Четвертое сокровище - Симода Тодд. Страница 5

— Вы сказали, что нуждаетесь в том, что вас определит. Однако еще вы говорили, что уже знаете, кто вы. Как же так?

На миг Ханако прикрыла глаза.

— Да, это звучит противоречиво.

— Я и не думал…

— Вы, конечно же, правы. Посмотрим, смогу ли я это объяснить. — Она задумалась; молчание переросло в неловкость. — Я знаю — и простите меня, что я так много говорю, — что я человек, которому нужно то, что меня определит, даст опору в жизни. Я верю, что могу обрести это через сёдо. — Головы она не поднимала, но говорила уверенно, как будто пришла на исповедь. — Когда я занималась каллиграфией в школьном клубе, у меня было чувство, что я — это я. Странно звучит, я знаю. Не то чтобы я понимала тогда это чувство. Я не знаю, о чем я думала на самом деле. Может, это сейчас мне так кажется.

Сэнсэй кивнул и сделал еще глоток кофе.

— Я не знаю, поможет ли вам каллиграфия в поисках. В конце концов, сёдо — всего лишь искусство. Но посредством дисциплинированной практики вы действительно сможете повысить свою самореализацию. Дисциплина — это ключ, а в практику вы можете вкладывать сколько угодно себя. Чем больше станете это делать, тем больше будете проживать свою жизнь как искусство.

Ее мягкий взгляд не отрывался от его лица, словно она задумалась над более глубоким смыслом его слов.

А ему собственные слова вдруг показались пустыми, как будто он бездумно твердил рекламный слоган.

— Итак, — произнес он быстро, словно стараясь прогнать эту мысль из головы. — Когда вы хотели начать занятия?

Ее лицо просветлело:

— Не будет ли завтра слишком скоро, сэнсэй?

— Напротив, завтра — прекрасный день для начала занятий.

Беркли

Годзэн увидел, как сэнсэй Дзэндзэн дернулся один раз, потом другой, но ни звука не вырвалось из стиснутых челюстей его наставника. Годзэн встал на колени и приложил ухо ко рту сэнсэя — дыхание было едва уловимым. Машинально Годзэн принялся было убирать вещи, беспорядочно разбросанные вокруг. Нет, не сейчас. Он вскочил и кинулся в основной зал школы, где был телефон.

Четыре минуты, пока дожидался «скорой помощи», Годзэн мог лишь неподвижно стоять в дверях мастерской и смотреть на сэнсэя — на его седые волосы, которые обычно придавали учителю вес в глазах учеников, но теперь старили его. Сейчас сэнсэй выглядел слабым и чуть ли не при смерти. Когда «скорая», оглашая сиреной окрестности, наконец приехала, Годзэн впустил врачей через переднюю дверь и повел в мастерскую. Фельдшеры громыхали своим оборудованием — большими оранжевыми коробками, которые несли в латексных перчатках, — о стены узких коридорчиков школы.

Один фельдшер задавал ему вопросы, а другие занялись сэнсэем. Хлопнув себя по лбу, Годзэн объяснял:

— Он сделал рукой вот так.

— Хорошо, — пробормотал фельдшер. Он опустился на колени рядом со своей коллегой и сказал: — Это мог быть удар. — Та кивнула. По маленькой рации фельдшер связался с больницей и поговорил с врачом отделения неотложной помощи. Закончив, повернулся к партнерше: — Его нужно везти немедленно.

Годзэн поехал в больницу вслед за «неотложкой», но скоро отстал: та гнала на полной скорости. Он подъехал в тот момент, когда сэнсэя ввозили в двойные двери на каталке. Когда двери закрылись, он увидел надпись: «Посторонним вход воспрещен. Только для персонала».

Отъехав от входа, он нашел место для парковки. Пока двигатель, пощелкивая, остывал, Годзэн вспоминал измученное болью лицо сэнсэя. Как будто вся боль этого мира прошла через него, как зигзаг молнии.

Годзэн направился к центральному входу. У самых дверей он остановился и сложил на груди руки. Может, следует позвонить кому-нибудь? Есть ли у наставника близкие?

Никто никогда не заговаривал о семье сэнсэя, даже он сам. Он жил один в своем доме, но это, конечно же, не означало, что у него нет никакой родни.

