Мастер третьего ранга (СИ) - Коробкин Дмитрий. Страница 22

Иван бросил его руки, и, обойдя навис над ним.

— От твари слышу! От самой последней, мерзкой, распоганой твари! Встань мразь! — Валентин поднялся с колен. — Бабу за что? А за что ты убил свою беременную жену? — он ударил его под дых, выбив дух. — Мать твоих детей! Ту, что тебя на ноги подняла, что кормила и одевала? — Иван добавил, снова.

Валентина скрутило, он сипел, не мог вздохнуть, а Иван снова занес кулак.

— Ваня, не надо! — вмешалась лекарка. — Брось его. Не марайся.

— Надо, — Иван ударил его в лицо, и Валентин снова рухнул на колени. — Я тебя спрашиваю мразь, за что ты жену убил? — взял он его за челюсть и поднял голову.

— Она узнала о нас с Ниной, — всхлипнул Валентин. — Догадалась, что мы ее понемногу травили. Она забрала бы все. Все! Все принадлежало ей!

— Сейчас она заберет и тебя, — холодно процедил Иван. — В радости и печали, в богатстве и бедности, в болезни…

Валентин с исступленным криком рванулся к обрыву, но Иван поймал его за трещащую рубаху и рванул назад.

— До смерти и после нее, — твердил мастер, толкая к полю упирающегося гада. — Юра, уведи Марью!

— Иван! Иван, ты с ума сошел? — понимая, что сейчас сделает Иван, запричитала Марья. — Ваня не надо, пусть его люди судят. — Но Юра схватил ее за локоток, и поволок силой через кусты. — Ваня!

— Нет! Нет, я не хочу! Нет, я все расскажу, во всем признаюсь! Нет! Сжалься. Пощади мастер! — срывал голос Валентин.

— Ты сжалился? Ты пощадил? Жадная тварь! Ты лишил детей матери, ты убил не родившегося ребенка. Пришла пора с ним познакомиться. Жанна! — закричал мастер в поле. — Я предаю суду, твоего мужа, отца твоих детей! Твой приговор?

Перед ними стал медленно вырастать земляной холм. Ссыпаясь, земля оголяла несчастную жертву, превращенную в беспокойное чудовище. Валентин исступленно кричал и вырывался. Но Иван крепко держал его перед полем.

Жанна нависла над ними. Она казалась еще больше и ужаснее чем прежде.

Иван, не просто был уверен, он знал, что чудовище его не тронет. В мастере горело пламя праведной злости, такое же, как и в несчастном чудовище. Он чувствовал намеренья Жанны на телепатическом уровне.

Она стояла, свесив когтистые руки, а из живота стал появляться ставший паразитом ребенок. Высунулись ручки разводящие крепкую чешую, следом, окостеневшая головка, а после, и все уродливое тельце.

Валентин осип от крика. Он рыдал и брыкался. Иван крепко схватил его за волосы на затылке, и сунул лицом прямо к паразиту.

— Познакомься мразь, со своим, не рожденным сыном!

Паразит потянул к его лицу когтистую, кривую ручку. В безглазой головке прорезалась щель безгубого рта. Сквозь частокол, острых, мелких зубок, хлынул поток тягучей слюны. Внутри у него заклокотало.

— Папа, — проскрежетал его жуткий голос, пахнув в лицо отца зловонием гниющего мяса. — Папаська. — Паразит, провел по лицу Валентина лапкой, вспарывая когтями щеку, — Живи!

Валентин, который уже не мог не кричать, ни плакать, поседел на глазах. Голова стала совершенно белой. Он мелко задрожал и обмяк.

Иван бросил его под ноги. И машинально вытер руки, словно весь испачкался в грязи. Паразит сложил лапки и спрятался обратно в живот. Жанна нависала над поднявшим к ней голову мастером.

— Я уезжаю, и никто тебя больше не тронет. Твои дети будут под опекой твоего брата. — Обратился к ней Иван.

В ее безглазой голове прорезалась такая же щель, как и у малыша, и Иван услышал слово: «Нет».

Она приложила руку к своей груди и с силой оторвала самую крупную чешуйку посредине. Она бросила ее Ивану, и он машинально поймал, горячую чешую.

В центре ее груди на месте оторванной чешуи зияла дыра, в которой находилась нежно розовая плоть. Жанна стояла и ждала, опустив руки. Иван нехотя достал из-за пояса пистолет.

