовала ощупать его, чтобы убедиться в том, что мне всё-таки повезло и я сумела найти лестницу по памяти, коя в последнее время подводила, не слушалась.

Руками повторяя движения, подобные шагающим ногам, мне удалось убедиться, что это всё же лестница, подъём наверх, кой станет моим спасением. Подобно собаке, я стала взбираться вверх, молясь о том, чтобы на этом узком камне не ошибиться и не упасть, сломав себе что-то вновь. Я знаю, что такое переломанные кости и как долго они срастаются. Особенно тяжело стало ползти, когда дали о себе знать два перелома, ноющие при каждом прикосновении или перенапряжении. Тьма не смогла забрать у меня всю боль, но большей части всё же лишила, за что я всё-таки испытывала какую-то благодарность. Благодарность пустоте, что отняла у меня зрение и унесла его с собой, оставив меня немой и незрячей, совсем беспомощной неумёхой.

Я испытывала нестерпимый волчий голод. Мне так хотелось есть, что попытки выбраться отсюда стали отчаяннее, слюну с каждым разом становилось глотать тяжелее, а желудок стягивался в тугой узел с каждым жалким глотком.

Кажется, хозяйка что-то приносила мне поесть. Но возвращаться резона уже не было. Я поборола, наверное, целую сотню ступенек, и спускаться назад теперь было рискованно, глупо, необдуманно. Хоть мыслить мне удавалось из последних сил и не всегда правильно, рационально, но я всё же старалась походить на абсолютно привычную им Лале, страдающую от ударов беспощадной судьбы, проверяющей на прочность каждого, кто остановится на перепутье.

Когда головой я упёрлась во что-то твёрдое, макушкой приложившись о предполагаемый деревянный люк, то меня настиг небывалый страх, такой, которого я не ощущала даже когда мне собирались отрезать язык или в момент «просветление», сменившегося вечной тьмой. Дыхание спёрло, тело занемело и больше не подчинялось мне, постепенно обмякая и не позволяя удерживаться на, к счастью, практически невредимых четырёх конечностях. Они словно превращались в тоненькие тросточки, травинки, которые не способны были удерживать такой вес.

Приходилось направлять поток прохладного воздуха изо рта, чтобы хоть как-то облегчить жжение в пальцах, и они не перетягивали на себя моё внимание. Мне важно было сконцентрироваться на том, чтобы открыть этот люк, поднять его и выбежать из злосчастного погреба, хоть и на четвереньках. Но мне снова придётся пожертвовать собой, своими конечностями, чтобы просто выбраться, вкусить ненадолго плод невидимой свободы и прочувствовать на себе мягкие касания света. Я не увижу ни лучика больше, но это казалось всяко лучше, чем постоянно биться в агониях непобедимого страха из-за того, что виделось.

Я не хотела видеть этого больше. И действительно перестала.

Представляю, как медленно поднимается деревянная преграда и как маленький лучик света просачивается сквозь образовавшуюся щель, что с каждой секундой становится шире, больше, и впускает всё больше света в подвал. Я помню, как это выглядело, когда меня выпускали, и представить, каково то — не доставляло проблем.

По ушным раковинам скользнул препротивный скрип заржавелого металлического механизма, резанул по барабанным перепонкам. Напряжение в моих обожжённых пальцах нарастало постепенно, совсем неспешно, будто растягивая дьявольское мучение. Ощущение, будто кто-то наступил на них, медленно перемещая вес своего толстого неуклюжего тела на настрадавшиеся пальцы. Когда раздался победный грохот тяжёлого бруска дерева, то всё моё напряжённое нутро прожгло импульсом, накрыло сокрушительной волной, в которой я потеряла остатки самообладания.

Я не могу пошевелить правой рукой. Моя кисть никак не реагировала на то, чего из последних сил желает моя сущность, не погибшая под тяжестью трудностей. На запах свежего воздуха, не заполненного пылью до последней своей капли, я из последних сил продолжила двигаться наверх, прямо, не останавливаясь. И хоть моя правая кисть сейчас изогнута под неестественным углом, внутреннее желание жить пересиливало всякую боль, всякое отчаяние, коим я была поглощена с самого первого дня пребывания здесь.