Почему в доме не оказалось никого другого, когда у сэнсэя случился удар? Того, кто знал бы, что делать, кому звонить.

Годзэн простоял перед больницей четверть часа и только потом сделал первый шаг. За ним — другой, третий… Лишь через минуту он достиг дверей и замер. Рядом остановилась женщина в деловом костюме, с карточкой-удостоверением на тонком наборном шнурке из шариков и протянула руку к дверной ручке из отполированной стали. Потянула дверь на себя и жестом пригласила его пройти первым. Он сделал пару шагов и остановился, а женщина пронеслась мимо.

Бюро информации располагалось еще несколькими шагами дальше, и, подойдя к нему, Годзэн крепко ухватился за стойку.

— Могу ли я вам помочь? — спросила секретарь. Ее голову обрамляла телефонная гарнитура.

— Да, пожалуйста, — мой наставник. Сюда приехал сэнсэй Дзэндзэн.

— Он наш пациент? — спросила девушка. — Имя?

— Мое имя?

Девушка покачала головой:

— Нет, пациента.

— Сэнсэй Дзэндзэн.

— Его так зовут?

— Ну, мы так его называем. Я его ученик.

— Дзэндзэн? — Девушка начала печатать. — Как оно пишется по буквам?

— Э-э… д-з-э-н-д-з-э-н.

— Да, как раз это имя я и ввожу. Давайте попробуем иначе. Когда он к нам поступил?

— Только что, его привезли на «скорой».

— Так он в отделении первой помощи? Почему сразу не сказали? — Девушка подняла указательный палец, как будто направляла потоки транспорта, а другой рукой застучала по клавиатуре. Затем что-то сказала в микрофон, подождала немного и посмотрела на Годзэна: — Сейчас к вам выйдут. Присядьте, пожалуйста. — Тем же пальцем она показала на места для ожидания.

— Могу ли я подождать снаружи? — спросил Годзэн.

— Снаружи? На территории больницы запрещено курить везде, даже снаружи.

— Курить? — Он еще сильнее вцепился в край стойки. — Нет-нет. Просто постою на воздухе.

— Не отходите далеко от двери, чтобы нам не пришлось вас везде искать.

— Большое спасибо. — Он низко поклонился, словно она была японской принцессой, и выбежал из вестибюля. Глубоко вздохнув, прислонился к стене у входа.

Через несколько минут вышла женщина в докторском халате.

— Это вы с азиатским мужчиной, поступившим в отделение первой помощи? — обратилась она к Годзэну.

— С сэнсэем Дзэндзэн?

— Да, с ним, — сухо подтвердила она. — У него был удар, скорее всего — геморрагический инсульт. Лопнул кровеносный сосуд. Мы начали его лечить и делаем анализы, чтобы посмотреть, насколько серьезны повреждения. Дыхание у него нормальное, пульс в порядке, так что нет никакой реальной угрозы жизни. Однако он в коме. Но это даже лучше него — по крайней мере, в данный момент.

Годзэн усиленно пытался вычленить смысл из шквала налетевших на него слов.

— Меня зовут доктор Рэман. Вот моя визитка. Нам нужен кто-либо из его ближайших родственников, чтобы заполнить кое-какие бланки. Вы его родственник, или, может, знаете, к кому мы можем обратиться?

Годзэну захотелось как можно скорее убежать.

— Я никого не знаю.

— Никого? Как его имя? Дзэндзэн?

Годзэн покрепче зажмурился.

— Сэнсэй Дзэндзэн, — произнес он так, будто этого было достаточно. Врач хмуро посмотрела на него.

— Он японец? Из Японии?

— Да.

— Могли бы вы попытаться найти кого-нибудь из родственников и попросить их позвонить мне, если они говорят по-английски? Или вы могли бы помочь с переводом. Нам нужна информация о его страховке.

Годзэн кивнул, надеясь, что это удовлетворит доктора. Она еще раз показала на визитку:

— Пусть они как можно скорее позвонят по этому номеру.

— Да, доктор. — Он поклонился ей вслед, когда она заторопилась обратно в больницу.

Годзэн поехал обратно в школу, вцепившись в руль, чтобы не тряслись руки. Он понятия не имел, как учителя звали на самом деле: все называли его сэнсэй Дзэндзэн, как это принято в любой школе традиционного японского искусства. Называть учителя его настоящим именем было бы верхом непочтительности.