— Покойся с миром, Жанна, — с горьким вздохом произнес мастер, и выстрелил несколько раз ей в грудь.

Когда Иван дотащил Валентина и бросил перед собравшимися, уже все знающими рабочими, то они, закрывая носы отошли от бывшего хозяина. Былая жажда посадить негодяя на кол, отступила на второй план перед брезгливостью. То, что лежало перед ними, уже не было нормальным человеком.

— Он жив? — удивилась подошедшая Марья.

— Жив. Но ходить сможет теперь только под себя. Кажется, он тронулся умом.

— И плевать, — скривилась лекарка, совершая святотатство перед своим долгом.

Иван вымотался не столько физически, сколько морально, и, махнув на все рукой, отправился на сеновал. Несмотря на его отговорки, про усталость, лекарка отправилась с ним.

— Как ты обо всем узнал? — лежа на его груди, спросила Марья. — Ты ведь никого и ни, о чем не расспрашивал.

— Просто, — вдыхая цветочный аромат, ее волос отвечал Иван, — я слышал, что рассказывал мальчуган монс… Жанне, пока я пытался ухватить его за рубашку. Он называл ее мамой, рассказывал, как стало плохо, после того, как она убежала в поле. Малец просил ее вернуться домой, и прогнать плохую тетю Нину. — Он поцеловал лекарку в макушку. — Охранник, говоря, что здесь все построила Жанна, ты, о том, как ведет себя травница, натолкнули на определенные мысли. Потом сложил дважды два, и решил закинуть удочку. Как видишь, клюнули.

— А травницу, зачем с утеса столкнул?

— Да не специально. Эта дура так пыжилась и пыхтела, пытаясь меня скатить в поле, что я не выдержал и заржал. Она возьми с перепуга и выхвати нож. Короче толкнул ногой, и силы не рассчитал. Кстати, как Юра засаду ликвидировал?

— Я не видела. Он высадил меня до этого. А дальше я только слышала несколько приглушенных выстрелов. А что это за знак такой интересный, ты там, на камне нарисовал? Я таких символов не знаю.

— А хрен его знает. Никогда рисовать не умел, — засмеялся Иван.

Марья потянулась к нему, и стала его крепко и страстно целовать. На этот раз она не была дикой рысью, а нежной кошечкой. Сегодня была их последняя ночь вместе. Она знала, что как бы она не старалась его удержать, Иван завтра уедет. Он мастер. Перекати поле. Охотник на нечисть, что поклялся защищать невинных от зла, до последнего вздоха.

Увидит ли она его вновь, или он погибнет, где — нибудь в гнездовище тварей, или попросту ее забудет, она не знала, и не хотела знать. В эту ночь он принадлежал только ей. Плевать, что будет после. Есть только он, она и дурманящий запах свежего сена.

8. Погорельцы

Около старого жальника на который бурно отреагировал Гром, залаяв до того, как выехали из-за поворота, прислонившись спиной к тонкой березке сидел человек в обносках.

Голова его, безвольно свисала. По спутанным волосам стекали струйки дождевой воды, а сквозь промокшую одежду, от тела густо шел пар.

Иван притормозил. На раскисшей, от дождя дороге, мотоцикл слегка занесло, он заглох и остановился лишь за пять шагов до оборванца, едва не обляпав его грязью.

— Вань, глянь на часовню, — стуча зубами позвал, продрогший до костей подмастерье, а пес что перестал лаять, потянув носом воздух зарычал.

Брызнув в лицо подмастерья стекающей с волос водой, Иван повернул голову и увидел еще несколько человек, в таких же лохмотьях, если не хуже. Они сидели около часовни под хмурым, утренним небом.

Расположились они, кто на чем, кто на бревнах, кто на камнях, кто просто в луже, на земле. Одежда оборвана, вся в грязи. Мокрые до нитки, склонив головы и обняв колени руками, они дрожали исходя паром, словно горячие источники.

Мастера такое зрелище насторожило. Произошло, нечто паршивое, раз столько людей мерзло под проливным дождем. На засаду не похоже. Так что же случилось?

Поднявшись с источающего тепло мотоцикла, Иван, чавкая сапогами по грязи, подошел к мужчине, что сидел под березой. При этом он не забывал, что бывает всякое, и держал руку у ножен с кукри.

— Эй, мужик? Что у вас стряслось? Погорельцы что ли? — обратился он, к незнакомцу держа дистанцию, в несколько шагов.