Я сумела пережить изнасилование, отрезанный до половины язык и отсечённые волосы, смогла перетерпеть бремя «дара» и вынести тяготы безумия. Так чего же мне стоило перетерпеть недолгую, хоть и сильную боль? Скоро это всё закончится, и я смогу приняться за долгожданную месть, идею которой я так долго вынашивала в своём сердце, словно мать, что вынашивает своё дитя. И я также холила и лелеяла мысль о том, что наконец-то он поплатится. Поплатится за то, что сотворил со мной.

Стоило мне только выбраться оттуда и почувствовать, что пол подо мной стал больше, шире, я блаженно рухнула на покрытое ковром дерево, воспевая благословенные молитвы себе и своему сильному желанию выжить. В голове пронеслись те дни, когда я так сильно просила смерти, когда молила о ней и Всевышнего, и всех, кто попадался мне на глаза. Я ползала на коленях, била поклоны и целовала подол одежды того, кто первым войдёт в мою комнату, чтобы покормить спустя долгое время. Но никто не слушал, все умело игнорировали мои просьбы и мольбы, пропуская их мимо ушей и насмехаясь надо мной, над исхудавшей истощённой Лале.

Я помню, что где-то рядом находился стол, на котором всегда лежало что-то вкусненькое, остатки от приготовленного блюда или некоторые ингредиенты, что оказались лишними. Всё наощупь. Ориентируясь лишь на обманчивую память, я пыталась отыскать стол на этой проклятой кухне, но, провертевшись около двадцати минут, так ничего и не нашла, совсем отчаявшись.

Что-то упало на пол. Что-то мягкое, не совсем тяжёлое. Скорее, какой-то мягкий плод, потому что он не издал какого-то хруста или удара, подобного яблоку или что-то такое. Это прозвучало слева, чуть поодаль. Медленно передвигаясь в сторону утихшего звука, что растворился в звенящей тишине, я старалась воссоздать те звуковые волны, что донеслись до меня секунду назад. Я пыталась повторить их силу, громкость этого звука, отыскать его источник, его начало.

Я нашла этот чёртов фрукт и победно сжала его в здоровой руке, почувствовав, как склизкая мякоть просочилась меж моих пальцев и испачкала тыльную сторону ладони, запястья. В нос ударил знакомый запах, один из тех, что раньше казался невыносимым, от которого меня запросто могло стошнить. Запах гнили и плесени скользнул в нос и коснулся каждого рецептора, активируя его, нервируя, стараясь вызвать обратную реакцию. Но ничего кроме урчащего живота не подало знака.

Я не знаю, что за фрукт это был. Но по едва уловимому тонкому запаху, практически несуществующему, я поняла, что это было яблоко. Когда-то. Сколько оно здесь лежит, если сгнило до такой степени, что твёрдая сердцевина превратилась в растекающуюся кашу? По крайней мере это очень напоминало яблоко, ведь вокруг меня витала знакомая слабая кислинка с примесью ни с чем несравнимой сладости.

Жадно откусив кусочек, я быстро его пережевала, не растягивая удовольствия. Хоть гнилое яблоко и не было самым прекрасным деликатесом, который мне удалось опробовать за всю мою жизнь, но сейчас этот испорченный фрукт был до такой степени вкусным, что я готова была вырывать остатки своих волос от наслаждения, наполняющего тело.

Я жевала его так, будто прямо сейчас мне предложили съесть пахлавы, насквозь пропитанной мёдом, которую я так любила до того, как меня здесь закрыли. Я даже самой себе не могу рассказать того, как это случилось. Словно из головы выбросили все моменты, связанные с этим несправедливым поступком моего кузена, который сейчас наверняка корчился от боли в молодом сердце и желудке.